Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы: КГБ.
Три ноль не в нашу пользу
Три ноль не в нашу пользу// Газета "Очевидец" № 68 (Красноярск), 8 августа 1995
Поговорим, братие, о революциях, отечественных и импортных, которые «made in France». Эта тема для красноярцев самая подходящая. Сказано же великим поэтом: «Уведи меня в край, где течет Енисей». Видывал Енисей революционеров, видывал. Правда, второсортных, социалистических, но уж чем богаты, тем и рады. И, похоже, скоро будет пополнение, но уже за счет буржуазных революционеров, сиречь антикоммунистов, чтобы Виктору Астафьеву не скучно было. Имеет смысл демократам баллотироваться в бассейнах Енисея, Ангары и Лены, не говоря уже о Магадане. Поближе к месту будущей прописки.
К тому же о революциях поговорить хочется. Уж слишком много партия власти, нагромождая попутно трупы чеченцев и россиян у порога «Нашего дома – России», говорит о стабильности (трупы, конечно, стабильны: им уже некуда спешить). А когда слышишь из такого первоисточника о стабильности, хочется приобщиться хотя бы к чужой революционной теме. Прямо по Виктории Токаревой: «Все говорят: любовь, любовь, а хочется селедки с луком».
Французы недавно 14 июля отмечали. Свою первую, заветную революцию. Можно считать, что было их во Франции три: 1789, 1830, 1948 гг. Не будем считать парижских коммунаров. Тем просто повезло, что версальцы их вовремя расстреляли. Они остались в истории мучениками – не палачами. А уцелей они, Флуранд, Бланки, Риго, да распространи опыт на все департаменты – был бы наш военный коммунизм конца 1919 года. Равенство. Братство. ВЧК. Деньги упразднены, продукты – тоже. Кстати, буржуазные французские революции очень четко отличаются от пролетарских. Ни в 1830, ни в 1848 году продукты в Париже не пропадали. А в 1793 году, при якобинцах, как и в 1871, при коммунарах, сразу форменный голод начался. То есть как только равенство и братство, да национализация, да социальная защита населения от ужасов капитализма – так сразу население мрет с голоду дружными рядами. Можно даже предложить такую тему диссертации: «Влияние социальной защиты населения на возникновение мора, труса и глада среди этого самого населения». Поэтому не надо о грустном: о коммунарах, верных ленинцах, твердых искровцах, анархо-синдикалистах, Анпилове и Бланки, Сажи Умалатовой и Луизе Мишель; не надо о якобинцах с их ВЧК, о Робеспьере-Ульянове, о Демулене-Бухарине, о Троцком-Эбере, Сталине-Марате. Займемся рациональной фазой революции 1789 года и посмотрим сквозь ее призму на наши «революции» 1991 г. и 1993 г. Конечно, парижане при всем своем легкомыслии позаботились о базисе не в пример лучше нашего. Хотя их третье сословие, которое хотело стать «хоть чем-то», «будучи для общества всем» и не имея никакой доли в управлении, было внешне похоже на наших дельных инженеров, врачей, учителей, писателей, ученых, юристов, которых лишила всякой перспективы КПСС. У нас – КПСС, у третьего сословия – клир и дворянство. Ни у Бурбулиса, ни у Юрия Афанасьева не было крахмальных белых воротничков и черных депутатских костюмов, хотя они были образованны не хуже Сийеса, Мирабо и Лафайета. Но это, увы, не было их главным от депутатов, от «tiers еtat» отличием. Беда вся в том, что сословное общество не давало ренегатам от третьего сословия проникнуть в номенклатуру: в первые два «карасса». КПСС же растлевала почище серной кислоты. Увы, Юрий Афанасьев был ее членом, да и другие властители дум перестройки, от Лена Карпинского до Александра Яковлева. Имя им легион. Мало кому удавалось сохранить свежесть до 1986 года. Разве что в пермских лагерях... Сохранили жизнь и силы немногие. На сколько еще станет энергии, воли, бодрости, здоровья у Елены Георгиевны Боннэр, Михаила Молоствова, Сергея Ковалева? Сколько им еще глотать унижения и задыхаться от отчаяния и бессилия? При Брежневе и Андропове их били сапогами, при Ельцине — отпихнули господской вышитой туфлей, которую они отказались целовать. Наши Вольтеры в эмиграции, наших Лафайетов и Мирабо «не греки украли, а век». Наше третье сословие не имело своей твердой в убеждениях, стойкой, ненавидящей коммунистов элиты. Значит, не было и собственных чаяний, которые легли бы на бронзовые скрижали «Декларации прав человека и гражданина». Песни Окуджавы и Высоцкого не могли заменить этот манифест. Так что в зал для игры в мяч удалились не члены межрегиональной группы. Им было некогда: они воспитывали Ельцина. Себе же на голову. Могли ли Галина Старовойтова, Сергей Белозерцев, Аркадий Мурашев встать и уйти в отдельный павильон, чтобы дать стране Конституцию? ДС им это предлагал в своем обращении «Депутату, человеку, гражданину». Но они этим путем не пошли, они предпочли переднюю. В зал для игры в мяч уходил Горбачев. Ведь это он подкинул нам горсточку вольностей. Его никто не вынуждал. Сийесы и Лафайеты работали в журнале «Коммунист», строили развитой социализм и даже не писали челобитных в ЦК: запарились с 1956 года. А может, протрезвели. Верховный Совет и Съезд нардепов – это же была прихожая власти. В ней дали посудачить. Кто обращает внимание на то, что говорят лакеи? На их анекдоты, подковырки, записи Жванецкого, скетчи Райкина, на их позу?
Революции нужны образованные лидеры, имеющие за душой какие-то идеалы, отличные от тех, которые были у Бориса Ельцина. Желание сесть на место короля – это уровень Наполеона (не Бонапарта) III, жалкого племянника великого дяди. Но ведь и переворот 1851 года никто не считает революцией. А настоящий Бонапарт пришел достаточно поздно, после 1800 года, дав революции созреть, принести плоды, выродиться, сгнить. Революции нужны также активные массы, берущие Бастилию, топающие из Марселя в Париж, сочиняя по дороге Марсельезу. Если Лафайет и Сийес с Мирабо были консулами революции, то Дантон и Демулен – ее типичные трибуны. Главное, чтобы соблюдался баланс между консулами и трибунами. Как только трибуны остались наедине с толпой – началась якобинская диктатура, и их трибуны друг друга перерезали так же, как их далекие подражатели Троцкий, Бухарин и Зиновьев. Кадеты, Набоков и Милюков, были, конечно, консулами. Формула удачной революции (консулы + трибуны + толпа + законы) и неудачной (трибуны + толпа) сработала железно: и во Франции, и в России. Но в августе 1991 года не прочитывается ни одна формула. Консулов не было. Степень независимости не та. ДемРоссия держалась за ельцинский подол до амнистии 1994 года. В 1991 году у нее руки были заняты. Подолом. Да и теоретический уровень не позволял формулировать Манифест, равный Декларации 1789 года. Толпа (то есть массы), конечно, была. Но не на уровне 14 июля. Подвижники Белого Дома и Питера не составляли того большинства, которое могло захватить столицы, да так, чтобы с ними братались королевские войска (ВДВ) – не на предмет верности Горбачеву и Ельцину, а на предмет свержения коммунистического строя. Массы в провинции и вовсе были горсточкой – что в Екатеринбурге, что в Казани. Могли бы москвичи захватить арсеналы? У них не было трибунов, способных это сформулировать. Они бы и сами на это не пошли. Листовки ДС провозглашали французский вариант, да я-то сидела в Бастилии (Лефортово). У парижан была четкая муниципальная организованность. Хватало храбрости повести народ на арсеналы. Хватило рук, чтобы взять раздаваемое оружие. 1991 год изгнал хунту и вернул законную коммунистическую власть, которая запретила самое себя. 1789 год изгнал «законную» королевскую власть из Парижа не по ее инициативе и держал ее в страхе вплоть до полной физической ликвидации.
Это было жестоко, но ведь к моменту казни короля консулов уже почти не осталось. За демонтаж железного Феликса заплатил Константин Боровой. Он мог быть и консулом, и трибуном. Но невидимые наручники ельцинизма, сковавшие толпу – 1991 по рукам и по ногам, не дали ему выполнить свое предназначение. Парижане взяли пустую Бастилию как символ. Москвичи не взяли полную злодеями Лубянку как реальный оплот деспотизма. Из камней Бастилии понаделали игрушек; копии, маленькие копии замка, выточенные из ненавистных камней, раздали по всем департаментам. Как это было отрадно: только Революция так расправляется с прошлым. Это нелегитимно, просто нравственно. Как славно смотрелись бы брелоки из плит Лубянки, как приятно было бы всем субъектам Федерации получить по маленькой копии КГБ! Но этого не было. И не было, следовательно, революции. Разве что в Чечне, за что ее и добивают. Не мы расправились с консулом Джохаром Дудаевым и трибуном Шамилем Басаевым. Не мы расправились с прошлым – оно с нами расправилось. В 1991 году без революции произошла реставрация. Ельцин стал Людовиком XVIII. Мягким монархом с Хартией.
