Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Игумен Ростислав Колупаев

Епископ Павел (Мелетьев)

1880 –1962

К оглавлению


КАТАСТРОФА (1917-1920)

«Тяжелые дни… Дни кошмарного ужаса, тревоги, печали… Дни революции,… под знаменем которой… льется братская кровь»[1].

Насущная необходимость в усилении миссионерского порыва, углублении духовно-пастырской работы с населением, созрела давно. Документы тех лет свидетельствовали о потере «благочестия в народе и необходимости противодействовать распространению социализма среди учащейся молодежи, рабочих и крестьян»[2]. Обсуждение и скорейшее решение духовных нужд Русской Церкви предстояло выполнить как можно скорее. Назревали страшные перемены, катастрофа неминуемо приближалась. В 1913 году при Святейшем Синоде был создан специальный миссионерский Совет. Однако его работе во многом помешала начавшаяся в 1914 году мировая война[i].

Военные события, политическая нестабильность и хозяственно-экономическая разруха вели страну к пропасти. Именно на эти годы приходится жертвенное миссионерское служение игумена Павла /Мелетьева/. Вот о чем говорит он в своих мемуарах: «Страшный 1916-й год уже начался, когда я взял свой страннический посох и стал посещать город за городом, село за селом, обходя с проповедью Север России. Я должен был радеть о том, чтобы уберечь верующих от теплохладности и безразличия в вере, от неверия и безбожия…»[3]. Труженник-миссионер запишет позднее о своем пастырском опыте: «В духовном сане я усердно трудился на ниве народной, просвещая людей светом Христова Евангелия, благовествуя Божью правду и призывая людей в ограду Церкви Христовой. До 1917 года все шло благополучно. Февральская революция принесла страшное несчастье; темные силы вызвали братоубийственную войну, Ленин призвал массы народные к насилию; была объявлена жестокая война против религии, Церкви и ее истинных служителей. Слуги дьявольские не брезговали никакими средствами, чтобы разрушить все святое, чем жил, утешался и возвышался народ. В это страшное время – мне, как духовному пастырю и миссионеру, ответственному за охрану, защиту и сбережение стада, сама жизнь строго диктовала, – приказывала выступить против волков – неверов, безбожников и богоборцев»[4].

В это время, игумен Павел пробует свои силы, как апологет, выступает на литературном поприще, пишет небольшую обличительную работу и публикует ее в виде отдельной брошюры. Характерно название его труда: «Большевизм перед судом Божественной Правды». К сожалению, при подготовке настоящего материала, не удалось обнаружить ни одного экземпляра названной брошюры в библиотеках. Очевидно, ее отсутствие объясняется тем, что книга вышла на Севере, на территории, контролируемой контрреволюционными силами, в период политической нестабильности и не могла попасть в центральные столичные книгохранилища. Сам автор следующим образом характеризовал свою работу: «В этой книжечке доказывалось, что большевики - враги человечества, обманщики народа; именем Христовым призывался на защиту святынь, храмов и пастырей своих. Вся большевистская система объявлялась несостоятельной, неприемлемой для последователей Христа Спасителя»[5].

Обратимся к документам тех лет, которые говорят о работе православных миссий, призывают к более тесной связи миссионерства с церковными приходами, к привлечению и участию во внутренней миссии всех верующих. Миссия мыслилась, как «церковноприходская» правда. Вся работа по епархиям, объединенная через регулярные миссионерские съезды во всероссийском масштабе, сводилась к деятельности церковно-окружных или благочиннических миссий, через подчинение их миссиям городским, где создавались миссионерские братства и советы[6]. Игумен Павел, как мы знаем, был окружным миссионером Архангельской епархии. В проекте документа под названием «Об организации православной внутренней миссии», содержится специальный раздел, посвященный устройству Церковно-окружной (благочиннической) миссии, из которого узнаем, что миссия замышлялась, «при содействии имеющихся в епархии специальных миссионеров». Руководство осуществлялось приходскими священниками, которые избирали из своей среды «одного главного руководителя. В приходе, которого» образовывался центральный пункт церковно-окружной миссии. «Пастырь-руководитель… устраивает  церковно-окружные миссионерские собрания… Для возможно лучшего достижения целей… в составе (миссии) может быть и специальный окружной миссионер… Назначение и увольнение окружного миссионера совершается епархиальным епископом»[7].

Конкретно о своей работе в Архангельской епархии, отец Павел пишет: «Годы 1917-18-19 прошли в борьбе с врагом Церкви. Усиленно шла христианизация населения северного края России; было поднято и воодушевлено духовенство на защиту веры против разрушителей основ народной жизни. Частые проповеди популярного характера, усердные всенародные молитвы в храмах и на площадях – все говорило, что настал решительный момент жизни народной; всеми мерами предупреждался народ о грядущей катастрофе и величайших бедствиях, готовых разразиться, если он не послушается голоса – убеждения родной Матери Церкви.

   Святейший Патриарх Тихон[ii] призвал весь русский народ к покаянию и усердной молитве; он предложил наложить трехдневный пост и горячо молиться об избавлении от грядущих бедствий на Россию. Его призыв не дошел до сердца народного; голоса Церкви Христовой народ не послушал»[8]. И далее: «На горизонте уже поднималась гроза страшной красной революции… Посеяли ветер, а пожали бурю, страшную, жестокую, убийственную и кровавую бурю Чеки!..» - так, напишет епископ Павел в своих воспоминаниях, озаглавленных: «Воспоминания о пережитом в Советском Союзе»[9].

БОЛЬШЕВИКИ

«Если пошлет нам Господь испытание гонений, уз, мучений и даже смерти, будем терпеливо переносить все, веря, что не без воли Божией совершается это с нами и не останется бесплодным подвиг наш».

Святейший патриарх Тихон[10]

Россия прекратила многовековой традиционный ход своей истории, вступила в полосу страданий, мучений и испытания крепости своей веры, своего следования за Христом. Одно из русских зарубежных изданий, оценивая, многолетний жизненный путь Мелетьева писало: «Несмотря на вспыхнувшую в 17-м году революцию владыка Павел продолжал успешно трудиться на ниве Христовой и убеждал духовенство и народ защищать веру. В 20-м году он был арестован, как контрреволюционер, и тогда начался его крестный путь, продолжавшийся с некоторыми перерывами до второй Великой войны»[11].

Захватив власть в столицах Петрограде и Москве, коммунистическая власть начала свое «победное» шествие по стране, железной рукой сметая сопротивление и любую оппозицию своей безбожной сущности. Официальные документы тех лет говорят сами за себя: «По отношению к религии Российская Коммунистическая Партия не удовлетворяется декретированным уже отделением церкви от государства и школы… РКП руководствуется убеждениями, что лишь осуществление планомерности и сознательности… во всей деятельности масс привлечет за собой полное отмирание религиозных предрассудков. Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды…»[12].

В Архангельской епархии, местный церковный печатный орган сообщал: «Стало уже известно, что правительство «большевиков» не оставляет в покое Православную Церковь: сначала им был выпущен «декрет» о гражданской метрикации рождений, браков и погребений… допущении трупосожигания… далее последовал «декрет» о передаче всех духовно-учебных заведений в министерство общественного призрения… и наконец, газеты сообщили, что скоро выйдет новый «декрет» об исключении из преподавания Закона Божия. Целый ряд «декретов», направленных к умалению прав Церкви в Российском государстве. Наконец, в довершение всего, как слышно, приготовляется еще «декрет» о признании всего церковного имущества государственным достоянием. Дальше идти уже некуда. Останется разве одно: прямое преследование за религиозные убеждения»[13].

Епархиальный миссионер игумен Павел, ценою огромных усилий продолжал свою миссионерскую деятельность, так как, в силу удаленности и труднодоступности северных регионов здесь продолжалось сопротивление большевикам: «Изо всех сил я вел борьбу против безбожия в защиту Христова учения, держась впереди вверенного мне стада и защищая его»[14].

На страницах Епархиальной прессы публиковались материалы, выражающие обеспокоенность. Читаем: «Судьба нашего Отечества… Не видим ли мы, как тонет теперь корабль России?»[15].

В Архангельске церковный народ ищет приемлемые формы защиты, вырабатывает противоядие, иммунитет против безбожия и разгула бесовщины. В 1918г. здоровые силы общества объединяются в Союз духовенства и мирян. Прошедший в Москве судьбоносный Поместный Собор 1917-1918гг. указал вектор церковного развития, вдохнул новые силы, вселил надежду.

В губернском центре далекой северной окраины, в феврале месяце проходит организационное собрание, секретарем которого был избран протоиерей В.М. Мелетиев[16]. На собрании звучали мысли о необходимости расширения инициативы в работе Приходских советов, высказывалась обеспокоенность за судьбу Церкви. «Переживаемые Российской Церковью события названы Собором общим именем «гонения» не только на христиан, но и на религию вообще…», - говорилось в программной статье, посвященной деятельности Архангельского Союза духовенства и мирян. Далее читаем: «Не допустимо всякое посягательство на храмы… По вопросу о мерах и практическому осуществлению постановлений о защите церквей и их имуществ признать полезным следующие меры:

а) в случае попытки насильственно завладеть имуществом церкви и особенно посягательства на святыни храмов, верующие призываются стать на защиту церковного достояния…

в) в случае насилия должно поднять тревогу набатным звоном… каждый Приходской совет может принять и другие меры, какие найдет целесообразными»[17].

Аналогично центру, подобные собрания устраиваются по благочиниям. По инициативе народа во многих городах и селах епархии устраиваются Крестные ходы[18]. Религиозное воодушевление охватывает все слои населения, пастыри произносят пламенные проповеди, совершаются усиленные моления, возрождается почитание святынь. Читаем в одном из номеров Архангельских ведомостей: «Да, слава Богу, наш народ еще силен духом веры. Нет сомнения, что торжество не пройдет бесследно»[19].

Органы власти Советов проводят свое наступление: «реквизирована часть имущества Михаило-Архангельского монастыря»[20], «предложено сдать имущество духовной консистории»[21], комиссар Д. Крептюков извещал: «Отдел Народного Просвещения Архангельского Губисполкома просит… приготовить к сдаче… со всеми имуществами… всех духовных училищ г. Архангельска и области»[22]. Весной 1918г., перед самой Пасхой, приступили к закрытию семинарии и конфискации имущества: «В понедельник Страстной недели… явился в семинарию назвавший себя представителем Военного Отдела  Архангельского Губернского Исполнительного Комитета Крестьянских, Рабочих и Солдатских Депутатов, в сопровождении десяти вооруженных винтовками красноармейцев, с ордером от 29 апреля 1918г. за №1109»[23] Максим Гольдин и, угрожая ректору арестом, потребовал выдать мебель, постельное белье, теплые вещи и т.д. Архангельское духовенство протестовало, в ответ из Москвы пришла телеграмма от Луначарского «приостановить переход семинарии и духовных училищ в Комиссариат Просвещения»[24]. Но это не помогло. Читаем в акте, составленном экономом семинарии о том, как в Лазареву субботу «В сопровождении десяти вооруженных винтовками с примкнутыми штыками красногвардейцев» представитель военного комиссара реквизировал «для нужд Красной армии» необходимое имущество, «приказал выносить… из комнат и погружать на подводы»[25].

Чуть позже, читаем в одном из номеров Епархиальных ведомостей, явился в семинарию комиссар Линдерман с вооруженным отрядом и, предъявив «ордер Отдела борьбы с контрреволюцией… на право произвести обыск, выемку документов, наложения запрещения помещения и ареста лиц по его усмотрению…»[26].

Совершив вооруженный захват власти в Санкт-Петербурге, большевики, первоначально не могли контролировать всю территорию России, т.к. в стране началась гражданская война. Новая власть, показав свое истинное лицо, не смогла сразу удержаться в Архангельске. Для северных областей наступила некая передышка. В частности, в Архангельской губернии и близлежащих территориях возникло самостоятельное государственное образование «Союз коммун Северной области», в состав которой вошли территории Ретроградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской и Архангельской губерний. Упразднена она была в феврале 1919г.

Иностранные интервенты поддержали независимое от коммунистического режима буржуазное правительство. В марте 1918г. на побережье Белого моря высадились солдаты и офицеры Британской Королевской морской пехоты, в августе этого же года в Архангельск прибыл один из батальонов Королевского Шотландского полка. Здесь было создано Верховное Управление Северной области. Председателем этого независимого правительственного органа стал Николай Васильевич Чайковский (1850–1926гг.)[iii]. Благодаря этому еще некоторое время в крае оставалось возможным продолжать нормальную церковную жизнь и миссионерскую работу. Игумен Павел /Мелетьев/ до 1920 года совершал свое пастырское служение.

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ В АРХАНГЕЛЬСКЕ

«Проповедь в настоящее, переживаемое нами, время должна быть неустанной, она должна слышаться всюду».

Из Постановления Миссионерского съезда Архангельской епархии, 1918г.[27]

Красная армия заняла Архангельск в 1920г. В течение нескольких дней в городе было закрыто большинство храмов, семинария и епархиальное училище. Читаем в Архангельском епархиальном вестнике: «В феврале 1920 г. ВЧК разгромила архангельский «Союз объединенного духовенства», были арестованы десятки священнослужителей, в т.ч. временно управляющий Архангельской епархией с 1919г. Пинежский епископ Павел /Павловский/[iv], протоиерей Иоанн Попов, секретарь Епархиального совета Соколов, приговоренные к расстрелу, который был заменен пятью годами тюрьмы»[28].

О ходе дальнейших событий узнаем из записей владыки Павла: «Когда и Север был покорен большевиками, я был вскоре арестован (20-го февраля 1920г.) и отправлен, под крепким конвоем в Архангельскую Чека»[v]. Репрессии захлестнули епархию. Исследователь пишет: «В 1921г. подвергся ссылке, которая продлилась до 1926г. только что назначенный на Архангельскую кафедру епископ священномученик Антоний /Быстров/[vi], 23 января он был арестован, скончался в Архангельской следственной тюрьме 16 июля 1931г.»[29].

Катастрофически менялся мир, менялись ценности и ориентиры. Не хотели люди слышать голоса Церкви, голоса совести и правды.

О состоянии приходской жизни на севере, в тех местах, где с миссионерским порывом отдавал себя на служение ближним игумен Павел (Мелетьев) читаем в прессе тех лет: «Вот, например, в таком действительно затруднительном положении оказались в настоящее время некоторые приходы и причты… В Пазрецком приходе церковный причт вынужден был бежать, прихожане его лопари рассеялись»[30].

Позволю предложить вниманию благочестивого читателя, интересные наблюдения одного советского моряка, который в 1938г., по долгу службы побывал на самой дальней окраине, входившей в состав обширной Архангельской епархии, куда распространялась зона миссионерской деятельности игумена Павла /Мелетьева/. Почти, за два десятилетия до описанного сюжета, священник посещал отдаленные поселения местных жителей, где побывал наш корреспондент. Вот, что записал этот человек: «Чаще других навещал я чум Василия Эдыгея. Умный старик, хотя и комично, но лучше других говоривший по-русски, понравился мне с первого взгляда. Простой и бесхитростный, он всегда прямо и откровенно высказывал свои мысли. - Плохих людишек послал губернатор в тундру... Поп-батюшка в Индиге жил, смотрел, чтоб не обижали бедных людишек. Молился Матушке Богородице... Плохо! Совсем плохо теперь! Некому сказать Матушке Богородице, в чем тундровые людишки нуждаются. Зачем увезли попа-батюшку!? - И старик, словно ожидал ответа, смотрел на меня своими умными, печальными глазами»[31].

 


                       I.                    

«В великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом». (2 Кор. 6. 4.)

Нелегко стало простым людям без церкви, без батюшки, без веры и заступничества. Каково же пришлось самому священнику, отцу Павлу в коммунистических застенках? - «Невозможно описать, что я там пережил, что я там видел и слышал…», - звучат ответом слова исповедника.

АРЕСТ

Новая власть занялась своим государственным строительством, но что интересно, советская прокуратура была организована только в 1922 году, а уголовно-процессуальный кодекс был принят год спустя в 1923 году. Аресты, судебное преследование, исполнение приговоров, в том числе и смертных, революционная власть стала применять против своих врагов с первых дней коммунистического переворота. Большевистское правосудие, таким образом, опиралось не на закон, а на  т.н. «революционное правосознание»[32]. Как это все проявлялось на практике, каковым было это «революционное правосознание», узнаем из подробностей заключения, о которых повествует Павел Мелетьев. Заключенных помещали в подручных, приспосабливаемых для этого случая помещениях. Царских тюрем не хватало. Юридический и следственный беспредел был такой, что императорской охранке и не снилось. Вот собственные слова Христова страдальца: «Когда правительство Чайковского пало, и союзники покинули Север, был я в Пинеге в миссионерской поездке, там меня и арестовали»[33]. «…Я был арестован, как контрреволюционер и, без предъявления обвинения, этапом (пешком) был направлен в тюрьму г. Архангельска. Арестованного, как важного преступника, меня сопровождало четыре красноармейца с винтовками, с привинченными к ним штыками, обращенными на меня, и шагающий с обнаженной шпагой впереди представитель бедноты»[34]. «Повели через леса и тайгу в Архангельск. Между поселками расстояния большие, верст по пятьдесят, а то и по сто. Как приближаешься, бывало к деревне, а при въезде на шесте голова кровавая священническая торчит, ветром бороду качает»[35].

Историк церкви советского периода пишет: «Конец 1917-го, 1918-го и половина 1919-го года – период «революционных судов», которые в большинстве случаев заканчивались вышкой. Термин «со всей строгостью революционного суда» означал расстрел… Наиболее удачно, кажется, большевистский революционный суд (как, впрочем, и любой другой, революционный) характеризует одно слово – «самосуд». Вот этот самосуд и гулял по советской России… под штыком кого угодно… - красногвардейцев, солдат всех родов, матросов, уголовников…»[36]. Террор коснулся всех слоев населения, но в отношении духовенства – особо. Обратим внимание на один документ, который исходил от вождя коммунистов. В своем письме членам Политбюро от 19 марта 1922г. В.И. Ленин требовал: «с максимальной быстротой и беспощадностью подавления реакционного духовенства... подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий ... разбить неприятеля на голову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий»[37].

ПОД КОНВОЕМ

«Великая, славная и могущественная держава теперь разваливается, разделяется на части, является посмешищем соседних народов, а внутри – раздоры, кровопролитие и самый жестокий враг – царь-голод»[38].

Далее свидетельства самого страдальца: «За время пребывания под арестом в Пинеге и путешествия в тюрьму много пришлось видеть, слышать и претерпеть глумлений и насилий. Началось с того, что меня обокрали, похитили все документы и избили до полусмерти; в арестном помещении двое суток не давали, есть и пить, в тоже время, заставляя усиленно работать: солдаты нарочно кидали на пол окурки, плевали, грязнили и через дежурного вызывали по несколько раз в день убирать, грозя, что будут наказывать, при этом обзывая нецензурными словами; так продолжалось две недели. Наконец, отправили в г. Архангельск пешком под командой шести красноармейцев. При входе в деревни, иногда, можно было видеть на колах висевшие головы священников; слышать рассказы о замученных в пытках, сожженных в банях священнослужителях (арестованного, полураздетого, избитого садили в баню, обкладывали соломой и поджигали); нас, арестованных 22 человека во время пути от г. Пинеги до Архангельска избивали четыре раза; это происходило при вступлении конвоя в село (Кузомень, Верхняя Поленьга) или в город Холмогоры и Архангельск нас проводили сквозь строй выстроившихся солдат, которые били нас нещадно по приказу советского комиссара. По вступлении во двор тюрьмы города Архангельска нам по двое человек приказывали входить в контору тюрьмы и при этом били нас по спине палками; после избиения препроводили в арестное помещение (бывшая конюшня) за неимением мест в тюрьме»[39].

«Привели нас в Архангельск и посадили в тюрьму, в конюшнях губернаторского дома и начали вызывать на мученья. Хотели, чтоб мы от Христа отреклись и народу бы сказали, что Бога нет»[40], - пишет владыка Павел, - «Конюшня была совершенно не приспособлена для жилья людей – без отопления. Это на севере и к тому же зимой. Жить в этом холодном помещении было неимоверно тяжело»[41].

МУЧЕНИЯ

«Хотя бы кто отнял у вас имущество, хотя бы изрезал наше тело, - все это для нас ничто, если душа у нас останется здоровой».

Иоанн Златоуст[42]

Ко времени ареста и содержанием под стражей Мелетьева и его соузников были созданы  специальные полицейско-карательные органы, призванные искоренять контрреволюцию. Историк пишет: «Самосуды» перешли в руки состоявших на месячном жаловании членов Чрезвычайных комиссий (Че-Ка, «Чрезвычайка»)… Тот, кого миновал расстрел, не мог избегнуть ареста. Любой бандит, имевший оружие и носивший красную ленту на картузе или в петлице, мог безнаказанно арестовать архиерея, священника, произвести обыск (все это без всяких ордеров и санкций), «социализировать» их ценности и вообще делать с ними все, что угодно»[43]. Об этом же пишет и владыка Павел: «Меня зачислили за ЧК. Это величайшее несчастье – ЧК выносила приговор произвольно, могла всегда неожиданно для заключенного убить его. Всем было известно, что ночью с четверга на пятницу ЧК производит расстрелы. Надзиратель выкрикивал фамилии заключенных, стоя в дверях камеры: «Такой-то выходи со всеми вещами». Все понимали, что вызов означает расстрел. Иногда вызванный сходил с ума; кричал, убегал от стражи; за ним бежали, стреляли, хватали, били. Ужас царил в ту ночь в тюрьме. И так каждую неделю. Ждешь, бывало, этого вызова, и сердце замирает»[44]. Массовые аресты среди духовенства и прихожан, были организованы новой властью с целью инсценировки  «показательных судебных процессов».  После1921 года, подобных «процессов» прошло по стране более двух тысяч. «Виновных присуждали к расстрелам, заключению или ссылке. По неполным сведениям, - как пишет исследователь, - было расстреляно и замучено духовных лиц разного звания 8 100 человек»[45].

Далее, по воспоминаниям владыки Павла /Мелетьева/, сделанным в разные годы, можно восстановить общую картину тюремного заключения. Итак, он пишет: «в тюрьме нас тоже мучили. Табуретки из икон делали, да так, что на святые лики садиться приходилось. Люди богобоязненные на святые иконы садиться не дерзали и стояли или на грязном полу лежали, а прочие над ними насмехались. Потом мы узнали, что в наши каблуки были кресты вбиты, чтобы мы их попирали»[46].

В другом месте: «Члены Чека с радостью видели, как помрачается религиозное чувство у заключенных: они приказывали своим жертвам отречься от Бога, хулить Его, хулить Христа, Божью Матерь и Святых. В камерах, к сиденьям скамеек были прибиты иконы. Таким образом, заключенные, желавшие сесть, должны были садиться на святые иконы. Верующие видели в этом хулу на Пресвятую Богородицу и на святых, а потому не хотели садиться и предпочитали оставаться стоя по целым дням, до тех пор, пока, наконец, не сваливались от изнеможения. А с каким дьявольским умением наши палачи добивались того, чтобы мы похулили Христа, доказывает, например, следующий факт, о котором мне сообщил один из моих товарищей по заключению, священник. Он работал на машине, нижний рычаг которой приводился в действие ногой. И вот, этот священник увидел, что на рычаге был прибит крест, так что, давя ногой, надо было все время толкать крест. Так как этот заключенный отказался от совершения такого возмутительного и постыдного дела, то его так избили связками ключей, что он умер в тот же день: за час до смерти он смог доползти до моей камеры и успел сообщить мне о том, что было причиной его мучений. То, что этому несчастному священнику позволили придти ко мне в камеру  и рассказать мне обо всем этом, было для меня неким предостережением, которое я должен был понять позже »[47].

Еще подробности, которые приводит исповедник Христов: «Пребывание в камерах большевистских тюрем очень тягостно, так как устроены они исключительно для того, чтобы мучить и терзать заключенных. От заключенных отбирается решительно все, вплоть до предметов первой необходимости, без которых нельзя обойтись. Камеры темны и сыры, так что со стен течет вода; они отвратительны из-за грязи и кишащих в них паразитов… Ужасно быть постоянно покрытым блохами и клопами, постоянно страдать от их укусов… И нельзя найти никакого облегчения от этой пытки. Страдания этим не ограничиваются. Каждую минуту вас опять вытаскивают из камеры для новых допросов, для новых издевательств, обид и оскорблений… Ни днем, ни ночью нет покоя! Кто может выйти живым из такого застенка, должен обладать железным здоровьем»[48]

«С того момента, как меня арестовали, я всецело отдал себя в руки Божественного Промысла, говоря самому себе: «Если так угодно Богу, я покорюся Его Святой Воле!» В таком настроении я готовился к смерти, хотя бы и к самой жестокой.

Сначала я был до смерти избит. Впрочем, избиения и оскорбления составляли необходимую часть «следствия». Меня обвиняли в делах, которых я никогда не совершал. Оставаясь верным истине, я их отрицал. Тогда захотели заставить меня сознаться в том, что до сего времени я обманывал людей своими проповедями о Христе, как о Боге. Однако же мне обещали свободу, если я соглашусь отвергнуть Христа и всенародно объявить о своем отступничестве, в ближайшее воскресенье в церкви. От меня требовали богохульств и многого другого, но так как я настойчиво воспротивлялся этому, то меня заключили в особый чулан. Он был полон голодных крыс. Этот вид мучительства был предназначен специально для христиан, не пожелавших отречься от своей веры, для священников, офицеров и интеллигенции. Жадные животные бросались на свою жертву, кусали ее, сначала в лицо и далее до тех пор, пока она не падала мертвою вся в крови... Один вид этих огромных крыс, жаждавших мяса и крови, был ужасен! Я уже видел рядом с собой священников внезапно ставших безумными при мысли о том, что их ожидает это мучительство. Теперь настала и моя очередь идти в эту камеру. Входя туда, я осенил себя крестным знамением, так как шел на смерть. Но Господу угодно было избавить меня от этого мучительства и сохранить невредимым. Заступлением Божиим – ибо я не могу объяснить этого иначе – крысы не причинили мне никакого вреда»[49]. В другом источнике, содержащем воспоминания владыки Павла, содержатся дополнительные подробности этого ужасного испытания: «Меня посадили в одиночку и впустили 15 голодных крыс. Большевики надеялись, что за ночь крысы загрызут меня. Я изнемогал, стоя посредине одиночки и боясь сесть на пол. Но наконец я должен был сесть, физические силы оставили меня. Я знал, что я произведу движением шум, и что крысы бросятся на меня; я подвергался большой опасности — атаки пятнадцати голодных крыс. Я сотворил крестное знамение (это уже шум движения) и сел на пол. Крысы не бросились на меня. Все прошло благополучно. Утром, когда открыли одиночку, начальник, увидев меня живым, выругался, сказав: «Ну, и черт же проклятый — этот поп фанатик. Его и крысы не берут »[50].

Мне, как исследователю, собирающему по крупицам подробности связанные с жизнью епископа Павла /Мелетьева/ важно восстановить общую картину происходящих событий. Поэтому, да простит читатель за излишние подробности, но совесть велит привести еще одно описание, происшедшей пытки, обнаруженное в записях владыки: «Сперва, били и водою мучили, а потом, призывает меня судья и говорит: «Вот тебя в особую камеру запрут, посмотрим, что ты завтра скажешь». Ввели меня на ночь в комнату, а сторож клетку с голодными крысами приносит. Выпустил по пять в каждую сторону, и ушел, и дверь запер. А я стою у двери, и шевельнуться боюсь. Потом узнал я от соузников, что надо всегда кусочек сахара иметь и крысам его бросить, они тогда между собой драться начинают, а человека в покое оставляют. Но тогда мы неопытные были. Теперь все усовершенствовали, кнопку нажимают, так стена сама растворяется и крыс выпускает. Я перекрестился и сел на пол спиной к двери. Чудо Божие совершилось! Крысы меня не тронули, так всю ночь и просидели напротив меня, а на рассвете сторож пришел, крыс в клетку загнал, а меня опять к судье повели и, так как я не отрекся, присудили к долголетней тюрьме, а многие, не выдержав крысиной пытки, отреклись и народу заявили, что его обманывали, и что Бога не существует»[51].

Следующие подробности заключения были таковы: «Когда чекисты увидели, что я не погиб в крысиной камере, они бросили меня в ледник, где в течение пяти дней и пяти ночей, я был, подвергнут действию ужасного холода, без пищи и питья. Так как и там я не погиб, то один из солдат нанес мне страшный удар в голову огромным гвоздем, и я потерял сознание. Весь в крови, я лежал на полу камеры; меня облили водой, чтобы привести в чувство, и мучения продолжались»[52].

«Члены Чека избивали заключенных стальными прутьями и воловьими жилами, сбрасывали с моста в воду. Если они пытались спастись, их расстреливали. Зимою этих несчастных обливали водою и превращали их в ледяные столбы. Я видел, как в тюремном дворе распинали священников… Во время «следствия» обвиняемый подвергался всевозможным насилиям: одних избивали… палками или связками ключей, до тех пор, пока все тело не покрывалось страшными кровавыми ранами; других мучили голодом и жаждой»[53], - свидетельствует исповедник Христов.

«Я числился за ЧК один год и два месяца. За это время я много раз на допросах ЧК подвергался избиениям, невыносимым по боли пыткам; приходилось присутствовать при издевательствах ЧК над заключенными»[54], - читаем в мемуарах святителя Павла.



[1] Революция и религия. - // АЕВ, 1918, №6. – с.1.

[2] По материалам IV миссионерского Съезда в Киеве в 1908г. – Цит. по: Русское православие. Ук. Пр.

[3] Павел еп. -// РВЦ, 1962, № 4. – с. 19-26.

[4] Павел еп. - // РКВ, 1951, №4. – с.6-8.

[5] Там же.

[6] См.: Деяния V Всероссийского миссионерского съезда. – М, 1917г.

[7] Из узаконений о церковной миссии в России. – Белгород, 1996. - с. 18.

[8]Павел еп. - // РКВ, 1951, №4. – с.6-8.

[9] Павел еп. -// РВЦ, 1962, № 4. – с. 19-26.

[10] Цит по.: Информационный бюллетень ОВЦС МП, 2000, №8. – с. 3.

[11] Семидесяти пятилетие... -// РВЦ, 1959, №1(29). - с.4.

[12] Из Программы РКП(б), принятой на VIII съезде партии (1918г.). – В кн.: КПСС в резолюциях и решениях съездов…- М., 1954. – с.420-421.

[13] Штурм Церкви. - // АЕВ, 1918, №1. – с. 5.

[14] Павел еп. -// РВЦ, 1962, № 4. – с. 19-26.

[15] Поучение на новый год. - // АЕВ, 1918, №1. – с. 3.

[16] К деятельности Архангельского Союза духовенства и мирян. - // АЕВ, 1918, №4. – с.1.

[17] Там же.

[18] Там же. – с. 2.

[19] Крестный ход в г. Шенгурске. - // АЕВ, 1918, №8. – с. 2.

[20] Секвестр достояния епархии. - // АЕВ, 1918, №8. – с. 4.

[21] Там же.

[22] Там же.

[23] Там же.

[24] Орлов. - // АЕВ, 1918, №9. – с.3.

[25] АЕВ, 1918, № 10. – с. 4.

[26] АЕВ, 1918, №11. – с. 4.

[27] АЕВ, 1918, №12. – с. 4.

[28] Миндич Д. Ук. Пр. – с. 478.

[29] Там же.

[30] Из жизни наших приходов на окраине Севера. - // АЕВ, 1918, №12. – с.3.

[31] Северов В. Соловецкая святыня. - // Русская идея. - Мюнхен, 1952, №10. - с.5.

[32] См.: Шейнин Л. Записки следователя. – М.,1979. – с.6.

[33] Ковалевский П. Ук. Пр. – с. 3.

[34] Павел, еп. - // РКВ, 1951, №4. – с.6-8.

[35] Ковалевский П. Ук. Пр.

[36] Степанов (Русак) В. Свидетельство обвинения. ч. 1. – М., 1980. - С.73.

[37] Цит. по: Изместьев Ю.В. Историческая справка к воспоминаниям «смертника» о пережитом. - // РВ, 1989, №47-48. - с. 91.

[38] Крестный ход в г. Шенгурске. - // АЕВ, 1918, №8. – с. 2.

[39] Павел еп. - // РКВ, 1951, №4. – с.6-8.

[40] Ковалевский П. Ук. Пр.

[41] Павел Мелентьев. - // РВЦ. – 1955, №2. – с. 9-13.

[42] Иоанн Златоуст. Творения. Ч.1. 2 изд. – СПб., 1895. – с.384.

[43] Степанов (Русак) В. Ук. Пр. - С. 73.

[44] Павел Мелентьев. Ук. Пр. – с. 9-13.

[45] Соколов П. Путь РПЦ в России-СССР (1917-1961). – В кн.: РПЦ в СССР. – Мюнхен, ЦОПЭ, 1962. - С.19.

[46] Ковалевский П. Ук. Пр.

[47] Павел еп. -// РВЦ, 1962, № 4. – с. 19-26.

[48] Там же.

[49] Там же.

[50] Павел Мелентьев. - // РВЦ, 1955, №2. – с.9-13.

[51] Ковалевский П. Ук. Пр.

[52] Павел еп. -// РВЦ, 1962, № 4. – с. 19-26.

[53]Там же.

[54] Павел Мелентев. - // РВЦ, 1955, №2. – с.9-13.



[i] С 1913г. и повторно с 1917г. председателем миссионерского Совета был архиепископ Финляндский Сергий /Страгородский/, будущий патриарх.

[ii] Тихон /Белавин В.И./, род. В 1865г., с 1897г. епископ Люблинский, с 1898г.  епископ Алеутско-Американский с кафедрой в Сан-Франциско, с 1905г. – архиепископ. С 1907 по 1913гг. архиеп. Ярославский, с 1913-1917гг. архиеп. Виленский и Литовский, с 1917г. митрополит Московский. В 1917г. на Поместном Соборе избирается патриархом. Умер в 1925г. Причислен к лику святых на Архиерейском соборе РПЦ в 1989г. Святые мощи обретены в 1992г.

[iii] Чайковский Н.В., политический деятель, народник, с 1874 по 1906гг. в эмиграции. В 1904-1910гг. эсер, с 1917г. трудовик. В 1920г. эмигрировал, как противник Советской власти.

[iv] Павел /Павловский/, с 19.03.1917г. епископ Пинежский, викарий Архангельской епархии, с 1921г. в заключении, с 1926г. епископ Уральский, с 1929г. еп. Челябинский, с 1931г. еп. Енисейский, с 1933г. архиепископ Иркутский, с 1937г. – в тюрьме.

[v] Правильно «ЧК», - Чрезвычайная Комиссия, карательный орган, занимавшийся борьбой с контрреволюцией.

[vi] Антоний /Быстров/, с 1910г. епископ Вельский, викарий Вологодской епархии, с 1921г. епископ Архангельский.

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова