Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы: Россия в XXI в.
ВОИН ИЛИ ЖЕРТВА
Воин или жертва // Газета "Утро России" №1 (17), февраль 1991.
(газета революционного крыла партии ДС, г. Москва)
СПЕЦВЫПУСК: посвящается военному положению
Валерия Новодворская
Выясняя, что такое гражданин с некрасовских времен и до нынешних, перечисляя его характеристики и особые приметы («отечества достойный сын», «антисоветчик», «демократ»), не забыть бы нам разрешить немаловажный вопрос: воин он или жертва? И не столько наличие или отсутствие оружия здесь является отличительным признаком, но менталитет. Военное положение внесет в этот вопрос последнюю ясность. Военное положение – это рубеж, за которым начинаются неизведанные для большинства оппозиционеров чувства и действия. Военное положение «взамен турусов и колес не читки требует с актера, а полной гибели всерьез» (Пастернак).
По одну сторону рубежа – 15 суток за митинг, по другую сторону – 15 лет ила расстрел. По одну сторону – колебания, по другую – решимость. По одну сторону – «истина в нюансах» (Ленин), по другую – черно-белый мир. По одну сторону – уютные квартирки, снятые залы, открытая продажа газет, не спрятанные редакции, веселые и дерзкие выходы на площадь, где самый страшный вариант – спецназовский автобус. По другую – комендантский час, подполье (шаг в сторону – и арест) тайные типографии, военные трибуналы, митинги, которые разгоняются не дубинками, а пулеметами. По одну сторону – ужас от самого слова «оружие». По другую – необходимость, быть может, взять это оружие в руки и, преодолев себя, применить против палачей. По ту сторону рубежа мы не сможем остаться теми, какими мы была еще вчера. «Враг есть враг, и война все равно есть война, и темница тесна, a свобода одна, и всегда на нее уповаем» (Высоцкий). Эта слова написаны мужчиной для мужчин. В высшем смысле у нас нет врагов, ибо у страны только одна судьба и только один жребий. Но в смысле человеческом, яростном, земном враги у нас есть. Это те, кто дам команду штурмовикам из СА в Тбилиси, Баку, Литве, Риге. Те, кто выполнял приказ Кремлевской верхушки во главе с Горбачевым. Мы живем при фашизме. Но годимся ли мы для противостояния фашизму? Поколение не воевавшее, выросшее в вате, боящееся ветров и сквозняков жизни, бессильное, не способное ни ненавидеть, ни любить? Куда отправимся мы, когда грубые, окровавленные руки советской реальности лишат нас привычной, ими же устроенной витрины, где мы нежимся в свете софитов, на фоне драпировок, «гласности и демократизации»?
За кордом? На кухню? Я лично выбираю другое направление. На площадь, под пули, на Колыму, на расстрел, в партизанский отряд, в новую «Народную волю» – но не назад! После Литвы нельзя больше колебаться, нельзя говорить и писать так, как прежде. Эти проклятые 5 лет отняли у нас нравственные ориентиры, и мы, кто больше, кто меньше, впали в грех советского примиренчества. Жертва ждет, когда за ней придут. Она покорно ожидает удара, не веруя ни в победу, ни даже в борьбу. Миллионы жертв: в 20-е, в 30-е, в 70-е, в 80-е ждали, когда за ними придут чекисты и уведут к стенке, в камеру пыток, в кромешный ад психиатрических застенков. Воин же сражается, даже когда обречен на поражение. Очень может статься, что у нас не будет оружия. Но гневом и твердостью вооружаться мы должны. Дон Кихот Ламанчский был вооружен плохо, но бросался с копьем на ветряные мельницы. После боя великодушный воин помогает врагам врачевать их раны. Но в бою – как в бою. Мы сказали, что у нас фашизм, что Горбачев – фашистский преступник. Он и его соучастники. Или мы лгали и бросались словами, или эти заявления обязывают нас к соответствующему отношению к тем, кого насытили эти эпитеты. Когда-то Некрасов почтил память Каракозова, казненного за неудачное покушение в Александра 2, следующими стихами:
Когда являлся сумасшедший,
Навстречу смерти
гордо шедший,
Что было в помыслах твоих, о Родина?
Одну идею твоя
вмещала голова:
Посмотрим как он
сломит шею!
И
Я не продам за
деньги мненье,
Без крайней нужды не солгу,
Но гибнуть жертвой
убежденья
Я не могу… Я не могу.
Демократы – присяжные 19 века оправдали Веру Засулич, попавшую в царского сатрапа (он приказал не убить, но высечь политзаключенного). Чем почтит мое время, мой век Шмонова, промахнувшегося по Горбачеву? (Который многократно приказывал убивать и давить танками)
Я готова стать его общественным защитником, но где та организация, которая посмеет дать мне на это мандат? (на это, пожалуй, не потянет и ДС). Тот, кто преступил заповедь «не убий», ответит перед совестью и богом, но не фашистские суды террористического государства вправе предъявлять ему претензию. И мы ему не судьи, если это было отмщение палачу народа. Почему польская «Борющаяся Солидарность» в своей инструкции спокойно советует запастись оружием на случай введения военного положения? Разве они меньше христиане, чем мы? Они – верующие католики. Но они дети народа, знавшего 1794 год; страны, давшей цивилизации пример гордости и благородства восстаний Костюшко, 1830-х годов, 1863 года, Варшавского восстания, Армии Крайовой, героического периода Солидарности (до сделки с Ярузельским, до падения в грязь). Они – воины, а не жертвы. Для какого времени существуют политические принципы ДС? И тот пункт, где говорится об отказе от насилия как метода политической борьбы? Где у нас политическая борьба? Между имперской армией и Литвой? Или между Станкевичем и Горбачевым? Или между КАС и ДС? Этот пункт никак нельзя нарушить, потому что он не имеет никакого отношения к ситуации в СССР, а написан, видимо, для США и Франции.
Гуманисты знают цену жизни и смерти и никогда легкомысленно не посягнут на ближнего – или дальнего своего.
Вместо того, чтобы стрелять в Горбачева, я предпочла бы публично плюнуть ему в лицо. Но чтобы защитить безоружных жителей Литвы, или Риги, или своих товарищей, или своих соотечественников от тех же танков (Завтра? Через год?) я выстрелила бы, не колеблясь. Сколько лет нам еще покорно ложиться под их танки, под их законы, под их ГУЛАГи. Я наверняка не попаду, но иногда незаряженное оружие, поднятое против фашистов, способно вдохнуть в народ мужество и напомнить ему о его достоинстве.
Письмо «12-ти» – мой бескровный выстрел. Надеюсь, он попал в цель. Нет ничего страшнее сегодняшнего безвременья и бессилия народа, голодного, ограбленного «реформой» (стариков лишили денег, отложенных на похороны; тех, кто приготовился что-то купить, избавили от такой возможности), не смеющего возроптать, не способного подняться в защиту Литвы да и в свою собственную тоже, втоптанного в пыль, раздавленного... Здесь уже не о насилии речь, а о бессилии подняться, о вырождении нации...
Что такое охлократический бунт? Доведенный до отчаяния народ, который, не в силах долее терпеть, выйдет на улицы, под пулеметы? И в этот народ демократы должны бросать камни? Я – не брошу. Честнее встать между ним и пулеметами. Рабы – не лучшая кампания, но я не могу быть против восставших рабов. Только бы не оказаться на стороне «законной» власти, которая будет пороть и вешать. Я все знаю о пороках, недоработках и безысходности «Народной воли», эсеров времен Ивана Каляева, баррикад 1905 года. Но я не могу быть против них. Если будет единственный выбор, когда эта власть будет вешать, если иного не даст нам судьба, то я потребую свою веревку. Действительно, даже если это не выход для страны, то как личный выход лучше баррикады, чем горбачевизм. Я знаю, что теперь, после танков, баррикад и создания Департамента по охране края Литва будет свободна. Возрождается та Литва, которая когда-то ушла в «лесные братья», в маки, но не под ярмо. Те, кто в Риге сидел за баррикадами, у костров, с автоматом или без, ожидая атаки танков, рабами уже не будут. Если Россия возвысится до такой степени протеста, что испугает власть, 13 декабря повторится и для нас. Нас сочтут достойными военного положения. Это будет наградой за взлет и первым знаком уважения за все эти пять бездарных лет со стороны нашего врага – преступной власти.
И тогда возникнет борющийся ДС. После событий в Литве я наконец-то поняла, что никогда не была представителем внесистемной оппозиции, но только антисистемной.
Я не боюсь военного положения. Я боюсь, что нас сочтут недостойными его. Зная и «за» и «против», после 22 лет сознательной борьбы с советской властью, помня, что «буревестники» вызывают появление «горевестников», не желая никому зла (кроме тех, кто повинен в смерти и истязаниях невинных), и беру на себя смелость утверждать: культура, один из представителей которой, когда-то заявил: «Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу!» должна быть восстановлена. Пусть власть сожжет последние мосты между обществом и собой. Пусть начнется, что еще не началось, и пусть смоет с нас все сомнения и компромиссы. Когда-нибудь мы убьем дракона в себе. Но это всегда начинается с единоборства с драконом Власти.
