Общественно-политическое мировоззрение Владимира Винниченко в свете его публицистических произведений.
Нет никаких сомнений в том, что Владимир Кириллович Винниченко был одной из самых талантливых и колоритных фигур в украинской истории первой половины ХХ века. И как писатель (беллетрист и драматург), и как политик он занял в ней одно из главных мест. Заслуживает упоминания то, что Винниченко был первым украинским писателем, который жил исключительно за счёт литературных заработков, и первым, получившим международное признание при жизни. Общеизвестно, что как политик он сыграл одну из главных ролей в украинской революции. В 1917-ом он возглавил первое украинское правительство: Генеральный Секретариат Центральной Рады, а годом позднее как председатель Директории Украинской Народной Республики в течение нескольких месяцев являлся главой государства.
Впрочем, наряду с этими триумфами Винниченко потерпел также и чудовищные поражения. Его международные литературные успехи не были долговременными, и его пьесы не удержались на мировых сценах. Даже его украинская литературная слава со временем померкла до такой степени, что недавно он был назван (правда с вопросительным знаком) «забытым писателем».[1] Политическая деятельность Винниченко также сталкивалась с жестокой критикой с разных сторон, а порой и с решительным осуждением. В УССР официально он отнесён к «контрреволюционерам» и «буржуазным националистам». В несоветском украинском мире между войнами Винниченко стал одиозной фигурой и оказался почти в полной изоляции. Только в последние годы жизни, после второй мировой войны, Винниченко заново нашёл понимание и доброжелательный отзыв в левых кругах новой приднепровской эмиграции.
То, что было сделано Винниченко в течение его жизни, не исчерпывается изящной словесностью и политической деятельностью. Уже в преклонном возрасте он увлёкся живописью, ставшей его основным хобби. По оценке Святослава Гординского, «Винниченко, хотя и не проявил себя ничем оригинальным, - далеко не художник-любитель».[2] Здесь невольно вспоминается Уинстон Черчилль - социальный и мировоззренческий антипод Винниченко. Оба находили в занятиях живописью форму творческого выражения.
Буйный, многосторонний талант Винниченко, - которого из-за этой многосторонности можно назвать «ренессансным человеком» - проявился в ещё одной области, а именно в политически-мировоззренческих и публицистических произведениях. Он оставил после себя много статей, серию брошюр и две больших работы, «Возрождение нации» и «Конкордизм». Это публицистическое наследие не обратило до сих пор на себя внимание исследователей. Публицистические произведения Винниченко сегодня труднодоступны, за исключением широкого мемуарно-исторического трактата, или даже памфлета «Возрождение нации», напечатанного в 1920 г. большим тиражом (15 000 экземпляров). [3]
Скажу сразу: я не считаю, что произведения Винниченко имеют самостоятельную научно-теоретическую ценность. С этой точки зрения он не выдерживает сравнения с такими мыслителями (если говорить только об украинских), как Драгоманов и Липинский. Тем не менее, политические произведения Винниченко представляют интерес и заслуживают внимания. Они отражают его мировоззрение и являются важным источником для изучения его интеллектуальной биографии. А поскольку его взгляды и концепции были не только его собственными, индивидуальными, но в большей или меньшей мере типичными для определённого влиятельного течения политической мысли революционной поры, публицистические произведения Винниченко помогаю понять этот переломный период новейшей истории Украины. Кроме того, в них много фактической информации, сиюминутных наблюдений, и интересных, хотя и противоречивых комментариев на лица и события. Учитывая несомненную документальную ценность этих статей и брошюр, стоило бы издать сейчас хотя бы их подборку отдельной книгой. Также желательно было бы опубликовать философско-публицистический трактат «Конкордизм», остающийся в рукописи. Винниченко затратил много времени и сил на эту работу, она представляет собой как бы его идейное завещание.
Рамки этой статьи не дают возможности полностью рассмотреть публицистическое наследие Винниченко. Поэтому нам придётся сосредоточиться главным образом на одной проблеме: интерпретации Винниченко украинской Освободительной Борьбы и его собственного участия в ней. Этой теме посвящено «Возрождение нации», которое было написано в течение полугода, между июлем 1919 и январём 1920, когда Винниченко, выйдя из состава Директории, оказался в Австрии в изгнании. Можно лишь удивляться энергии человека, который по горячим следам событий успевал для себя самого и для других закрепить опыт только что пережитого и сделать из этого определённые программные выводы. Когда Винниченко трудился над «Возрождением нации», украинская революция ещё продолжалась, и он не считал оконченной свою политическую роль в ней. Он хотел не только дать апологию своей революционной и государственной деятельности за прошедшие две трети года, но в то же время готовил почву для новой политической акции, своего возвращения на Украину при советской власти и своего собственного сотрудничества с этой властью. Эти расчёты, вероятно, оказали влияние на многие формулировки «Возрождения нации». Однако было бы ошибкой сводить концепцию украинской революции, предложенной Винниченко, только к оппортунистическим мотивам. Хотя со временем он и прошёл мировоззренческую эволюцию, его понимание украинской революции осталось неизменным. Основные тезисы «Возрождения нации» повторены в публицистических произведениях Винниченко последних лет его жизни.
Винниченко усматривал историческую направленность украинской революции в борьбе рабоче-крестьянских масс за «всестороннее освобождение». А главная трагедия украинской революции, по его мнению, состояла в том, что «Центральной Раде не хватило ни понимания момента, ни сплочённости, ни решительности стать в авангарде этих самых масс, выступить выразительницей их не только национальных, но и социально-экономических интересов».[4] Из-за этой односторонности Центральной Рады, забвения социального момента украинские массы в решающую минуту не оказали ей поддержку. Подобные ошибки, говорит Винниченко, совершила и Директория.
Свою собственную общественно-политическую позицию Винниченко характеризовал так: «Таким образом, то течение, к которому я принадлежу с первых шагов своей гражданской сознательности [..,] есть течение всестороннего освобождения (социального, национального, политического, нравственного, культурного и т.д.), а также освобождения полного и решительного, имеющего название революционного».[5] К этому «всестороннему» течению украинской революции, представлявшему правильный синтез социальных и национальных стремлений, Винниченко причислял укапистов, боротьбистов и оппозиционные элементы в КП(б)У, то есть представителей украинского национального коммунизма.
Присмотримся внимательнее к концепции «всестороннего освобождения», которая занимает центральное место в политическом мировоззрении Винниченко. Какое конкретное содержание вкладывал он в этот привлекательный лозунг? Если вести речь о национальном освобождении, ответ прост. Винниченко, очевидно, не принадлежал к старым, дореволюционным сторонникам независимости, которых в Приднепровье до 1917 г. была горстка. В начале революции он хотел строить свободную Украину в братском союзе с обновлённой Россией. Но, разочаровавшись во Временном правительстве и российских демократических и социалистических партиях из-за их несклонности поддерживать украинские национальные требования (процесс этого разочарования описан в первом томе «Возрождения нации»), он скоро стал сторонником независимости. Винниченко был соавтором Третьего (20 ноября 1917 г.) и Четвёртого (22 января 1918 г.) Универсалов, которые провозгласили, соответственно, образование Украинской Народной Республики и её полный суверенитет. Он никогда не сходил с этих позиций, даже тогда, когда, приняв со временем советскую организационную платформу, искал взаимопонимания с большевиками. Нет причин сомневаться в искренности и последовательности убеждений Винниченко относительно независимости.
Куда труднее ответить на вопрос о том, что собственно понимал Винниченко под «социально-экономическим освобождением». Он всегда, ещё с юношеских лет обладал темпераментом социального революционера, восстававшего против всякой общественной несправедливости, эксплуатации, угнетения человека человеком. Но на ранней стадии революции он еще не стоял на прокоммунистических позициях. Не заметно, чтобы в то время у него была оформившаяся концепция будущего социально-экономического строя в создаваемой Украинской Народной Республике. Самой острой социальной проблемой в Украине была аграрная. Винниченко, как председатель Секретариата, принял программу социализации земли, которую отстаивала Украинская партия социалистов-революционеров (УПСР), несмотря на то, что социал-демократы, к которым он принадлежал, «с большой критичностью подходили к аграрной программе соцалистов-революционеров, которую, по мнению социал-демократов, украинские эсеры просто переписали у русских эсеров, не считаясь с отличными от русских условиями на Украине».[6] Винниченко видел, что украинское крестьянство, в отличие от русского с его общинными традициями имело «чисто индивидуалистическую систему землевладения»,[7] но не сделал политических выводов из этого правильного наблюдения.
Таким образом, суть социально-экономической концепции Винниченко лучше всего, наверное, определять по её негативным, а не по её позитивным целям. Он страстно отвергал общественный строй того времени, «капитализм», в котором он усматривал явное воплощение социальной несправедливости. При этом он не делал никаких различий между неразвитым, полуколониальным российским капитализмом (включая украинский ), и капитализмом в передовых странах Запада. Он от всего сердца ненавидел «помещиков и буржуев», которых считал паразитическим классом, и стремился к ликвидации этого класса. Он верил в то, что только люди физического труда - рабочие и крестьяне - хозяйственно производительны и общественно полезны. Напротив, буржуазия - это «класс неработающих [..,], вечно праздных, вечно гулящих людей».[8] Трудящиеся голодают, а буржуи объедаются икрой и трюфелями, запивая шампанским и дорогим коньяками. Этот образ буржуазного обжорства навязчиво повторяется на страницах публицистики Винниченко. Винниченко искренне возмущается теми, кто хотел бы, чтобы Украина была таким государством, «как у всех», то есть с классовой дифференциацией и обычным социальным неравенством.
Как уже говорилось, на начальной стадии революции Винниченко ещё не стоял на коммунистических позициях. Но под впечатлением неудач Центральной Рады и Директории в течение следующих двух лет (1917-1919) эволюционировал влево. Важной вехой в этой эволюции следует считать Декларацию Директории от 26 декабря 1918 г., автором которой был Винниченко. Декларация провозглашала принцип, что «власть в Украинской Народной Республике должна принадлежать трудящимся классам - рабочему классу и крестьянству [..,]. Нетрудовые классы, эксплуататорские, которые питаются и живут в роскоши за счёт труда трудящихся классов, [..,] не имеют права голоса в управлении государством». Как практический вывод, Декларация определяла, что в выборах в Трудовой конгресс будут принимать участие только крестьяне, рабочие и «трудовая интеллигенция, непосредственно работающая для трудового народа» (народные учителя, помощники врачей, агрономы, служащие кооперативов и т.д.); «нетрудовые» же слои населения лишались избирательных прав.[9] Следующий шаг в этом направлении был сделан Винниченко немного позднее, в эмиграции. Его «Возрождение нации» написано уже с национал-коммунистических позиций.
Политические противники Винниченко атаковали его, как правило, в национальной плоскости, вплоть до обвинений в национальной измене. На эти обвинения он дал ответ, исполненный чувства собственного достоинства:
«Никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах мы не изменяли национальной стороне освобождения. Ни в каких переговорах и договорах мы не соглашались на порабощение даже какой-либо части единой украинской нации [..,]. Никогда, нигде, ни за какие персональные или групповые (классовые) субсидии, привилегии или что либо ещё мы не соглашались на уменьшение хотя бы на йоту суверенитета украинской нации». [10]
С моей точки зрения, объектом критики должны стать, прежде всего, именно социальные взгляды Винниченко, которым часто не уделяли достаточного внимания. Между тем именно ошибочная социальная концепция вела его к ошибочным шагам и в национальной политике, независимо от его патриотизма и добрых намерений, в которых мы не сомневаемся.
Остановимся ещё раз на любимом лозунге Винниченко - «всестороннего освобождения». Можно ли возражать против такого достойного, казалось бы, идеала? Но дело в том, что в реальной жизни существует абсолютная необходимость время от времени выбирать между альтернативами, устанавливать очерёдность приоритетов, сосредотачивать усилия на том, что в настоящий момент является самым важным. Тот, кто хочет «всего и всего сразу» обычно остаётся ни с чем.
Развал царской России в 1917 г. дал украинскому народу исключительный и по сей день неповторимый исторический шанс вырваться из имперских тисков и создать собственное государство. Если этим шансом не смогли воспользоваться, то ответственность за это - помимо внешних и внутренних объективных трудностей, - падает как раз на наших «всесторонщиков», социальных утопистов, одним из самых типичных представителей которых был Владимир Кириллович Винниченко. Их пренебрежение такой государственностью. «как у всех», их погоня за миражом «всестороннего освобождения» стали причиной того, что украинский народ, который они любили и которому желали только добра, оказался в состоянии действительно всестороннего, тотального, национального и социального порабощения. Это была их трагедия, как и трагедия всего украинского народа.
Это не означает, что украинские правительства революционного времени не должны были вообще вести активную политику в области социально-экономических отношений. Тут нет места вдаваться в детали, но понятно, что, прежде всего, радикальных мер требовал самый наболевший аграрный вопрос. Центральной Раде можно предъявить обоснованные претензии, что она, оглядываясь на Петроград и будущее всероссийское Учредительное собрание, не проявила своевременно собственной инициативы в этом чрезвычайно важном деле. (Тоже самое можно сказать и о затягивании дела с сепаратным миром с Центральными державами). Но ошибка «всесторонщиков» состояла в том, что они не признавали примат государственного интереса, руководствуясь вместо этого утопическими фантазиями. Утопический характер социально-экономической концепции Винниченко проявился, между прочим, в упрощённом эгалитаризме. Его ум отказывался принять простую истину, что «помещики и буржуи» не только «роскошествуют», но также исполняют определённые, необходимые обществу функции. Внезапно устранить их, не обеспечив соответствующей замены (например, в виде хорошо вышколенной управленческой элиты, которой в тот момент просто не было) значило опрокинуть страну в хаос. Во всяком случае, если Украина не должна была остаться в стадии аморфной этнической массы, но должна была стать нацией и государством нового времени, в ней должна была быть сформирована дифференцированная общественная структура, способная выполнять все сложные функции, без которых немыслимо существование нации и государства. Беда была не в том, что Винниченко беспокоился о судьбе рабочих и деклассированной, пролетаризированной прослойки крестьянства. Но, ориентируясь исключительно на эти классы, некритически идентифицируя себя с их бедами и гневом, он отталкивал от участия в украинском строительстве зажиточные и просвещённые слои, включая так называемую сельскую буржуазию, «контрреволюционно-кулацкую стихию», то есть, именно те элементы, которые могли служить более надёжным фундаментом государства. Впрочем, эти ошибочные взгляды в большей или меньшей мере разделяла вся приднепровская социалистическая «революционная демократия».
Отношение Винниченко к большевизму было двойственным. С одной стороны, он хорошо видел шовинистический и колонизаторский характер политики российских большевиков в отношении Украины и преемственность в этом между царизмом и большевизмом. Он ярко и правдиво изобразил первый и второй периоды советского оккупационного режима в Украине (соответственно, начала 1918 и весны и лета 1919 годов). Но с другой стороны, он верил в исторически прогрессивный социалистический характер Октябрьской революции, как отвечающей социальным интересам трудящихся масс. В заключительном разделе «Возрождения нации» он провозгласил по адресу большевиков такой панегирик: «Российская рабоче-крестьянская революция великим своим опытом дала наглядный урок осуществления социальных задач пролетариата. Предпринятая Советской Россией титаническая работа по разрушению господства старого общества и созданию нового, [...] эта работа, проведенная с таким успехом, с такими результатами, поистине дала Европе пример социального чуда, которое захватывает и наполняет энтузиазмом революционные живые элементы и сковывает холодом предсмертной тревоги элементы паразитические, преступные, гнилые». [11]
Желая быть последовательным любой ценой, Винниченко оправдывал применённую большевиками систему террора: «Тот класс, который захватывает власть, обязан бороться за неё и за свои цели любыми способами [...]. Вот во имя каких целей большевики совершали насилие над праздными людьми, над ничтожным меньшинством - ради интересов огромных трудящихся масс и всех людей». Винниченко считал совершенно оправданным то, что «запрещалась и пресса этих праздных классов, или тех групп «демократии», которые доказывали нерушимость буржуазного строя». Само собой, Винниченко отбрасывал парламентский строй, который, как он утверждал, буржуазия использует, как «проверенный способ выгодно спекулировать».[12] Неловко читать апологию тирании, если иметь в виду то, что она вышла из-под пера человека, который ещё совсем недавно возглавлял украинское правительство, претендовавшее называться демократическим.
Винниченко принципиально не соглашался с советским режимом только в одном: в вопросе национальной политики. Но он не допускал мысли, что такая политика вытекает из самой природы режима. Наоборот, он успокаивал себя аргументом, что такие проявления российского империализма противоречат принципам самоопределения народов и пролетарскому интернационализму, торжественно провозглашённым Октябрьской революцией. Поэтому он был склонен истолковывать большевистскую практику в Украине как досадное недоразумение, которое раньше или позже должно быть исправлено, потому что этого требуют логика истории и интересы всемирной социалистической революции. «Задача украинских коммунистов - «всесторонщиков» - убедить Москву в ошибочности её политики в отношении Украины. (Равно как их задача - переубедить также украинских патриотов - «односторонщиков», избавиться от предубеждений относительно социальных целей коммунизма). Показательно, что Винниченко называл советскую систему в Украине «пятаковщиной», по имени Юрия Пятакова, вожака киевских большевиков. В этом просматривается стремление отмежевать московское руководство РКП от ответственности за «ошибки», которые якобы совершили близорукие местные большевистские лидеры.
Таким образом, Винниченко искал синтеза двух революций: украинской национальной и коммунистической. В этом была сущность его политической концепции. Когда он писал своё «Возрождение нации», он пытался убедить других и, прежде всего, наверное, самого себя, что такой синтез не только желателен, но и исторически неизбежен. Впрочем, можно догадываться, что в глубине души он сомневался в осуществимости этого синтеза.
Творческая интуиция подсказывала ему другие выводы, нежели его псевдорациональные умствования. Свидетельством тому - замечательная пьеса Винниченко «Между двух сил», написанная в 1918 году под впечатлением первой советской оккупации Украины.[13] В лице героини пьесы показана трагедия идейных украинских коммунистов, оказавшихся в безвыходной ситуации не перекрёстке между двумя непримиримыми силами - национально-освободительного движения и большевизма. В книге София Слипченко, главная героиня пьесы, кончает жизнь самоубийством. В её гибели Винниченко предвосхитил не только будущую судьбу украинского национал-коммунистического лагеря, но и своё собственное политическое банкротство. Настоящая статья не имеет целью изучить практическую политическую деятельность Винниченко. Но, говоря об его общественно-политических идеях, не можем не подчеркнуть того, что у него были аутентичные черты лидера. Например, мемуаристы украинской революции часто вспоминают о его чрезвычайном ораторском таланте. Галицийский журналист Осип Назарук, у которого была возможность присмотреться к Винниченко, когда тот был председателем Директории, характеризовал его общественный образ такими похвальными словами: «Это цельный человек, способный держать своё слово и полностью доверять другим, ориентирующийся в обстановке и в людях, достаточно энергичнвй и, - что я считаю очень важным - с чувством юмора... Как государственный человек он бы вполне на уровне своих обязанностей, и у него были смелые планы. Он не исполнил их не по своей вине».[14]
Интересно было бы узнать, в чём именно состояли эти «смелые планы», но, к сожалению, Назарук не уточняет этого. Хотя в другом месте своих воспоминаний он рассказывает, что Винниченко часто обсуждал с ним свою «великую мечту» основать несколько культурных центров, которые располагались бы в самых живописных районах Украины (в Карпатских горах, на высоком берегу Днепра около Киева и др.). Эти центры должны были бы состоять из жилых домов, мастерских и других служб, обеспечивая благоприятную среду для писателей, художников, скульпторов и музыкантов. Винниченко надеялся, что такие центры будут стимулировать расцвет украинской культуры. [15]
Другой пример «смелых планов» Винниченко можно обнаружить в воспоминаниях Лонгина Цегельского, члена правительства Западно-Украинской Народной Республики (в Восточной Галиции), который в декабре 1918 - январе 1919 гг. вёл с Директорией переговоры об объединении двух украинских государств. Как рассказывал Цегельский, Винниченко жаловался ему на трудности, создаваемые пророссийской ориентацией православной церковной иерархии на Украине, и предложил тогда сделать Андрея Шептицкого, митрополита Греко-католической церкви в Галиции, главой всеукраинской церкви.
Когда Цегельский отметил, что такой шаг означал бы разрыв с православием, Винниченко немедленно ответил: «Православие упраздним! Это оно нас завело под восточного царя, это оно осуществляло московизацию Украины. Православие будет всегда тяготеть к Москве. Ваша (Галицийская) уния хороша для того, чтобы отличаться и от Польши, и от Москвы. Униат по своей природе становится (национально сознательным) украинцем. Созовём со всей Украины синод епископов, архимандритов и представителей мирян, и посоветуем им принять унию (церковь), а Шептицкого поставим во главе. Ещё и найдём взаимопонимание с Римом, чтобы тот сделал его (Шептицкого) патриархом Украины... Вы думаете, я шучу?». [16]
Примеры, приведенные Назаруком и Цегельским, говорят, что Винниченко был наделён огромным воображением. Вместе с тем, Винниченко-политик имел большие недостатки, коренившиеся, отчасти, в его характере, а отчасти - в интеллекте. К недостаткам его характера следует отнести свойственный Винниченко неукротимый темперамент «степняка», который бросал его в экстремы и делал склонным к резким переменам настроения - от восторженного до угнетённого. Его вспыльчивый характер проявился, между прочим, в тональности и стиле его споров. В «Возрождении нации» он писал о гетмане Павле Скоропадском как о «слюнявом манекене», «ничтожной, политически безграмотной фигуре», «дегенерате», а о главном атамане Симоне Петлюре как о «смешном и вредном для всего нашего движения человеке», «маленьком обывателе с болезненным маниакальным стремлением к славе» и так далее. Следует отметить, что в отношении к большевикам Винниченко придерживался совершенно другого тона. Критикуя их политику по отношению к Украине, он использовал аргументы по существу, но не опускался до личных выпадов в адрес кремлёвских вождей. Площадную брань он оставил для своих украинских соперников. Назарук считал, что Винниченко ориентировался в обстоятельствах и людях, иными словами был политическим реалистом. Это отчасти подтверждается тем, что писал сам Винниченко, где есть много острых наблюдений. Но, вместе с тем, мы находим там множество суждений, которые просто поражают своей наивностью. Винниченко нередко правильно смотрел на факты, но под воздействием своих идеологических установок делал из них неправильные выводы. Складывается ощущение, что в голове у Винниченко реалистические и доктринёрские тенденции находились в непрерывном неосознанном конфликте, причём, в конце концов, естественно, победили последние. В этом состоял его главный интеллектуальный недостаток.
Литературный критик Михаил Рудницкий сделал похожее наблюдение в связи с писательским творчеством Винниченко. По его мнению, сила литературного таланта Винниченко заключалась в таланте схватывать картины и ситуации жизни. Но он тоже любил вводить в свои пьесы и повести «идеи», страдавшие дидактизмом и наивностью. «С этого момента в его творчестве прорисовывается расширяющаяся щель, через которую с каждым разом всё большей струйкой прорывается вода».[17]
В качестве образца политического реализма Винниченко стоит процитировать длинный отрывок из «Возрождения нации», из которого видно, что он вполне отдавал себе отчёт в гигантских трудностях украинского государственного строительства. «Ведь что означает наша украинская государственность? Это означает, что все органы государственного управления и хозяйства должны быть образованы на Украине, там, где их совсем не было до сих пор. Это не реформирование старых, организованных, приспособленных в течении веков к жизни аппаратов, не замена одних людей другими. Нет, это означает создавать всё с самого начала, с мельчайших деталей, создавать в течение месяца-двух то, что в других странах создавалось десятки веков. Создавать эти органы, не имея никакой военной силы, имея против себя силу военную, полицейскую и административную, имея против себя враждебность всего неукраинского населения. Но, допустим, что эту враждебную силу удалось бы победить. Где же те людские силы,, с которыми создавались бы эти аппараты, эта огромная сложная машина, которая называется государственностью? Ведь необходимы тысячи опытных, образованных, национально-сознательных людей, чтобы заполнить ими все правительственные посты, все организации, начиная с министров и заканчивая писарями в канцеляриях. Где же эти люди, откуда им взяться, если мы не имели своей школы, если у нас не было никакой возможности иметь свою массовую интеллигенцию, из которой можно было бы выбирать этих и опытных, и образованных, и национально-сознательных людей. Ну, на министров, может быть, и хватило бы, - а дальше? А директоров, а делопроизводителей, а комиссаров, а десятки тысяч служащих - откуда их взять? А на что их содержать? Как проводить всю государственную работу, не имея никаких финансовых средств?»[18]
Здесь возникают вопросы: Если процитированные утверждения отвечают реальной ситуации, как можно тогда оправдать то, что Винниченко принципиально исключал соучастие в украинском государственном строительстве зажиточные и просвещённые слои населения, которые могли бы дать молодому государству эти крайне необходимые человеческие кадры? Впрочем, можно сказать в его оправдание, что Винниченко-практик был часто мудрее Винниченко-идеолога. Так, например, осенью 1917 г., являясь председателем Генерального Секретариата, он приглашал на должность товарища Генерального Секретаря (то есть заместителя министра) внутренних дел Фёдора Лизогуба, опытного администратора, но - страшно сказать! - крупного землевладельца, консерватора и будущего премьера во времена Гетманства. После гетманского переворота Винниченко советовал лидерам умеренной украинской партии социалистов-федералистов воспользоваться предложением Скоропадского и германского военного командования и войти в правительство, чтобы таким способом обеспечить национальный характер нового режима. Из воспоминаний Павла Зайцева мы знаем, что Винниченко очень хвалил Зайцева (бывшего в то время директором департамента президиума министерства просвещения) за то, что по его инициативе коллектив служащих министерства решил не устраняться (что сделали в знак протеста против гетманского переворота служащие других министерств), а остаться на местах и проводить в изменившихся условиях работу, которой требовали национальные и государственные интересы.[19] С точки зрения революционной девственности всё это были «грехопадения» Винниченко, в которых он позднее даже каялся публично, но, по моему мнению, они спасают его честь как государственного деятеля. Чтобы дать объективную картину, приведём некоторые образцы проявлений доктринально наивности Винниченко. В «Возрождении нации» он объяснял взрыв первой мировой войны тем, что «джентльмены от коммерции поссорились из-за того, кто должен одевать африканских негров в фартучки» - что напоминает карикатуру известной марксистской теории империализма. Друг Винниченко Александр Шульгин отметил в своих воспоминаниях, как он говорил несуразные вещи, например, о том, что при социализме человек сможет работать только по два часа каждый день!». [20]
Источник этих несуразностей, о которых вспоминает Шульгин, нужно искать в том, что Винниченко, будучи человеком недюжинных и разнообразных природных способностей, не получил основательного политического образования. Говорю это не для того, чтобы унизить его память, а как констатацию факта. Публицистика Винниченко не содержит свидетельств того, что он внимательно изучал политическую, социологическую и экономическую литературу, даже марксистскую. Похоже, единственное, что Винниченко вынес из Елизаветградской гимназии, это бунтарский дух и ненависть ко всякому начальству; даже на склоне лет он с горечью вспоминал унижения, которые ему как «мужичонке» и «хохлёнку» пришлось вытерпеть в гимназии от учителей и товарищей - господских детишек.[21] В 1902 году на двадцать втором году жизни Винниченко был впервые арестован и в связи с этим исключён из Киевского университета. В том же году состоялся его дебют в литературе - был впервые напечатан его рассказ. В последующие пятнадцать лет его жизнь текла двумя руслами- профессионального писателя и профессионального революционера. Как писатель Винниченко трудился чрезвычайно интенсивно и производительно; каждый год появлялись его новые произведения: сборники новелл, романы, театральные пьесы. Одновременно Винниченко был одним из активных и руководящих членов Революционной украинской партии (РУН) и её преемницы Украинской социал-демократической рабочей партии (УСДРП). Несколько раз он сидел в тюрьме, убегал за границу, нелегально возвращался на Украину, скитался по разным европейским странам, принимал участие в партийных съездах, редактировал партийные органы и т.д. Литературный труд и революционная суета не оставляли времени для углубления политического образования. Подпольная кружковая деятельность давала определённый практический организационный опыт, но далеко не тот, который бы готовил к выполнению задач государственного управления.
Здесь встаёт вопрос о специфике марксизма Винниченко. Большую часть своей жизни, от студенческой скамьи до середины 1930-х годов, он выступал как убеждённый и воинственный марксист. Но его марксизм был очень своеобразен. Не случайно Ярослав Пеленский назвал как-то Винниченко «внебрачным ребёнком Карла Маркса и хорошенькой, темпераментной украинской девушки [...]. Он был очень показателен для нашего мышления, точнее говоря, для нашего несистемного и нелогичного мышления». [22] Короче говоря, из учения Маркса-Энгельса Винниченко воспринял только эсхатологически-утопическую, а не научно-познавательную его часть. В марксизме его увлекали такие вещи, как протест против несправедливости капиталистического строя, миф пролетарской революции, воображаемое будущее идеальное социалистическое общество. Кроме того, он усвоил типичную марксистскую фразеологию. Однако Карл Маркс был не только пророком пролетарской революции, но также большим эрудитом и выдающимся учёным-мыслителем. Маркс и Энгельс продолжали и по-своему творчески перерабатывали (кое-кто может сказать: искажали») достижения направлений, которые занимают центральное место в европейской интеллектуальной традиции - французского просвещения, немецкой классической философии и английской либеральной экономики. На духовном облике Владимира Винниченко это всё не оставило заметного следа. И в украинской научной политической литературе мы имеем целый ряд авторов, которые с большим или меньшим успехом использовали средства марксистской методологии для исторического и социального анализа: Юлиан Вачинский, Николай Борщ, Валентин Садовский, Лев Юркевич, Владимир Старосольский, Владимир Левинский, Роман Роздольский. Винниченко мы не можем отнести к их числу. Его понимание марксистской теории не поднималось выше уровня популярных брошюр. Винниченко можно считать идеологом украинского национал-коммунизма в том смысле, что в его «Возрождении нации» и в публицистике последующих годов пластично отражены настроения, эмоциональный климат, присущие этой среде. Но куда более логичное, интеллектуально более последовательное обоснование концепции украинского пути к коммунизму, украинской советской государственности мы можем обнаружить в известном трактате Василия Шахрая и Сергея Мазлаха «К текущему моменту», или, на худой конец, в работах Николая Скрипника.
Вскоре после своей нашумевшего путешествия в Москву и на Украину и неудачной попытки наладить сотрудничество с большевистской властью (май-сентябрь 1920 г.)[23] Винниченко издал под титлом Заграничной группы Украинской коммунистической партии брошюру «Революция в опасности», в которой выразил свой протест против советской «системы абсолютного централизма» и заявил, что национальная политика Российской коммунистической партии на Украине - это политика «единой и неделимой России».[24] Впрочем, это совсем не означало, что Винниченко порвал с коммунизмом. Брошюра адресована коммунистам и революционным социалистам Европы и Америки и написана «с точки зрения революции, в интересах революции и с точки зрения социально-политического родства с той самой Российской коммунистической партией».[25] Когда в УССР наступило время «украинизации», Винниченко принял его с надеждой на то, что большевистский режим пошёл навстречу его требованиям и начал на деле осуществлять его программу. В 1926 году он издал брошюру, в которой призвал украинскую эмиграцию «возвращаться на Украину и принимать участие в борьбе за социалистический строй».[26] В 1920-е годы его беллетристика часто публиковалась в Советской Украине, на её сценах ставились его пьесы. Брошюру «За какую Украину» от 1936 года можно считать лебединой песней национал-коммунизма Винниченко.[27] Отмечая такие тревожные факты, как самоубийство Скрыпника и Хвылёвого, Винниченко еще раз свидетельствует свою преданность коммунистической идеологии и лояльность к советскому режиму. В этой брошюре он обращается к кремлёвским вельможам как к «товарищам» и вспоминает дружеские беседы, которые он вёл с товарищем Сталиным, путешествуя поездом из Харькова в Москву в 1920 г. Далее он задаётся вопросом, что полезнее для украинского народа: буржуазная (гипотетическая) независимая Украина, или существующая советская, социалистическая Украина «в тесном союзе с другими советскими республиками»? Винниченко решает эту дилемму безоговорочно в пользу второй альтернативы. «Можно дать голову на отсечение, что украинская «независимая» буржуазная власть не заботилась бы так об образовании, развитии, культурности трудящихся масс, как это делает теперь соввласть».[28] И это было написано уже после того, как «соввласть» уморила в Украине голодом несколько миллионов так называемых трудящихся и именно тогда, когда происходило массовое уничтожение украинских культурных кадров со всей старой верхушкой КП(б)У включительно. Можно только удивляться, до каких отчаянных абсурдов доводило доктринёрство человека, которому невозможно отказать ни в интеллигентности, ни в патриотизме.
Сталинизм нанёс смертельный удар украинскому национальному коммунизму. Винниченко отошёл от этой концепции где-то в середине 1930-х годов. Распрощался он одновременно и с марксизмом, но не с конечной целью, которую ставит перед собой марксизм: стремлением к «раю на Земле», бесклассовому и неантагонистическому общественному строю. Очень характерно , что в своих трудах последних пятнадцати лет жизни Винниченко никогда открыто не признавался в ошибочности своих давних марксистских и коммунистических позиций.
Кажется, что Винниченко принадлежал к людям, которые не мыслят себе жизни без утопии. Может быть, именно потому, что он с таким упорством отрицал идею трансцендентного Абсолюта, он не мог обойтись без веры в земное божество в образе идеального общества будущего. Когда его перестал удовлетворять марксизм, он немедленно принялся создавать свою собственную утопию, для которой придумал название «колектократия» или «конкордизм». Эту идеологию собственного изготовления он изложил в большом трактате «Конкордизм», не опубликованном, к сожалению, до сегодняшнего дня. Впрочем, вполне подробное представление о содержании этого учения дают два последних романа Винниченко: «Новая заповедь»[29] и «Слово за тобой, Сталин!»,[30] которые были посвящены пропаганде идей конкордизма средствами искусства. «Слово за тобой, Сталин!» прямо обозначена в подзаголовке: «Политическая концепция в образах».
Григорий Костюк, читавший «Конкордизм» в рукописи, говорит о нём следующее: «И вот Винниченко начинает обдумывать и писать новый кодекс жизни человека, «новый завет». В течение долгих лет упорного труда и глубоких размышлений он завершил большой философско-социологический труд, «лучшее своё дитя» - «Конкордизм». По замыслу автора это должна была быть первая азбука обновлённой общественной жизни. Это его утопическая теория построения нового, идеального, согласованного, гармонического общественного строя и новых людей [...]. «Конкордизм» - это не догма. Это лишь указатели пути выхода из всемирного лепрозория, путь к обновлению, оздоровлению и расцвету нового конкордистского (согласованного) счастливого человеческого общежития, к солнцеизму». [31]
Практическое средство для осуществления колектократии, или конкордизма, - универсальная система производственных кооперативов, в которой все трудящиеся данного предприятия являются его совладельцами и получают часть прибылей по определённому принципу. Одновременно Винниченко призывал к нравственному обновлению человека посредством «поворота к природе». Первый шаг к этому - отказ от табака, алкогольных напитков, мясных блюд, связанных с убийством животных. Сам Винниченко стал строгим абстинентом и вегетарианцем («морковеедом» - шутили в украинской эмиграционной среде), и этому он придавал огромное, принципиальное значение.
Придёт время для предметной критики теории конкордизма, когда будет опубликован труд Винниченко. Здесь же я ограничусь лишь несколькими предварительными замечаниями. Я не верю, что из общественной жизни можно устранить антагонизмы, конфликты, или, используя терминологию Винниченко, «дискордию». Потому что сама жизнь непрерывно с неколебимой неизбежностью порождает всякий раз новые конфликты интересов и идей. Общественный мир является идеалом, к которому нужно стремиться, но он не тождественен отсутствию антагонизмов. Он скорее означает введение антагонизмов в рамки правопорядка, который их ограничивает и упорядочивает. Примером этому может служить такое положение дел, когда в стране, вместо гражданской войны, мы имеем легальную предвыборную борьбу. Борьба противостоящих друг другу общественных сил, хотя нередко и связана с опасностями, является двигателем прогресса. К проповедникам же идеально-гармонического, «согласованного» общества, к изобретателям всеисцеляющих рецептов «спасения человечества» следует относиться с принципиальным недоверием. Исторический опыт учит нас, что если такие доктрины-панацеи пытаться приложить к реальной жизни, это обычно приводит к насильственному подавлению автономии личностей и групп, то есть к тирании и тоталитаризму.
Имеет смысл дополнительно прокомментировать программное вегетарианство Винниченко. Именно в то время, когда он трудился над своим «Конкордизмом», в 1937 г. появилась книга известного националистического публициста Владимира Мартинца «За зубы и клыки нации».[32] В ней Мартынец советовал украинцам перейти на мясное питание, есть как можно больше бифштексов, - чтобы таким способом укреплять в народе кровожадные инстинкты, очень желательные с точки зрения националистической идеологии. Диетические идеи Винниченко и Мартинца в интеллектуальном отношении стоят на одном уровне, а именно на уровне желудочного детерминизма, в соответствии с немецкой поговоркой "Der Mensch ist, was er isst" (человек есть то, что он ест).
Заключительная стадия мировоззренческой эволюции Винниченко интересна тем, что она совпадает с тенденциями, которые позднее, уже в наши дни, стали заметными в некоторых, в основном молодёжных, левых кругах на Западе. Я имею в виду те элементы, которые разочаровались в официальном советском коммунизме, но и не приняли строя «буржуазной» парламентской демократии. Многое объединяет их мировоззрение с идеологией конкордизма Винниченко: идеал «разворота к природе», пацифизм, склонность к специальному режиму в питании, к сексуальной свободе, к созданию малых общин-коммун, в которых люди вместе живут и трудятся и, наконец, концепция прямой демократии, в противовес традиционной представительной. Таким образом. Винниченко представляет собой предтечу современной «новой левой» или, во всяком случае, одного из её направлений.
Рассматривая общественно-политическое мировоззрение Винниченко в свете его публицистических текстов, неожиданно для себя я открыл сходство между ним и Дмитрием Донцовым. Сходство, конечно, не в содержании, а в стиле их мышления. В завершение моих размышлений попытаюсь проиллюстрировать эту поучительную параллель.
Винниченко и Донцов принадлежат к одному поколению. (Донцов родился в1883, то есть он на три года младше). Они оба - сыновья Южной, степной Украины. Оба с юных лет были активными в Украинской социал-демократической рабочей партии (УСДРП), хотя со временем их пути разошлись в противоположных направлениях. Основное сходство между Винниченко и Донцовым я усматриваю в том, что оба были типичными «русскими» интеллигентами, - «русскими», разумеется, не в этническом, национальном смысле, а в смысле их политической культуры. Например, они в своей деятельности тесно связывали политику с литературой. (В случае Донцова - политическую публицистику с литературной критикой). Такое смешение политической и литературной сфер присуще российскому общественно-культурному процессу XIX - XX вв., в то время как в западном мире эти сферы размежеваны и далеки друг от друга.
Как Винниченко, так и Донцов проявили типичную для русской интеллигенции склонность к экстремизму, идеологическому доктринёрству, упрощению формул и к радикальным решениям. Это делало их мышление революционным и тоталитарным. Они были более заинтересованы в том, чтобы изменить мир, чем в том, чтобы познать его реальную структуру. Такая установка приводила их обоих, несмотря на большие природные способности, к парадоксальным выводам. Говорят, что старость делает человека мудрым, - но это не подтвердилось в случае Винниченко и Донцова. В преклонном возрасте оба они стали мировоззренческими чудаками; первый поднял вегетарианство до уровня веры, в то время как второй стал приверженцем теософии Винниченко и Донцов разделяли презрение к западной «буржуазной» демократии, её плюрализму, эволюционным методам и парламентской системе правления. Они не придавали значения формальным вольностям и правам человека. Винниченко увлёкся коммунистической диктатурой Ленина, Донцов - фашистской диктатурой Муссолини и Гитлера - и эти тиранические системы они предлагали своему народу. Впрочем, судьба посмеялась над нашими корифеями: на склоне лет оба нашли прибежище под защитившими их крыльями демократических стран, строй которых они отрицали.
Как Винниченко, так и Донцов иллюстрируют собой дороги и бездорожье украинской политической мысли первой половины ХХ в., - в частности кризис украинской демократии и возникновение в нашем обществе левых и правых антидемократических, тоталитарных течений. Поэтому две эти фигуры имеют симптоматическое значение и в силу этого заслуживают наибольшего внимания историков и политологов.
Наконец, я нахожу общее между Винниченко и Донцовым также в том, что оба были очень яркими представителями того этоса, который Макс Вебер называл Gesinnungsethik. В своём классическом эссе «Политика как профессия» ("Politik als Beruf", 1918),[33] Вебер определил две модели общественно-политической этики, Verantwortungsethik и Gesinnungsethik. Первое понятие переводится просто: «этика ответственности». Зато немецкое слово Gesinnungsethik трудно перевести. Оно приблизительно означает «духовная установка», переводчики Вебера передают термин Gesinnungsethik словами «этика конечной цели». Деятели первого типа стремятся предвидеть и учесть возможные реальные последствия своих поступков, руководствуясь принципом: «политика есть искусство возможного», они стараются получить оптимум того, что имеет шанс быть осуществлённым в данной ситуации. Деятели второго типа руководствуются абсолютными требованиями, во имя которых они радикально отрицают существующую действительность. В борьбе за идеал никакая цена не является для них слишком высокой. Прагматическое приспособление к действительности они осуждают как гнилой оппортунизм, моральную капитуляцию. Для них важной является чистота намерений и бескомпромиссная верность идеалам, а не практические результаты, их лозунг «Пусть рушится мир, лишь бы торжествовала справедливость» (pereat mundus, fiat justitia). Возвращаясь к нашим идеологам, вспомним, что Донцов в своём «Национализме» (1926) и многочисленных других работах настойчиво пропагандировал «романтизм, догматизм и иллюзионизм», он противопоставлял «принципиальную» политику - «реальной», отождествляя последнюю с оппортунизмом. Что касается Винниченко, он провозглашал принцип «честности с собой», что полностью отвечает веберовскому понятию Gesinnung sethik.
Винниченко, отдадим ему должное, всю свою жизнь действительно был «честным с собой». Его поступки были всегда согласованы с убеждениями - и когда за свою революционную деятельность он попадал в царскую тюрьму, и когда создавал Украинскую Народную Республику и стоял во главе её правительства, и когда во имя фантома «всестороннего освобождения» и утопической социальной концепции разрушал шансы на жизнь реального украинского государства, такого, «как у всех», и когда, рискуя, возможно, собственной головой, ездил в Москву на переговоры с вождями большевиков, и когда уже в преклонном возрасте принялся за тяжелый физический труд на своём хуторке во Франции, придерживаясь строгой диеты. За эту свою характерность и последовательность Владимир Кириллович Винниченко заслуживает симпатии как человек, независимо от того, как мы оцениваем теоретическую ценность идей, которым он служил, и практические последствия, возникавшие при использовании этих идей в украинской политике революционной поры.
Примечания.
[1] Заглавие вступительной статьи Михаила Мольнара в книге: Винниченко В. Оповідання. -Братіелава, 1968.
[2] Гординський С. Малярські твори В. Винниченка // Володимир Винниченко. (Статті й матеріяли). - Нью-Йорк, 1957. - С. 60.
[3] Винниченко В. Відродження нації: У 3 т. - Київ-Відень, 1920.
[4] Винниченко В. Розлад і погодження. Відповідь моїм прихильникам і неприхильникам. - Б. м. і 6. р. - С. 6. Из редакционного предисловия издательства "Наша боротьба" видно, что брошура появилась в Германии в 1948 году («три года после окончания войны»).
[5] Винниченко В. Перед новим етапом. (Наші позиції). - Торонто, 1938. - С. 9.
[6] Винниченко В. Відродження нації. - Т. 1. - Київ-Відень, 1920. - С. 182.
[7] Там же.
[8] Там же. -С.150
[9] . Текст Деклярації Директорії див, у кн. Винниченко В. Відродження надії. - Т.З.
- С. 167-176.
-
[10] Винниченко В. Перед новим етапом. - C. 4S-56.
[11] Відродження нації. - Т. З, - С. 561
[12] Відродження нації. - Т. 2. - С. 1Т8,185,188.
[13] Винниченко В. Між двох сил. - Київ-Відень, 1919.
[14] . Назарук О. Рік на Великій Україні. Конспект споминів з української революції
Відень, 1920. - С. 66.
[15] Там же. - С. 67.
[16] Цегельський Л. Від легенд до правди: Спомини про події в Україні, зв'язані з Першим листопадом 1918 р, - Нью-Йорк, Філядельфія, 1960. - С. 193.
[17] Рудницький М. Від Мирного до Хвильового. - Львів, 1936. - С. 309.
[18] Винниченко В. Відродження нації. - Т. 1. - С. 255-256.
[19] Зайцев П. Жмут спогадів про В. Винниченка. 3. Гетьманат //Українська літературна газета (Мюнхен). -1959. - Ч. 9 (51), верес. - С. 2.
[20] Уривки зі спогадів Олександра Яковича Шульгина // Збірник на пошану Олександра Шульгина (1869-1960). - Париж-Мюнхен, 1969. - С. 292.
[21] Винниченко В. Маленьке пояснення. Одвертий лист до редакції "Українських вістей" // Українські вісті (Нью-Ульм). - 1950. - 10 серп.
[22] . Пеленський Я. Чому так мало думаємо? // Українська літературна газета. -1960. - Ч. 4 (5S), квіт. - С. 1.
[23] Рассказ о путешествии Винниченко теперь доступен из первых рукпосле опубликования недавно его дневников.: Винниченко В. Щоденник. - Едмонтон і Нью-Йорк, 1980. - Т. 1. - С. 427-487. Див. також: Костюк Г. Місія Винниченка та його доба. Дослідження, критика, полеміка. - Нью-Йорк, 1980. - С. 210-22;; Czajkowski M Wolodymyr Vynnychenko and His Mission to Moscow and Kharkiw // Journal of Ukrainian Graduate Studies. - 1978. -N 2. - P. 3-24.
[24] Революція в небезпеці: Лист Зах. групи У.К.ЇЇ. до комуністів і революційних соціалістів Європи та Америки. - Відень-Київ, 1920. - С. 1,50.
[25] Там же. - С. 7.
[26] Винниченко В. Поворот на Україну. Дьвів-Пршібрам, 1926. - С. 13, - Эта брошюра была мне недоступна. Цитата взята из вступительной статьи Михаила Мольнара в книге Винниченко В. Оповідання. - С. 14.
[27] Винниченко В, За яку Україну. - Париж, 1934. - С. 41.
[28] Там же.-С. 41.
[29] Винниченко В. Нова заповідь. - Нью-Ульм, 1950; первоначально была напечатана в переводе на французский язык "Nouveau command em ent" (Paris, 1949).
[30] Винниченко В. Слово за тобою, Сталіне!: Політична концепція в образах. - Нью-Йорк, 1971; посмертная публикация.
[31] Костюк Г. Володимир Винниченко та його останній роман // Винниченко В. Сло
во за тобою, Сталіне! - Нью-Йорк, 1971. - С. 47-48; перепечатано в кн.: Володимир
Винниченко та його доба. - С. 64. . _
[32] Марганець В. За зуби й пазурі нації. - Париж, 1937.
[33] From Max Weber: Essays in Sociology // Trans, and ed. by H. H. Certh and C. W. Mills. - New York. - P. 120 ff. |
