Современный мир – точнее, мир Модерна, считая с Коперника и Эразма, Монтеня и Шекспира – исповедует веру в то, что он мир мирный.
«Насилие неуклонно сокращалось с середины XV столетия, особенно насилие внутри элиты», — так это выразил историк Дэвид Вуттон.
Правда, Вуттон написал это в связи с выходом монографии историка же Стюарта Кэррола, который доказывает, что дела обстояли не так уж благополучно.
Вуттон, занимающийся Вольтером, сразу припомнил, что тот дважды пытался драться на дуэли. Куда Вольтеру до Пушкина!
Там, где феодальная элита хватается за шпагу или пистолет, буржуазная элита хватается за кошелек. Не убей, а разори!
Правда, есть нюанс, и он – в словечке «элита». Славны бубны за горами! У элиты мир и благорастворение воздухов, что не может не радовать, но вообще как-то так получается, что именно с расцветом капитализма и увяданием феодализма началось такое насилие, что мама не горюй. Не будем о рабовладении и работных домах, о тюремной индустрии, не пойдем на поводу у демагога Фуко. Но две мировых войны, к тому же с атомными бомбами! Колониальные и пост-колониальные войны! Александр Македонский, конечно, герой, но все-таки он меньше разорил Афганистан (да-да, он до него дошел и повернул несолоно хлебавши, прямо как доктор Ватсон), чем его последователи Нового Времени.
Произошло то, что можно назвать вытеснением насилия, но точнее будет «аутсорсинг». Вытеснение подразумевает, что насилие отправлено куда-то за тридевять земель, к счастливым избранникам Модерна отношения не имеет. Аутсорсинг означает, что насилие, да, отправлено за тридевять земель, но к миру Модерна имеет абсолютно прямое отношение: он в него втянут, в нём вовсю работает военная (извините, «оборонная») промышленность, кому-то в нём война мать родна.
Кто знает, может быть, не так уж и плохи были дуэли между феодалами? Если бы судьба Фолклендских островов решилась бы в поединке Елизаветы II или, на худой конец, Маргарет Тэтчер с сеньором Галтьери, Царство им всем Небесное, то тысячи людей остались бы в живых, а не погибли бы из-за выеденного остроконечного яйца.
В конце концов, крестьянин в какой-нибудь французской или русской деревеньке жил и не знал ни про парижские дуэли своего сеньора или своего Пушкина, не ведал про крестовые походы или про покорение Кавказа Ермоловым. Этот крестьянин жил во время войны, жил внутри войны, но не подозревал об этом. Его жизнь была мирное благорастворение воздухов в благочестии и чистоте – ну, во всяком случае, в моральной чистоте, а чистоту в избе это уж как хозяйка распорядится.
Война, оказывается, не просто убийство, а информационное явление. Этим люди отличаются от животных. Нет информации – нет войны. Так становится возможным полное расчеловечивание, когда душа просто не пускает в себя информацию о войне. Апофеозом можно считать казус, потрясший Чеслава Милоша до стихотворения о том, как в 1943 году в варшавском гетто убивали людей – простите, «решали еврейский вопрос» — а снаружи стены этого гетто поляки катались на карусели. Выстрелы из-за стены доносились, но катающиеся на карусели «компенсировали» эти звуки, как говорят отоларингологи (вполне нормальное свойство, иначе бы миллионы людей посходили бы с ума от тинита, звона в ушах). Информацию можно впускать в себя, а можно и не впускать, даже вытеснять – как и войну. И вот вокруг война, а у меня мир и карусель.
Новое Время – не время капитализма, а время коммуникации. Не информации, а коммуникации – разница как между золотом короля, которое у него на голове в виде короны, и золотом бизнесмена, которое крутится где-то за тридевять земель, и не физически, а в виде информации.
Война по-прежнему есть нарушение заповеди «не убий», но теперь ещё более явно стало, что война прежде всего нарушает заповедь «не лжесвидетельствуй». Во-первых, все казус белли, все объяснения, почему кто-то должен убивать, лживы. Лживы в очень разной степени, но лживы. Главная ложь, конечно, в том, что надо убить ради спасения своих близких, своей страны – как Гитлер спасал немецкую нацию, как Путин спасает русский мир. Во-вторых, лгать приходится и жертвам лжи – если они отвечают насилием, оружием, убийством. Ложь опознается легко: у нее в принципе нет обратной связи. Тебе сообщают – ты содрогнись и исполни приказ, а вопросов не задавай.
Есть ли жизнь внутри лжи, причём самой грубой – военной – лжи?
А то! Да никакой другой лжи человечество и не знало, и не знает! Человечество – не какая-то отдельно разбомбленная семья, не какая-то отдельно нейтральная страна, а именно все люди, обитающие на планете Земле. Всегда где-то идет война, и всегда люди делятся на тех, кого война «касается» и на тех, кого не касается.
Что значит «касаться»? Погибают немногие – если считать от человечества, да погибшие и не живут уже вообще. Тех, кто не погиб, война касается страхом. Неврозом. Вдруг и до тебя доберутся? Это еще не самый худший вариант, это животный страх, о котором в Евангелии сказано: «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец» (Мф 24:6). Но есть ещё и стыд, когда человек остро сознает, что ему-то лично, может, ничего не угрожает на его карусели, но вообще-то стыдно жить среди убийц и лжецов. Стыдно жить среди них и молчать.
«Жить» означает говорить, общаться, жизнь там, где обратная связь, и на твои слова приходят ответные слова, и ты отвечаешь на ответные слова, и так до бесконечности – жизнь ведь должна быть бесконечной. А тут… Тут по-разному, может, даже, разрешено криком кричать, но обратной связи не будет. Это в каком-то смысле даже еще хуже, потому что это вообще безумная ситуация. Если на меня не реагируют, следовательно, я не существую.
Это кошмарная ситуация, намного более кошмарного для нормального человека, чем карусель, когда «если я на тебя не реагирую, следовательно, ты не существуешь со своей войной, трагедиями и ужасами». Выйти из этого кошмара, погрузившись в войну? Из блаженного неведения – в проклятое всеведение? Это не выход, потому что война резко сокращает даже те и без того хилые и мутные информационные потоки, которые были «до войны» — то есть, когда война была «не своя», когда было якобы «мирное время». Не получится всеведения, получится невроз кажущегося всеведения. Кажущегося, потому что мать войны – ложь, муж войны – цензор, и два сына-близнеца: обман и самообман. Причём, со всех сторон. Бывают справедливые войны, не бывает правдивых войн, только информационные.
Выход – там же, где вход. В войну входят, когда прекращается общение. Тут феодал ничем не отличается от буржуа. Для феодала важнее общения честь, для предпринимателя – прибыль. Да и не в элите, не в правителях дело. Когда знание важнее общения, открытие атомной энергии приводит к Хиросиме. Когда семья важнее общения, развод неминуем. Когда успех, безопасность, сытость важнее общения – жди диктатуры, кризиса, голода.
Не спасаться от войны, не спасать мир, а создавать мир – тот человеческий мир, которого пока еще очень и очень мало в мире. Не выживать, а жить. Не давать жить другим, а жить с другими. Общение это самое простое – и самое сложное, самое редкое, но и единственное, что не покупается, не продается, а творится самим человеком в соавторстве с другим человеком. Либо так, либо – распад общения на монологи, диктанты, диктатуры, а значит, опять война, военная или социальная, экономическая или культурная, та единственная война, которая вполне заслуживает названия «мировой», но к которой мир так притерпелся, что и за войну не считает.