ПРАВОСЛАВИЕ, НАЦИЯ И ОБЩЕСТВО: ДУХОВНО-МЕНТАЛЬНОЕ ЕДИНСТВО УКРАИНЫ В СВЕТЕ ЦЕРКОВНЫХ РАСКОЛОВ (ХХ ВЕК)
Марчуков А.В. Православие, нация и общество: духовно-ментальное единство Украины в свете церковных расколов (ХХ век) // Церковь в истории России. Сборник 7. М., 2007.
См. Украина, Россия в 1990-е гг..
То, что Украина представляет собой клубок противоречий и трудноразрешимых проблем, внимательным наблюдателям стало ясно уже вскоре после обретения ею независимости. В новом государственном образовании чувствовалась какая-то незавершённость, искусственность, соединение несоединимого. Сомнения возникали даже в самой легитимности и исторической обоснованности появления Украины на политической арене. Причём её патриотам это было свойственно даже в большей степени, чем критикам, уж очень настойчиво и навязчиво они доказывали всем (а может, самим себе?) правомерность и давно назревшую необходимость её появления. Вся новейшая история Украины свидетельствует, что «соединение несоединимого» так и не смогло (возможно, вообще, возможно, пока) превратиться в единое целое, в единый национально-политический организм под названием «Украина» Но лишь президентские выборы 2004 года показали эту действительность с такой наглядностью, что она стала видна даже далёким от Украины людям.
Между тем, гораздо раньше, чем в политике и в «миру», «нарыв» противоречий прорвался в церковной жизни, расставив всё по своим местам и обозначив истинное состояние, в котором пребывало украинское общество. Речь идёт о расколах, потрясающих православную церковь на Украине вот уже пятнадцать лет. В связи с этим, представляется весьма интересным внимательнее присмотреться к украинским расколам. Но поскольку они – явление сложное и многоплановое, имеет смысл ограничиться лишь одним аспектом проблемы, а именно посмотреть, как эти расколы отражались на украинском обществе или, наоборот, как состояние самого общества и происходящие в нём процессы влияли на церковную ситуацию как в наши дни, так и в прошлом.
Постсоветская Украина и церковь
Церковный организм – весьма тонкая ткань, находящаяся на границе земного и небесного, материального и духовного, осязаемого и постигаемого в вере. Главная задача Церкви – соединить человека с Творцом, помочь ему причаститься к великой жертве Христа и, тем самым, найти спасение, заслужить Царствие Небесное. Но, находясь на «границе миров», совмещая в себе устремлённость «в Небо» и пребывание на «земле», церковь не может не испытывать известную двойственность, заложенную в ней изначально. Трудно переоценить ту роль, которую церковь играла и продолжает играть в культурной и общественной жизни. Однако эти функции ничуть не подменяют её основной спасительной задачи, а, напротив, является её неотъемлемой частью.
Церковь состоит из людей и в ней проявляются все умонастроения, психологические нюансы, менталитет общества, частью которого является она сама, отпечатываются происходящие в нём процессы. Но разрушительную силу двойственность приобретает тогда, когда в церкви начинают видеть лишь одну её ипостась, а именно земную, социальную институцию, относиться к ней как к идеологическому конкуренту или, наоборот, как к инструменту достижения политических целей. От кого бы ни исходили эти взгляды, следствием их становится политизация церкви, смуты, нестроения и, наконец, расколы, которые неизменно выплёскиваются наружу и поражают всё общество. Важно подчеркнуть, что эти расколы вызываются отнюдь не богословскими спорами, не «горением в вере», а холодными конъюнктурными расчётами, в основе которых лежат политические, финансовые интересы, а в случае с Украиной ещё и национальные идеи.
Нестроения в церковной жизни на Украине начались с 1989 года, с конфликта между восстановленной униатской УГКЦ и Русской Православной церквями. Конфликт изначально имел политическую подоплёку: возрождение униатства выступало как оппозиция советской власти, «Москве», «московской церкви». После обретения в 1991 году Украиной независимости процессы вовлечения церкви в политическую борьбу резко усилились, вызвав серию расколов уже в самом православии и приведя к появлению неканоничных церковных образований: различных автокефальных отколов и Украинской Православной Церкви – Киевского Патриархата (УПЦ–КП), возглавляемой анафематствованным и отлучённым от церкви Филаретом (Денисенко Михаилом Антоновичем). Конфликт между униатами и православными и собственно внутриправославные расколы – звенья одной цепи, у них общие корни и движущие силы. Разница в масштабах: первый – конфликт региональный, локализующийся в нескольких областях Западной Украины. Второй – более значительный, поскольку затрагивает абсолютное большинство населения Украины и представлен по всей территории страны.
Украинские расколы – явление политического и ментально-нравственного порядка. Почву для них подготовило украинское национальное движение, целью которого являлось и до сих пор является создание украинской нации и самостийной Украины (см. ниже). «Ртутью» расколов, их движителями стали его адепты (украинская националистическая интеллигенция, участники политических партий и группировок той же идейной направленности, просто «национально-сознательные» граждане, многие из которых ныне предпочитают оранжевые цвета), а также известные круги в руководстве Украины, взявшие на вооружение идеологию национального движения как верный способ легализации своей власти и украинской государственности.
Украинский национализм как мировоззрение, идеологическая система и политическая практика возник и по сей день основывается на принципе «отрицательной доминанты» – то есть на противопоставлении всему русскому (языку, культуре, сознанию и т.д.). А главное, на отрицании общих корней, духовного и этнического единства велико- и малороссов (русских и украинцев в современной терминологии). Согласно этим принципам выделения из общерусского культурного и политического организма – украинцы и русские – совершенно особые, непохожие и чуждые друг другу народы – и работали деятели движения в конце XIX – начале XX вв. над созданием украинской нации и государственности[1]. Весьма точно эти посылки и мировоззренческие нормы выразил бывший президент Украины Л.Д. Кучма, назвав свою книгу «Украина – не Россия».
Из этой нехитрой логики следовало, что православная церковь (в отличие от униатской) – «Русская», а значит, враждебная украинской нации и государству. «В национальной державе – национальная церковь» – под этим лозунгом в 1990-е годы известные общественные и политические круги Украины вели борьбу за церковную независимость от «Москвы». Церковь рассматривалась сугубо как политическая организация, как своеобразный «политотдел» при украинской державности. Поэтому вопрос об автокефалии или создании ещё одной, только уже «подлинно национальной» церкви стал не просто вопросом о подчинении тому или иному церковному центру. Ей отводились функции идеологического воздействия, морально-нравственного воспитания населения в национальном духе, утверждения среди него национальной идеи. Иными словами, «независимая» украинская церковь должна была стать могучим средством по сплочению нации.
Не будем останавливаться на запутанной истории церковных конфликтов, на той роли, которую играл в их развитии государственный фактор, на оформлении канонической Украинской Православной Церкви и даровании ей ещё в 1990 году Московским Патриархатом фактической самостоятельности, на деятельности раскольнических образований, в которых «земная» конъюнктура затмила «небесное» предназначение. Для нас важно отметить следующее обстоятельство: в церковных смутах, как в зеркале, отразилось состояние украинского общества, а именно отсутствие в нём единства по многим ключевым вопросам жизни страны. В церковном преломлении таковым стал вопрос об автокефалии церкви на Украине, под которым чётко просматривался сугубо политический подтекст – желание или нежелание отделяться от РПЦ («Москвы»).
Большинство православного духовенства и верующих в западноукраинских областях либо просто ушло в автокефальные расколы, либо выступило за предоставление церкви на Украине автокефалии, усматривая в ней способ противостоять давлению униатства и избежать обвинений в «московской вере», предательстве интересов украинского народа и т.д. Но главная причина объясняется всё же не церковными мотивациями, а тем, что православные западноукраинских епархий в политическом и мировоззренческом отношении, в своём видении национального вопроса мало чем отличались от своих земляков – униатов, в чём можно убедиться хотя бы по результатам парламентских и президентских выборов на Украине. В силу особенностей исторического развития региона, его население (основная масса) ощущает себя сначала национальной общностью, а уже потом относит себя к православным или униатам.
Выступая на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви (31 марта – 5 апреля 1992 г.), архиепископ Одесский и Измаильский Лазарь (Швец), два года прослуживший правящим архиереем в Тернопольской епархии, так живописал творившийся на «западе» «кромешный ад»: «Стоит только произнести одно русское слово, как тебя сразу побьют. У меня сохранились фотографии, которые говорят о том, с какой злостью относились там к православным архиереям, а обо мне говорили: «Лазарь – враг украинского народа», «гнать Лазаря с Украины». Архиепископ Ровенский и Острожский Ириней (Середний) указывал, что 90% клириков его епархии поддержало идею независимости церкви»[2].
Иная ситуация наблюдалась в Центральной, Восточной и Южной Украине. На том же Соборе приводились совсем иные факты, например, случаи угроз со стороны паствы не пустить в епархию тех иерархов, которые поддержат идею автокефалии. Весьма ярко заострил внимание на различии в мировоззрении разных регионов Украины архиепископ Винницкий и Брацлавский Феодосий (Дикун), в бытность свою на Ивано-Франковской кафедре поддерживавший идею автокефалии. «Но когда я перешёл на Винничину, - свидетельствовал он, - то увидел, что здесь даже не желают слышать об автокефалии и примерно 90% священников и мирян против неё. Недавно кто-то уже пустил слух, что я уже подписал автокефалию, - продолжал Феодосий, поэтому люди не хотели меня пускать в собор. И теперь, если я подпишу здесь определение о даровании автокефалии, мне в Винницу нельзя будет ехать»[3].
Важно подчеркнуть, что такая позиция требовала от верующих и клира гражданского мужества. В конце 1991 – начале 1992 гг администрацией президента Л.М. Кравчука совместно с возглавлявшим тогда Украинскую Православную Церковь митрополитом Филаретом и при поддержке националистически настроенных кругов общественности были предприняты наиболее решительные попытки реализовать свои церковно-политические конструкции. Мотивировка была следующей: церковь осуществляет своё служение в новых исторических условиях, а государственная независимость ставит вопрос об образовании в Украине независимой Православной церкви. Однако попытка воплотить доктрину в жизнь натолкнулась на её неприятие значительной частью мирян и духовенства. В Московскую Патриархию полетели письма и телеграммы от приходов, монастырей, духовных школ, священнослужителей и верующих, в которых содержался протест против отделения Киевской Митрополии от Московского Патриархата и просьбы в случае предоставления Украинской церкви автокефалии оставить их в лоне Патриархата[4].
После знакомства с ситуацией становилось ясно, что значительные массы несогласных с идеей национально-церковного сепаратизма (а именно так понимали и преподносили идею автокефалии её застрельщики и ревностные сторонники) автокефалии, даже канонической, не признают и пожелают остаться под управлением Московской Патриархии. Принимая во внимание это обстоятельство, а также общую ситуацию (наличие внутриправославного конфликта и экспансию Ватикана), состоявшийся 15 декабря 1996 года Архиерейский собор УПЦ признал несвоевременным и нецелесообразным поднимать вопрос о «полкой канонической автокефалии УПЦ»[5].
Несмотря на то, что со времени обретения Украиной независимости прошло уже достаточное время, за которое успело подрасти поколение, родившееся после или незадолго до распада СССР, для которых Россия и Украина – два разных государства, и которое подвергалось мощному идеологическому «воспитанию» в «истинно национальном духе», ситуация кардинально не изменилась. На протяжении 1990-х годов и последних лет западные епархии по-прежнему продолжают выступать за автокефалию, восток и юг – против.
Раскол обладает вполне узнаваемым региональным характером, хотя противостояние имеет более сложную конфигурацию, лишь отчасти совпадающую с определённым географическим рубежом. Конечно, количество сторонников автокефалии, «национальной церкви», раскольничьих организаций уменьшается с запада на восток и юг. Аналогичным образом в том же направлении растёт число прихожан канонической УПЦ и сторонников единства всей Русской Православной Церкви. Крайние точки этого вектора представляют собой наиболее «чистые» воплощения идей самостийности и единства. Но всё же главная линия разлома – в головах и душах людей, в их сознании.
Ведь имеется немало тех, кого неканоничность, раскольничий характер различных автокефальных церквей и УПЦ-КП («филаретовщины») ничуть не смущает, ибо главным для них является то, что они – «национальные», «украинские», «не московские». Для таких людей главным является национальный дискурс (то есть определённый способ видения и интерпретирования мира, в основе которого лежат категории нации и национального, и основанная на этом мировоззрении практическая деятельность в социуме). Например, в конце 1995 г. по Украине насчитывалось 6152 прихода канонической УПЦ, 1753 «филаретовских» и 616 автокефальных приходов. Через год, к декабрю 1996 г., УПЦ обладала уже 6654, филаретовская УПЦ-КП – 1352, автокефалисты – 1209 приходами[6]. Две последние структуры борются примерно за одну и ту же аудиторию. Что характерно, их приходы располагаются отнюдь не только на Западной Украине. Имеется некоторое количество настроенных подобным образом людей и в УПЦ.
Итак, вопрос об автокефалии воочию продемонстрировал, что единой украинской нации, обладающей общей психологией, общими ценностными ориентирами и устремлениями, не существует. Под словом «Украина» скрывались разные по своему историческому прошлому, духу и ментальности регионы. И как только встал вопрос о церковно-национальном самоопределении, видимое единство рассыпалось как карточный домик. Чем вызвано столь явное разделение общества? И только ли сейчас сложилось положение, при котором одна его часть выступает за полный (уже во многом демонстративный) разрыв с РПЦ, которая ассоциируется со всем русским и Россией, а другая, наоборот, всеми силами противится этому?
Внутриправославный конфликт на Украине – явление отнюдь не новое. Он уходит корнями в первую треть ХХ века, ко времени зарождения автокефалистского движения и появления Украинской Автокефальной Православной Церкви – первой из длинной череды национал-раскольничьих образований, по имени её первого митрополита В. Липковского прозванной «липковщиной». В его основе лежали те же причины, что и в наши дни: появление украинской государственности, активная деятельность украинского национального движения по формированию нации. Борьба за самостийную Украину не обошла стороной и православную церковь, разделив верующих и околоцерковную общественность на сторонников и противников церковного сепаратизма, на сторонников и противников церковного и культурного единства, на верующих в Бога и верующих в украинскую нацию.
Современные борцы за церковную независимость нередко изображают УАПЦ истинной церковью украинского народа, а филаретовская УПЦ-КП в лице своего печатного органа часто возвращается к её опыту, публикует проповеди самого В. Липковского[7]. Учитывая несомненное сходство в основных движущих мотивах между национально-политическими и внутрицерковными процессами на Украине в 1920-е годы и в наши дни, будет любопытно взглянуть, действительно ли УАПЦ была «истинной церковью украинского народа», а также как проходила по этому самому народу пресловутая «линия разлома»? Сделать это помогут информационные сводки и аналитические материалы Государственного Политического Управления УССР и ЦК КП(б)У о состоянии религиозной ситуации в республике, а также документация самой УАПЦ[8].
Автокефалия 1920-х и украинское население
Движение за автокефалию церкви в малороссийских губерниях (за которыми всё чаще начинало закрепляться название «Украина») возникло вскоре после Февральской революции, и в годы Гражданской войны развивалось параллельно с украинским национальным движением, став, по сути, его составной частью[9]. В ходе войны сформировался союз между сторонниками автокефалии и прочими украинскими националистами, в том числе украинскими буржуазными правительствами, постепенно пришедшими к пониманию необходимости наличия «национальной» и подконтрольной церкви для дела строительства нации и государственности. Требования создания «своей» церкви эти люди мотивировали появлением на свет национально-политического организма «Украина». «В самостоятельном государстве должна быть и самостоятельная церковь». Лишь она могла пробудить силы нации, а посему «автокефалия украинской церкви – это не только церковная, но и национально-государственная необходимость» – так задолго до Л. Кравчука сформулировал эту мысль министр Исповеданий при правительстве Гетмана П. Скоропадского А. Лотоцкий[10].
Силы автокефалистов были крайне незначительны (в основном, это были представители интеллигенции и небольшая группа «национально мыслящих» священников), и все их попытки навязать православной церкви на Украине автокефалию разбивались о неприятие этой идеи подавляющим большинством епископата, духовенства и мирян. Поэтому сторонники независимости отказались от планов овладеть всей церковью и приступили к организации собственной церковной структуры, начиная с создания собственной сети «украинских» приходов. В 1920 – 1921 годах путём раскола и полного разрыва с Православной церковью, они смогли приобрести столь желанную ими автокефалию[11]. Организационное оформление раскольничьей УАПЦ тормозилось отсутствием в рядах автокефалистов епископов. И тогда церковные сепаратисты пошли «революционным путём», избрав епископов будущей «церкви» из своей среды, и произведя их рукоположение (хиротонию) священниками и мирянами[12], то есть совершив неканоничное с точки зрения Православной церкви действо. За это УАПЦ получила в народе меткое прозвище «самосвятской» и расценивалась верующими как безблагодатная.
Под стать «хиротонии» епископов (а затем и рукополагаемых ими священников) было и устройство «церкви»: властные функции в ней принадлежали системе Рад (советов) – светским людям, стоявшим у истоков церковно-сепаратистского движения, а сама она имела многие черты, характерные для обновленчества. Впрочем, хотя в автокефалистском движении отразились либерально-революционные веяния того времени, главным в ней был именно национальный фактор (иначе её просто не было бы как чего-то самостоятельного)[13].
Борьба за автокефалию украинской церкви покоилась на том же самом идеологическом фундаменте противопоставления русскости, что и украинское движение в целом. Автокефалисты отрицали тысячелетнюю историю Русской церкви. Согласно их теории, существовала церковь Украинская, а также созданная её силами в «колониальных» владениях Руси – Украины церковь Московская. В XVII веке Московская церковь поработила фактически независимую (от Константинополя) церковь Украинскую. Столетия «московской неволи» изображались «царством тьмы», угнетения, уничтожения украинских обычаев и традиций. Поэтому провозглашиение автокефальности преподносилось не только как законный шаг по восстановлению в прошлом независимой Украинской церкви, но и как освобождение от обрусительства и российского церковного империализма, готовившего из «украинцев» «янычар» и «малороссов». Из постулата возвращения к истинным корням вытекала необходимость украинизации («размосковления») богослужений – замены церковнославянского языка украинским, «возрождения» (а по сути, создания) неких древних украинских обрядов, наполнения церкви «национальным духом».
Вопрос о языке богослужения был основным в идеологии и практической деятельности УАПЦ, он же стал отличительной чертой национальной самоидентификации её прихожан. Церковнославянский язык (не русский!) был объявлен «мёртвым» и мешающим утверждению «национальной» церкви. Причина крылась в стремлении разорвать культурное и духовное единство русского и украинского народов и, тем самым, укрепить нацию. Эту мысль весьма ярко выразили слушатели Киевских богословских курсов - будущие священники УАПЦ. До нас дошли их сочинения на тему «Мой взгляд на современную общественно-церковную жизнь» (1921 год). Почти все авторы считали украинский язык общенациональным объединяющим признаком и увязывали его использование со строительством государства и стремлением «отделиться и избавиться от влияния сильнейшей нации». Один из будущих священников так выразил его значение: «мы будем иметь родную церковь, родную школу – то есть крепкий родной язык. А где… родной язык – там и держава»[14]. А бывший министр исповеданий при Директории И. Огиенко, ставший в эмиграции «митрополитом Илларионом», провёл связь между языком богослужений и появлением самой нации: «когда нет украинского языка в Церкви, то нет украинского народа как нации»[15]. Работа по превращению «народа» в «нацию» и стала альфой и омегой для УАПЦ.
После оформления УАПЦ её приходы стали в большом количестве появляться по всей республике. Инициативу проявляли сторонники церковной независимости на местах, а также специальные инструкторы, рассылаемые киевским руководством УАПЦ[16]. Но вопреки ожиданиям застрельщиков «церковного освобождения», духовенство в раскол почти не пошло. Против автокефалии (да ещё неканоничной) и украинизации выступали даже священники, которых В. Липковский считал «щирыми украинцами». Епископат занял по отношению к УАПЦ резко отрицательную позицию: она была объявлена безблагодатной, её иерархи и светские деятели ВПЦР были отлучены от церкви, диаконы и пресвитеры извержены из сана. В вопросе о применении украинского языка епископат занял более мягкую позицию, допустив его частичное употребление при проповедях и богослужениях[17]. Но на яростное противостояние между сторонниками законной православной церкви (именовавшейся большевиками «тихоновской» по имени её предстоятеля патриарха Тихона (Белавина)) и приверженцами УАПЦ это уже не могло повлиять.
И тут на выручку УАПЦ пришла национальная интеллигенция, пополнившая ряды её служителей и паствы. Материалы ГПУ, Агитпропа ЦК КП(б)У свидетельствуют, что значительную, и притом активную, часть сторонников УАПЦ составляли агрономы, служащие, учителя, юристы, профессора «шовинистически-петлюровского» характера[18]. Даже те представители украинской интеллигенции, которые напрямую с ней не были связаны, считали её «своей» и принимали сторону УАПЦ в её конфликтах с каноничной церковью. Например, когда «тихоновский» епископ Подольский Пимен (Пегов) объявил подольскому же архиепископу УАПЦ Ивану Теодоровичу анафему, вся местная интеллигенция перешла на сторону последнего и стала выказывать ему знаки уважения[19].
В. Липковский вспоминал, что к ним стало обращаться много людей, которые «ни за что не согласились бы принять священство от старого епископата», но «с большим благоговением принимали посвящение от новой народной благодати»[20]. Духовенство и епископат УАПЦ пополнялись и за счёт тех, кто не вписывался в новую жизнь «бывших» людей – петлюровских, царских офицеров, сотрудников министерств УНР, тех, кто разочаровался в политической борьбе, но не хотел считать, что «украинское дело» проиграно. Сотрудники ГПУ прямо указывали, что в условиях политического поражения украинского движения националистически ориентированные группы общества смотрели на УАПЦ как на легальную возможность продолжения работы по национальному и государственному строительству, видели в ней «базу к объединению всех шовинистических сил для создания при помощи церкви самостийной Украины»[21]. «Это было время огромного увлечения среди украинского народа своим национальным государственным возрождением», - вспоминал впоследствии Липковский, - «и естественно, что много из равнодушных к церкви… повалило в УАПЦ, видя в ней… могучую силу, по крайней мере, для национального возрождения»[22].
Во главе автокефального движения стояли люди известных убеждений (по советской терминологии «махровые петлюровцы»), многие из которых в прошлом участвовали в национальном движении, состояли в политических партиях[23]. Второй секретарь ЦК КП(б)У Д.З. Лебедь докладывал в Москву, что «вокруг автокефализма группируется петлюровщина всех цветов и оттенков, вплоть до различных культработников и кооператоров»[24]. Имела УАПЦ тесные контакты (в основном, не на организационном, а на личном уровне) с украинскими национально-культурными организациями («просвитами»), с бандами и даже с Украинской коммунистической партией (малочисленной организацией национал-коммунистического толка)[25]. УАПЦ как магнитом притягивала к себе национально- ориентированные элементы украинского общества. Д. Лебедь даже полагал, что этим обстоятельством объяснялось отсутствие в республике «петлюровских организаций»[26].
Одной интеллигенцией и мещанством социальная база церкви не ограничивалась. Как и их светские коллеги, церковные националисты стремились утвердиться среди самых широких слоёв населения. Автокефалисты пытались вести агитацию среди рабочих, особенно тех, кто переселился в город недавно[27]. Однако подавляющая часть рабочих, особенно промышленных, сознавала себя частью единого российского рабочего класса, жила общероссийскими интересами, целей украинского движения не поддерживала и потому за ними не пошла.
Но основной работой, как следовало из материалов ГПУ, автокефалисты считали «перевоспитание села» и максимальное внедрение «в крестьянскую среду национального духа», которое заставило бы крестьянство поставить своей «первоочередной задачей абсолютное национальное освобождение Украины из-под ига Москвы»[28]. Преобразование крестьянства в нацию осуществлялось многими способами. Большое внимание автокефалисты уделяли внешней, обрядовой стороне богослужений – оформлению храмов в национальном стиле (вплоть до развешивания в них портретов Т. Шевченко и жёлто-голубых лент), использованию народных музыкальных мотивов при литургии и т.д., – которая была призвана оказывать сильное психологическое влияние на людей, особенно на крестьян или вчерашних крестьян, и подчёркивать «свой», «родной» характер этой церкви[29].
Не менее важное значение для становления украинской церкви и формирования украинской нации имела работа по приспособлению украинского языка (который в то время не имел даже единых литературных норм и не без основания считался многими, в том числе самими автокефалистами, «уличным») как языка богослужений. При «церкви» была создана комиссия, занимавшаяся созданием специфической «украинской» религиозной и церковной терминологии и переводом Священного Писания и богослужебной литературы на украинский язык.
Но главное происходило во время служб, бесед с верующими, проповедей. Например, один из руководителей УАПЦ В. Потиенко, попав в 1921 году из Черниговщины в Киев, был поражён, что «в Киеве, в условиях советской власти, провозглашаются проповеди такого патриотического содержания, так густо пропитанные национализмом»[30]. Сводки ГПУ отмечали, что автокефалисты проповедовали «различные враждебные советской власти идеи украинского национализма», а их обращения к верующим пестрели ругательствами в адрес Московской Патриархии. В действительности же, острие этой пропаганды было направлено «на разжигание ненависти среди украинского населения против русского народа» и «Москвы»[31].
И форма церкви, и то содержание, которое в неё вкладывалось, должны были способствовать формированию украинского национального самосознания. Во всей деятельности УАПЦ как на сознательном уровне, так и подсознательно, настойчиво проводилась мысль «о необходимости сплочения всех украинских сил для возрождения нации и Украины». И надо отметить, что усилия автокефалистов не пропадали впустую. Крестьянство довольно интенсивно вовлекалось в движение[32].
Уже в 1921 – 1922 годах приходы УАПЦ имелись по всей территории УССР. Больше всего их было в наименее урбанизированных Киевской, Подольской и Полтавской губерниях, где дольше сохранялась власть украинских правительств, сильнее был развит политический бандитизм националистического толка, а после его ликвидации осело немало «бывших» людей, участников банд, военнослужащих петлюровской армии. Почти неохваченными автокефалистами оставались Новороссия и Донбасс, где автокефальные общины насчитывались единицами[33]. Правда, там они были наиболее прочными, поскольку вокруг них группировались преданные своим идеалам люди. Но при более пристальном взгляде на обстановку, сложившуюся в украинском селе, становится видно, что далеко не всё крестьянство с радостью встретило своё «национальное и церковное возрождение».
На протяжении всех 1920-х годов наблюдателями отмечался рост религиозности населения республики, крепло церковное движение, ставшее одной из форм протеста против политики большевиков и новых порядков[34]. Однако в те годы в УССР действовала не только УАПЦ. Гораздо большей популярностью пользовалась Русскя Православная Церковь («патриаршая» церковь, «тихоновцы»). Имелись также обновленцы и ряд других направлений – расколов, поддерживаемых и провоцируемых государством для борьбы с канонической церковью. Все церкви вели работу преимущественно среди этнических украинцев, из них же состояло их духовенство и часть епископата. А взаимоотношения между церквями были далеки от идеальных. Сообщения о религиозной обстановке больше напоминали сводки с мест боевых действий. Автокефалисты обвиняли «тихоновцев» в продажности Москве, консерватизме, отсутствии украинского духа, контрреволюции. Те в свою очередь называли сторонников УАПЦ самосвятами, петлюровцами, безбожниками, униатами. Обновленцев и те, и другие считали «советской церковью».
Частым делом были драки, которые, порой, приходилось разгонять с помощью конной милиции[35]. Поводом к ним становилась борьба за храмы, на которые претендовали две, а то и три общины, причём коммунистическое государство целенаправленно разжигало страсти, поддерживая в большинстве случаев противников РПЦ, и в том числе автокефалистов. Известно много случаев, когда «автокефальные» церкви стояли полупустыми, в то время как «патриаршие» храмы были переполнены. Бывало, что в «тихоновской» или обновленческой общине образовывалась небольшая «украинская» группа (а люди соответствующих взглядов имелись почти всегда, за исключением, разве что, юга и востока республики), которая добивалась регистрации и создавала свою общину, получая в придачу и храм[36].
Поводом для конфликтов становилось даже украинскоязычное богослужение. Многие священники и даже крестьяне противились украинизации приходов, не пускали представителей УАПЦ, пытались защищать храмы от передачи их автокефалистам. Многие люди, особенно женщины, готовы были идти за много вёрст в «патриаршую» церковь, хотя в их селе была «украинская». Кто-то считал, что новый «украинский» язык – непонятный, а с церковнославянским они сроднились. другие полагали, что после перевода службы на украинский церковь лишится своей божественности, перестанет быть православной, а сами службы потеряют святость, так как молитва на украинском («на уличной мове») до Бога не дойдёт[37]. Третьи не верили в благодатность совершаемых раскольниками Таинств. В Церкви искали успокоения души, а не «жовто-блакитное» партийное собрание.
УАПЦ, как и современные расколы, является своеобразной лакмусовой бумажкой, отражающей настроения украинского общества, его национальные и нравственные симпатии и ориентации. Рабочий класс был в УАПЦ почти не представлен. Её социальную базу составляла национальная интеллигенция и такое же мещанство. Но они объединяли в своих рядах далеко не всю интеллигенцию и мещанство Украины, которые в зависимости от самоотождествления себя с русской или украинской культурам делились на русскую или украинскую (причём этнический фактор при этом не был решающим). Основную массу населения УССР, которое в основном и было вовлечено в церковную жизнь, составляло крестьянство (на 1920 год 20,9 млн. из 25,5 млн.[38]). Поэтому степень популярности УАПЦ и количественное соотношение её сторонников и сторонников прочих православных церквей (и, прежде всего, среди крестьянства) и позволит дать общие принципиальные оценки этим настроениям и симпатиям.
Абсолютно точных данных о количестве общин автокефальной церкви, как и о числе её приходов нет. На заседании президиума Всеукраинской Православной Церковной Рады (управляющий орган УАПЦ) 5 мая 1927 года подчёркивалось, что даже спустя шесть лет после образования церкви «нет никаких ведомостей про приходы УАПЦ, не выявлено даже их количество, неизвестны адреса приходов и вообще, дело статистики совсем не затронуто»[39]. Такая ситуация явилась следствием всевластия приходских Рад, которые игнорировали вышестоящие органы (например, не желая выплачивать взносы), неразберихи, царившей в церковной жизни в те годы. Многие приходы то вступали в УАПЦ, то вновь возвращались к «тихоновцам», переходили в другие расколы или вообще ни к кому не примыкали. Немало было фиктивных приходов, значившихся лишь на бумаге, не украинизованных и не перестроившихся согласно догматам УАПЦ[40]. По этим же причинам довольно значительно различались данные не только ВПЦР, но и ГПУ. И всё же, общую картину имеющаяся информация составить позволяет.
Согласно финансовой статистике ВПЦР (за 1924, 1926, 1927 гг.) и данным ГПУ (за 1925 г.)[41] как наиболее заслуживающим доверия и правдоподобным, рост численности приходов УАПЦ наблюдался до середины десятилетия, а затем их количество стабилизировалось. В её лучшие годы их было около тысячи или чуть больше. В то же время «тихоновских» и обновленческих приходов было в несколько раз больше. Например, по данным ГПУ на 1 января 1925 года УАПЦ обладала 989 приходами (что составляло 11% от числа всех православных общин УССР), с 680 278 прихожанами. Ещё 49 (45 015 прихожан) имелось у Братского Объединения Приходов Украинской Православной Автокефальной Церкви (БОПУПАЦ) – созданного спецслужбами «откола» от УАПЦ. У «тихоновцев» же приходов насчитывалось 6453 (67,2 %), а у обновленцев, которые боролись, в основном, за «тихоновскую» паству – 1497 (15,6 %). Соответственно, количество прихожан равнялось 4 819 627 и 921 880 человекам[42]. Из всего вышеизложенного следует, что количество приходов УАПЦ составляло примерно 1/8 – 1/10 от числа всех православных, а количество прихожан было примерно в 8 – 10 раз меньше, чем у Русской Православной Церкви и обновленцев.
Конечно, здесь можно говорить лишь о той части населения, которая считала себя верующей, состояла в церковных общинах или по традиции, в силу обычаев, участвовала в церковной жизни. Цифры, опять же условные и касаются только членов общин, оставляя за рамками скрытую религиозность, которая продолжала оставаться высокой даже в городах. Но вместе с тем, люди, отходившие от церкви, в основном не придерживались идеологии украинского движения, а большинство тех, кто её разделял, так или иначе, участвовало в жизни УАПЦ. Русская Православная Церковь испытывала на себе куда большее давление и репрессии, чем автокефалисты и прочие церковные группировки и с большим трудом добивалась регистрации своих общин, которые могли на порядок превосходить по численности общину автокефалистов.
Русское и прочее православное неукраинское население также существенно не влияет на это соотношение, поскольку действующих приходов было гораздо больше на чисто украинских этнических территориях и заметно меньше на востоке и юге республики и в городах, где доля этнических великоруссов, греков и др. была выше. Характерно, что даже в тех регионах, где УАПЦ имела наиболее прочные позиции, количество «тихоновских» приходов в несколько раз превышало число «украинских». Например, в Киевской губернии это соотношение было следующим: УАПЦ – 468, РПЦ – 1047; в Подольской – 268 (с БОПУПАЦ) против 933; в Полтавской – 127 против 1018! Если к «патриаршим» приходам прибавить обновленческие, то цифры становятся ещё более очевидными.
Чем же было обусловлено такое соотношение между «истинной церковью украинского народа» и церковью «московских оккупантов» и почему украинский народ отдавал предпочтение именно последним?
Конечно, неприятие УАПЦ могло быть вызвано многими причинами: от автокефальности и безблагодатности церкви до обновленческих черт - бритых священников, одетых не в рясы, а в полувоенные френчи, и женатых епископов, посещающих рестораны и ведущих светский образ жизни[43]. Были люди, которых не смущал, принцип автокефальности, но не устраивал способ её получения. Другие ничего не имели против украинского языка, но негативно относились к всевластию светских лиц. Но этих людей было меньше тех, кто либо принимал, либо напрочь отвергал УАПЦ в том виде, в котором она существовала.
Сторонники последней, как в те времена, так и сейчас, в основе враждебного отношения к УАПЦ значительных масс крестьянства усматривали целенаправленную агитацию «тихоновского» духовенства, монашества[44] и епископата. Безусловно, их направляющую и организующую роль отрицать нельзя. Но ведь и духовенство, и монашество являлось представителями того же украинского этноса и в повседневной жизни говорило на той же народной мове, что и их паства. И только их влиянием объяснить неприятие УАПЦ невозможно. К тому же, есть немало примеров, когда их агитация оказывалась безуспешной и верх брали представители украинских Рад, за которыми шли местные крестьяне[45]. Ведь имелось немало людей, которых не смущало ни самосвятское происхождение иерархии УАПЦ, ни её неканоничный характер, ни соборноправное устройство, ни обновленческие черты, ни украинизация. Те, кто в участии в церковной жизни усматривал своеобразный протест против коммунистов как таковых, вполне удовлетворялись «консервативной» РПЦ. Те же, кто в этом протесте хотел видеть ещё и национальный подтекст, становились в ряды сторонников УАПЦ. Главным для таких людей было то, что это была «национальная украинская церковь».
Мировоззрение автокефалистов наглядно демонстрировало причины конфликта. Но даже в основе неприятия УАПЦ «тихоновцами» скрывался национальный фактор, пусть и закамуфлированный сугубо церковными догмами и нормами, и ярче всего проявлявшийся в споре о языке богослужения. УАПЦ была «своей» для тех, для кого «Украина», «украинский» и «национальный» стали символическими, самодовлеющими ценностями, определяющими их мировоззрение и общественное поведение.
«Линия разлома»: что за ней?
В основе внутриправославного противостояния на Украине и в 1920-е годы, и теперь, лежала борьба идентичностей, мировоззрений, отношения к вере. На оселке автокефалии и «независимой украинской церкви» прошло проверку отношение верующих и околоцерковной общественности Украины к идее общерусского единства в его церковной и культурной ипостасях, к национально-украинским идеям и ценностям. Одни держались веры предков, не желали разрыва с единством православного мира, противились превращению церкви в арену политическоцй борьбы и национального сепаратизма. Другие именно национальный вопрос считали центром мироздания, посвятили себя борьбе за украинское дело, «Заповит» Т. Шевченко почитали больше, чем «Отче наш», и вслед за тем же Шевченко были готовы «проклясть» за Украину «святого Бога» и «душу погубить»[46].
Конечно, не все прихожане УАПЦ и современных «церквей», были националистами (хотя многие успели проникнуться национальным духом именно будучи ими), также как и не все, кто остался верен канонической церкви были чужды национальному чувству. Немалую роль в принадлежности к той или другой церкви играли случайные обстоятельства, не зависящие от воли конкретного человека. Для современности это характерно даже в большей степени, чем для 1920-х. Сейчас многие люди слабо разбираются в вопросах веры и церковной жизни (а порой и не интересуются ими, удовлетворяясь чисто внешним «стоянием со свечкой») или попадают в ловушку умелой пропаганды (особенно активно занимается ею УПЦ-КП, изображающая себя «истинной» и законной церковью). Но тем не менее, общую картину «линии разлома» это соотношение отражает верно.
Современное положение в украинском православии также наглядно свидетельствует, что противники духовного единства наших народов в количественном отношении являются далеко не самой многочисленной частью украинского общества. Несмотря на непростую внутриполитическую и внутрицерковную ситуацию, на давление со стороны государства и националистически настроенных кругов, поддержку ими раскольнических образований, на обвинения в том, что она является «пятой колонной» Москвы, каноническая УПЦ сохраняет уверенные позиции в украинском обществе. Так, на 2002 год в ней насчитывалось 9515 общин, что составляло 69,9 % всех православных общин Украины, объединяющих примерно 35 млн. человек[47]. Если не принимать в расчёт несколько областей Западной Украины, где сосредоточена значительная часть филаретовских и автокефальных приходов, и ограничиться той территорией, которая входила в состав УССР до 1939 г., то соотношение будет ещё более показательным и будет примерно соответствовать соотношению приходов липковской УАПЦ и РПЦ.
Конечно, внешне- и внутриполитические условия Украины, в которых в 1920-е годы действовала УАПЦ, и в которых зародился и развивается внутриправославный конфликт в наши дни, во многом иные и проводить прямые аналогии, без учёта всех влияющих факторов было бы некорректно. Но внутренние механизмы, порождающие раскол, остались прежними. В силу особенностей этнического, культурного, политического и экономического развития малороссийских губерний, а потом УССР, тот идеал украинской нации и государственности, который выработало и воплощало в жизнь украинское национальное движение, так до конца и не стал реальностью. То есть украинцы были, но их самосознание, понимание «национального», система моральных и исторических ценностей, не соответствовали установкам «отрицательной доминанты», на которых, скажем, покоится национальный тип и отношение к миру украинцев западных. Иными словами, «Россия» для них не была «чужой».
Поэтому основной задачей современности (как и далёких времён первой трети ХХ века) адепты национального движения и власти Украины считают создание нации как, во-первых, своей изначальной цели, а во-вторых, как средства по укреплению государственности и легитимности самого существования «Украины». То, что эта важная задача ещё не решена, спустя двенадцать лет независимого существования, был вынужден констатировать президент Украины Л.Д. Кучма. «Процессы консолидации украинской нации пока ещё далеки от завершения», - признавал он, ссылаясь на мнение политологов и социологов, и потому важнейшими для Украины считал проблемы самоидентификации и психологии её населения. Иными словами, заключал Л. Кучма, «Украину» создали, теперь надо создавать «украинцев». Методы создания «украинцев» для их творцов также вполне очевидны. «Одна из важных составляющих украинской самоидентификации, - продолжает Леонид Данилович, - как раз и заключается в формуле «Украина – не Россия»» [48] (и не просто «одна из», а ключевая, добавим от себя).
Стержнем нациостроительства и тогда, и сейчас является изменение сознания и ментальности значительной части народа Украины, «подгонка» их под иную, не присущую ей систему ценностей, под искусственно сконструированный национальный тип, вытравливание любых черт русскости и проявлений общерусского духовного единства. И православная церковь используется в этой борьбе за нацию двояко: и как цель (у нации и державы своя церковь), и как мощное средство их достижения. И будучи частью общества, церковь отражает в себе все царящие в нём настроения. А реальность такова, что украинское общество (в том числе люди, близкие к церкви) в духовном и национально-политическом плане не представляет единого целого. У него – разное отношение к «России». Причём к России не просто как к государству и политической величине, а скорее как к историческому пути, духовному опыту, как к «своей» или «чужой». А потому и разное отношение к тому, что есть для них «Украина». Ну а то, как примерно проходит по украинскому обществу «линия разлома», можно убедиться, повнимательнее присмотревшись к церковным расколам первой трети и конца ХХ века.
Но расколы на Украине – это конфликт идентичностей не только национального, но и более высокого порядка. В конечном счёте, это соотнесение человеком и обществом в целом себя либо с Православной Русской цивилизацией, которая на протяжении сотен лет и вплоть до недавнего времени выступала под политическим знаком России – СССР, либо с «Европой», западным политическим и духовным опытом как конечной точкой преткновения украинской самостийности. Вопреки внешнему впечатлению (а иногда и искреннему убеждению самих националистов), всё национально-украинское (государственность, нация, церковь и т.д.), не являются абсолютно самоценными. В контексте культурно-философского и политического противостояния Западной и Русской Православной цивилизаций, которое существует объективно и неизменно находит подтверждения на протяжении всей истории, оно – всего лишь веха, промежуточный пункт на пути дрейфа осколка одной цивилизации в сторону другой[49].
Ориентированность украинской национальной системы ценностей на «Запад» объясняется указанными выше особенностями нациогенеза. Идейная ориентация на «Запад» была заложена в нём изначально и заключалась в отрицании принадлежности «Украины» и «украинцев» к Русскому миру и в причислении их к «Европе». Нагляднее всего это заметно в наши дни и выражается в стремлении определённых политических и общественных кругов войти в западные экономические, политические и военные структуры, то есть, тем самым, к ограничению суверенитета Украины со стороны Совета Европы, блока НАТО, международных финансовых и прочих организаций. Усиленное внимание к Ватикану, планы создания новой «национальной» церкви на основе униатской и раскольнических православных, борьба за «независимую» церковь – отображение тех же самых тенденций в религиозно-церковной сфере.
Смута на Украине – это духовный кризис всего православного мира и угроза для христианства в целом. Дело не только в сугубо религиозных аспектах. Вопрос о чистоте веры людей, уходивших и уходящих в украинские расколы, очевидна: это готовность принести в жертву истинность веры, порвать с Церковью и её божественным путём во имя национальных и политических идей. «Деяния» филаретовской УПЦ-КП (как и «революционной» липковщины) заставляют задуматься об их православии[50]. Стремление войти в политическую Европу, уже давно отказавшуюся от христианского миропонимания и нравственности, и в жизни которой всё яснее проступают антихристианские симптомы, да ещё при таком «свободном» отношении к вопросам веры и канонов со стороны «национальных» церквей, будет означать для Украины прямой путь к унии, католицизму (как истинно «европейской» и не «московской» вере), а через них к европейскому безверию и антихристианству.
Поэтому борьба против единства Православной церкви – общего сердца наших народов, одного из последних и самых стойких бастионов, оберегающих их духовное и культурное единство и общее самосознание, уходящее вглубь веков и осенённое крестом Святого Владимира – в конечном счёте направлена на уничтожение Православного мира (и Украины в том числе) как самостоятельного субъекта мировой истории, как особого духовного опыта, особого пути постижения Божественного замысла.
