Поэзия не только непереводима — во всяком случае, настоящая, как у Хлебникова. Она неконсервируема. Как понять стихотворение — вернее, поэму, сжатую до 34 строк — поэму Хлебникова о войне, которую он называет ненужной ижицей, если не знать, что означает «прописать ижицу»? Уже и что такое «ижица» не знают. Между тем, это ярчайший образ: ижица — это ровно та же галочка, что латинская V. «Прописать ижицу» означает дважды ударить розгой ученика так, что кровавые линии образуются первую букву слова Viktoria — победа. Война есть превращение людей в школьников, а всякая V — это прежде всего кровь.
Война — это ненужная ижица.
То же с почечуем. Уже никто не знает, что это геморрой. Почечуй исчез вместе с крестьянством. Образ же опять — ярчайший: война — это мягчайшее кресло, от сидения в таком кресле (Хлебников даёт, видимо, архаичную уже в 1918 году форму множественного числа там, где сейчас ставят единственное число) — от сидения в таком кресле наживают геморрой, как от долгого сиденья на унитазе.
Война — удобно, но последствия неудобны крайне, ни самому посмотреть, ни другим показать.
У Ницше — сверхчеловек, у Хлебникова — зачеловек.
Часто пишут, что Хлебников называл себя председателем земного шара. Что, страдал манией величия?
Напротив. Он называл элиту, которая устроила Первую Мировую войну, «шайков председателей земного шара». Шайкой, которая покроется плесенью, станет «зеленой коркой», будет сорвана с винта — именно сорвана, потому что отвёрткой гайки не откручивают, отвёрткой можно только сковырнуть заржавевшую гайку.
Когда это будет? Что за странный образ: девушка с бородой бросит обещанный камень? Да это отсылка к «кто из вас без греха, пусть бросит в неё камень». Есть без греха, только ждёт веками, так что борода отросла. И тогда будет планета «бесповеликая» — классическое слово-портмоне, «без повелителей» и «великая».
Весь апокалипсис — в одном образе: «вселенная — с копотью спичка на лице счёта». Человек в ресторане пил, ел, курил, и вот — предъявлен счёт, и на него небрежно брошена спичка. Вселенная, оказывается, всего лишь средство что-то воспламенить — и это дух человеческий.
Финал — как заключительный дистих сонета, дистих-портмоне:
«И моя мысль — точно отмычка
Для двери, за ней застрелившейся кто-то…».
Хлебников — и отмычка, взламывающая запертую дверь (отсылка к началу поэмы, к образу часовой стрелки, как и к образу швейной иглы) — и одновременно тот, кто застрелился за этой дверью. Поэт кончает с собой, заперевшись ото всех, но не от самого себя, и спасает себя, и это — анти-война.