СУДНЫЕ СПИСКИ МАКСИМА ГРЕКА И ИСАКА СОБАКИ

К оглавлению

Текстология, датировка.

Различия между Сибирским и Погодинским списками позволяют говорить, что перед нами не только разные списки, но и разные редакции памятника. Встает вопрос о соотношении этих редакций.

Оставляя пока в стороне языковую правку и введение Погодинским списком вопросоответной формы, можно отметить, что в остальных разночтениях Погодинский список дает обычно более краткий текст; случаев, когда текст Погодинского списка пространнее Сибирского, нет. Вопрос о хронологическом соотношении Сибирской и Погодинской редакций сводится поэтому к определению того, имеем ли мы здесь дело с последующим сокращением более пространного текста или, наоборот, с распространением первоначального, более краткого текста. Характер некоторых разночтений определенно говорит в пользу первого предположения. Рассмотрим главные из этих разночтений.

1. На л. 39 Погодинского списка среди обвинений, предъявленных митрополитом Даниилом Максиму Греку в 1531 г., читаем:

"Да ты же, Максим, говорил многим: Здесь на Москве великому князю и митрополиту кличют многолетие и еретиков проклинают, занеже творят не по писанию, ни по правилом, а митрополит поставляется своими епископы на Москве, а не в Цареграде от патриарха".

Место это давно уже вызывает недоумения как из-за своей грамматической формы /к чему относится придаточное предложение причины, вводимое союзом "занеже"?/, так и из-за своего содержания: неясна связь между возглашением многолетия государю и митрополиту, проклинанием еретиков и вопросом о поставлении московских митрополитов в Москве, а не в Константинополе. С. Н. Чернов, пытавшийся разобраться в этом темном месте, так и не смог связать единой смысловой линией столь разные сюжеты и выдвинул осторожное предположение, что Максим видел какие-то канонические неправильности в московской формуле возглашения многолетия и проклинания еретиков. Вместе с тем, С. И. Чернов очень проницательно заметил, что Максим мог вкладывать в эту фразу какой-то смысл, приравнивающий митрополита и великого князя к еретикам и что место это было сокращено и нарочито лишено ясности, чтобы затушевать этот острый и авторитетный выпад12. С. Н. Чернов ошибся здесь лишь в одном: он приписал это сокращение самому митрополиту Даниилу, тогда как оно принадлежит составителю Погодинской редакции судного списка.

В Сибирском списке это место читается так /л. 329/: "Да ты же, Максим, говорил многим /:/ Здесь на Москве великому князю и митрополиту кличют многолетие и еретиков проклинают. А они сами себе проклинают, занеже чинят не по писанию, ни по правилом: митрополит поставляется своими епископы на Москве, а не во Царегороде, от патриарха".

Смысл иронии Максима Грека состоял в том, что неканоническое поставление русских митрополитов делает еретиками и самих митрополитов, и признающих такой порядок великих князей. Поэтому когда на торжественном богослужении после возглашения многолетия великому князю и митрополиту предают анафеме еретиков, эта анафема относится к ним самим. Эта мысль Максима Грека подробно пересказывается как свидетелями обвинения, так и им самим во время той части судоговорения на соборе 1531 г., которая утрачена в Погодинском списке и читается лишь в Сибирском /л. 342-об./:

"Велит де князь великий соборовати митрополиту и всему собору в первое воскресение, заговев великое гонение. А на том де соборе кличют великому князю, и митрополиту, и великой княгине, и братье великого князя многолетие, а еретиков де проклинают. А они сами на себя полагают анафему, потому что они откинулися от благословения патриярха цареградцкого, яко же Июда от Христа и т. д.

В обвинительной речи митрополита Даниила пропуск слов "а они сами себе проклинают" сделал непонятным смысл всего отрывка и нарушил его грамматический строй. Перед нами, несомненно, неудачное сокращение, каких немало в Погодинской редакции. Возможно, что составитель Погодинской редакции, действительно, счел эти слова слишком острыми. Для составителя же Сибирской редакции подобные рассуждения были бы мало оправданы - в конце записи суда 1531 г. этому вопросу посвящена целая страница с гораздо более ясными и резкими выражениями.

2. В речи митрополита Даниила непосредственно перед этим обвинением читаем другое /Погодинский список, л. 39/:

"Да ты же, Максим, говорил: Князь великий Василей выдал землю крымскому царю, а сам, изробев, побежал - от турскова ему как не бежати? Пойдет турской, и ему либо карачь дати, или бежати". Расстановка знаков препинания взята нами здесь из последней работы Н. А. Казаковой, посвященной суду над Максимом Греком13. Остается, однако, неясной переданная через тире связь между бегством от крымского царя и фразой "от турскова ему как не бежати?"; эта фраза воспринимается как придаточное предложение причины к первой фразе, что противоречит смыслу. С. Н. Чернов пытался избежать этого иной расстановкой знаков препинания: "... а сам, изробев, побежал от турскова. Ему как не бежати? Пойдет турской …"14. Но подобная интерпретация еще более запутывает дело.

В Сибирском списке после слова "побежал" следует фраза: "И коли он от крымскаго бежал, а от турскаго ему как не бежати?...". Фраза эта делает понятным логический строй всего фрагмента, утраченный при сокращении текста в Погодинской редакции.

3. Михаил Медоварцев говорит на суде, что он писал или стирал те или иные места в русских богослужебных книгах по приказанию Вассиана Патрикеева и Максима Грека: "А велел, господине, мне Максима во всем слушати, и писати, и заглажывати князь Васьян старец, как Максим велит". Это текст Сибирского списка /л. 334 об.-335/. В Погодинском списке в результате сокращения и перестановки слов получилась бессмыслица /л. 54/: "А велел, господине, мне слушати во всем и заглаживати Максима Грека князь Васьян старец, как Максим велит". Первичность Сибирской редакции очевидна.

4. Сравним две редакции допроса Михаила Медоварцева о пропуске им и Максимом Греком слова "истиннаго" в символе веры.

Сибирская редакция /л. 337/:

И владыка Дософей спросил Михаля Медоварцова: Чего для есте загладили "истиннаго"?

Погодинская редакция /л. 59-об./:

Владыка Досифей спросил Михаила Медоварцева: Для чего ты загладил есте «истинънаго»?

Погодинская редакция переводит вопрос в единственное число, ибо только что об этом же спрашивали Максима и там вопрос стоял в единственном числе. В Погодинской редакции поэтому вводится местоимение "ты" и вместо "загладили" пишется "загладил". Но по недосмотру вспомогательный глагол оставлен в прежней форме - множественного числа - "есте". Это именно ошибка редактирования ранее исправного текста, возможность обратного хронологического соотношения текстов здесь маловероятна.

Такой вывод о соотношении двух списков подтверждается и тем текстом, который непосредственно следует за вышеприведенным.

Сибирская редакция /л. 337/:

И Михаль рек:  Мне, господине, Максим сказал: В греческих де у нас книгах того нет. И яз, господине, по тому и загладил. И Максим рек: Брате Михайло, душа твоя подимет.

Погодинская редакция /л. 59 об./:

Михаил сказал: Говорил ему Максим, что у них того в греческих книгах нет. И он по тому и загладил.

Сокращение, сделанное в Погодинском списке, привело к утрате важного места, говорящего о реакции Максима Грека на обвинение Михаила Медоварцева. Реакция эта и по существу, и по форме достаточно трафаретна для Максима в подобной ситуации, она приводилась уже несколько раз для сходных случаев, и здесь Погодинская редакция сокращает очень существенное "повторение".

5. В Сибирском списке /л. 334 об./ митрополит Даниил обращается к Максиму Греку с вопросом, почему он "загладил" "великий догмат премудрый о православной вере, о пречистей Троицы, и о Святем Дусе, и о пречистей Богородицы...". Писец Сибирского списка пропустил по ошибке слова "о пречистей Троицы", но сразу заметил ошибку и, не решаясь зачеркивать подобный текст, тут же за ошибочной строкой переписал ее еще один раз, с включением пропущенных слов, отметив правильное чтение киноварью. Несколькими строками ниже эта же формула /в правильном варианте/ повторяется еще раз в вопросе митрополита Даниила Михаилу Медоварцеву.

В Погодинской редакции дан лишь один неправильный /сокращенный/ вариант вопроса митрополита Максиму Греку /л. 53/, хотя вопрос, обращенный к Михаилу Медоварцеву, дан в правильной, полной форме.

Учитывая приведенные выше примеры, здесь вероятнее всего будет предположить последующее фиксирование ошибки, замеченной и исправленной писцом Сибирского списка; либо ошибка эта возникла на более ранних по сравнению с Сибирской редакцией этапах истории текста памятника, либо последующие переписчики Сибирского списка не разобрались в сложной системе исправления этого места.

6. В некоторых других случаях слова, имеющиеся в Сибирском списке и отсутствующие в Погодинском, логично объясняются как редакционное сокращение текста Сибирского списка, сделанное Погодинской редакцией, тогда как противоположное объяснение о расширении первоначального текста затруднительно. Так, например, в Сибирском списке митрополит Даниил, говоря о пребывании Максима в Иосифо-Волоколамском монастыре, дважды /в различной связи/, упоминает в сходных выражениях, что надзирателем над ним был приставлен старец Тихон Ленков, а духовным отцом его был старец Иона /лл. 329 и 330/. В Погодинском списке второе упоминание о Тихоне Ленкове и Ионе отсутствует /л. 41 об./. Погодинская редакция вообще старается освободить текст от повторений.

7. В Погодинской редакции нет также фразы о том, что митрополит и высшее духовенство присутствовали на заседаниях собора, которые состоялись летом 1525 г. в митрополичьих палатах /л. 56/. Сокращение этой фразы в Погодинской редакции понятно - и так ясно, что если заседал собор и заседания проходили в палатах митрополита, то и он сам, и высшее духовенство там были. Наоборот, последующее внесении этой фразы в случае ее отсутствия в более ранней редакции объяснить трудно. Сходное сокращение имеется и в начале памятника на л. 19 Погодинского списка.

8. В тексте Погодинской редакции в самом начале обвинительной речи Даниила /л. 37 об./ есть странная оговорка. Здесь написано, что Максим и Савва пришли с Афона на Русь "ко благочестивому и христолюбивому царю и великому князю Ивану Васильевичу". В других местах обвинительной речи русский государь того времени правильно назван Василием Ивановичем. В Сибирском списке этой ошибки нет. Возникновение ее логичнее предположить на более поздних стадиях редактирования и переписки текста, когда легче могли быть забыты реальные случаи употребления русскими государями царского титула задолго до коронации Ивана IV.

9. Особенно значительны и многочисленны разночтения между Сибирским и Погодинским списком в конце последнего /лл. 57-60 об./. Погодинский список систематически дает здесь более краткие формулы записи очных ставок, переводит прямую речь в косвенную, сокращает второстепенные с точки зрения редактора детали, повторения. Вся эта правка логична и имеет определенную систему, если воспринимать ее как сокращение первоначально более полного текста и, наоборот, в ряде случаев мало оправдана, если трактовать ее как расширение в Сибирском списке первоначального краткого варианта Погодинского списка. Вот лишь один пример такой правки.

Сибирский список /л. 337/:

И владыка Дософей спросил Максима: Подали на тебя запись протопоп Афонасей, да протодиякон Иван Чюшка, поп Василей, что ты зде нашей земли Руской святых книг никаких не похвалишь, но паче укаряешь и отметаешь, а сказываешь, что здесь на Руси книг никаких нет, ни Еуангилия, ни Апостола, ни Псалтыри, ни правил, ни уставов ни отеческих, ни пророческих. А се протопопы перед тобою. И Максим с протопопы с очей на очи стал перепиратися: То де вы на меня лжете, яз того не говаривал, а молвил есми, что книги здешние на Руси не прямы, иные книги переводщики перепортили, не умели их переводити, а иные книги писцы перепортили, ино их надобно переводити.

Погодинский список /л. 59 об.-60/:

Владыка Досифей спросил Максима: Подали на тебя запись протопоп Афанасей, да протодиякон Иван Чюшка, да поп Василей, что ты здешние книги хулишь, и укоряешь, и отметаешь, а сказываешь, что здесь на Руси книг никаких нет, ни Еуангелия, ни Апостола, ни Псалтыри, ни правил, ни уставов ни отеческих, ни пророческих. И Максим с протопопом с очей на очи стал перепиратися, а говорил он, что не говаривал того, а говорил, что здесь на Руси книги не прямы, а иные книги перевотъчики перепортили, ино их надобно переводите.

Следует также отметить, что в текстах "от божественных писаний" в двух случаях Погодинский список ошибочно пропускает по строке /лл. 20 и 33/; смысл при этом искажается настолько значительно, что речь идет здесь, видимо, не о сознательном сокращении, а о случайном пропуске. В Сибирском списке этих пропусков нет /лл. 324 об. и 327/.

Одним из наиболее заметных внешних отличий Погодинской редакции от Сибирской является то, что в первой из них запись судебного диалога расчленяется и организуется словами "вопрос", "ответ", которых нет в Сибирской редакции. Однако в ряде случаев редактору было, вероятно, нелегко определить, следует ли вводить эти слова, и поэтому провести их введение строго и последовательно на протяжении всего текста не удалось. В случае, если вопрос обвинителя был большим по размеру и в повествовательной форме излагал какие-то факты, заголовок "вопрос" обычно не ставился, даже если это был вопрос по существу, который требовал ответа; в таких случаях заголовок "ответ" перед ответом то ставился, то нет. Но иногда вопросы все же предварялись словом "вопрос", хотя они грамматически и не имели вопросительной формы /лл. 45-46/.

Редактор Погодинского списка стремился не давать заголовков "вопрос" и "ответ" и в записи очных ставок в том случае, если на начало очной ставки указывала стандартная формула /"став с очей на очи", "говорили с очей на очи"/. В случае же, если этой формулы не было, такие заголовки чаще всего ставились в Погодинской редакции.

Особенно интересна для выявления соотношения Сибирской и Погодинской редакций запись очной ставки на л. 50 об. Погодинского списка. В Сибирском списке запись начинается с отсутствующей в Погодинском списке формулы: "И поставили Михаля Медоварцова с Максимом на соборе с очей на очи". Хотя формулы этой в Погодинском списке нет, редактор его ведет себя так, будто она у него перед глазами: от заголовка "вопрос" он оба раза во время описания этой очной ставки отказывается.

В конце Погодинского списка, где разночтения с Сибирским особенно велики, эти заголовки также не употребляются, так как прямая речь здесь обычно заменяется более сокращенными вариантами с косвенной речью. Нет этих заголовков и в начале Погодинского списка, в части его, относящейся к собору 1525 г. Но и в записи судоговорения на соборе 1531 г. есть несколько случаев необъяснимых и непоследовательных отказов от употребления подобных заголовков /лл. 50, 56/.

Эта пестрая картина скорее всего свидетельствует о том, что Погодинская редакция /или какой-то ее протограф/ вводила заголовки "вопрос", "ответ" в текст, где их ранее не было. Подобная форма, как известно, весьма популярна в русских рукописных сборниках, но у нас нет ни одного указания на то, что она применялась в судных списках или произведениях, которым придавались какие-то черты списков соборных судов. Редактор Погодинского списка встретился, однако, в этой своей работе с немалыми затруднениями, попытался выработать какие-то правила - где ставить, а где не ставить эти заголовки, но не сумел провести свою линию сколько-нибудь последовательно. Отметим сразу, что более поздний Барсовский список /XVIII в./ здесь несколько последовательнее Погодинского.

Между Сибирским и Погодинским списками имеются также значительные языковые отличия: язык Сибирского списка в целом более архаичный и менее светский, чем язык Погодинского списка. Учитывая все вышеуказанное, логичнее предположить осовременивание языка в Погодинском списке, чем, наоборот, его последующую архаизацию в Сибирском. Подобная правка в Погодинском списке проведена довольно последовательно, хотя подчас имеются весьма характерные исключения. Например, Погодинский список всюду неуклонно меняет глаголы "рек", "молвил" на "говорил" /"отвечал"/, но на л. 54 об. проскальзывает старая форма Сибирского списка - "рек".

Редакционная правка Погодинского списка меняет "ми" на "мне", "тобе" на "тебе", "яз" на "аз" или "я" /но есть и несколько случаев употребления "яз" - лл. 47 об., 49 об./, "чинить" на "творить", предлог "з" заменяется на "с", после шипящих "ы", "я" заменяются на "и", "а". В дательном падеже вместо "владыце" Сибирского списка в Погодинском списке всюду "владыке". Окончание неопределенной формы глагола "ти" Погодинский список передает обычно как "ть". Изменяется и написание имен собственных: Дософей на Досифей, Семион на Симеон, Михайло на Михаил, Суждаль на Суздаль /хотя в последнем случае есть исключение на л. 55/.

И сам характер этой правки и, особенно, наличие единичных исключений, сохраняющих форму Сибирского списка, говорят о большей древности его по сравнению с Погодинским.

* * *

Особую проблему представляет вопрос о заключительных строках Погодинского списка.

Погодинский список обрывается на записи судебного разбирательства собора 1531 г. по вопросу о поставлении русских митрополитов в Москве, а не в Константинополе. Максим, выдвигавший канонические возражения против такого порядка поставления, сказал на соборе, что в Москве оправдывали этот порядок ссылкой на существование благословенной грамоты константинопольского патриарха русским митрополитам, "и он много тое грамоты пытал, и до сех мест не видал ея. И он молвит: Коли здесь у них грамоты нет патриарха цареградскаго, и они в гордости не ставятца по прежнему и по старому уставу и обычаю от патриарха цареградскаго".

Далее на той же строке в Погодинском списке идет текст, отсутствующий в Сибирском списке и плохо согласующийся с предыдущим изложением. Приводим его полностью:

"То есть мне тем плачем Иеремиином, егда плакашеся на реце Вавилоньстей, плакавшеся, ни покаяния имеша, ни прощения грехов получиша. Но аз хощу слышати // разумно, ныне бо видим мятежь еретический, Вавилон бо наричется мятежь, а река Вавилонъская - учение еретическое и наши греси. Мы же плачющеся в молитвах к Богу избываем еретическия рати раскола и своих грехов злыя тяготы. А иже вербие и арган, и в се притча вербие есть без плода, тако и жидове без разума и еретицы без чистыя веры. Арганы вися висящи на вербии и душа повешена посреди телеси нашего, не имущи плода добредетели, такоже и мы, приемше святое крещение и держаше // веру правоверную честно, и честную, и святую, но плода добра не имуще есмь" /на этом Погодинский список обрывается/.

И по грамматической форме, и по жанру, и по тематике текст этот резко отличается от непосредственно предшествовавшего ему. В конце Погодинского списка, как уже говорилось, запись показаний ведется в третьем лице, здесь же резкий переход к первому лицу.

Сразу бросается в глаза, что эти заключительные строки являются вовсе и не записью судебных дебатов, а отрывком толкования фразы 136-го псалма о ветхозаветном "Плаче Иеремии" и популярных в древнерусской литературе слов этого псалма об органе, повешенном на бесплодном дереве /см., например, Великие Минеи Четьи, 12 февраля/. Толкование это касается сюжетов, не связанных тематически с ответом Максима Грека о поставлении русских митрополитов в Москве. Главная мысль этого отрывка известное догматическое осуждение как безверия, отклонения от чистоты веры, так и бесплодной веры, не оживленной добрыми делами.

Исследователи, располагавшие лишь Погодинским списком, пытались как-то привязать этот отрывок к предыдущему изложению слов Максима Грека. Но в качестве заявления Максима Грека на суде эти слова звучат очень неестественно, ибо тогда они приобретают обличительную, проповедническую резкость, не свойственную всему поведению его на суде. Стиль их тоже отличается от стиля других заявлений Максима, не говоря уже о том, что сама форма толкования, как и его содержание, не вяжутся с таким заявлением.

Понятно поэтому, что даже присоединяя этот отрывок к ответу Максима на суде, исследователи часто цитировали лишь первые строки, трактуя их как выражение возмущения Максима поставлением русских митрополитов в Москве. Последующие строки не втискивались и в это объяснение и обычно опускались. В. С. Иконников и Е. Denissoff, попытавшиеся дать перевод этого места, вынуждены были ввести отсутствующие в подлиннике связующие слова, чтобы соединить ответ Максима Грека на суде с отрывком о плаче Иеремии /"то мне остается плакать тем плачем Иеремииным..." "il ne me reste plus qn'a me lamenter"15.

Вставка эта, возможно, механически попала в текст какого-то предшественника Погодинского списка и затем закрепилась. Известно ведь, что механическая путаница листов в самом Погодинском списке привела к тому, что в издании этого списка, сделанном О. Н. Бодянским, в состав его были включены несколько совершенно посторонних листов.

Сибирский список, не содержащий этого отрывка, дает вполне логичный переход от вышеприведенного ответа Максима Грека на суде к вопросу крутицкого владыки Досифея: "Про што ты того преже сего не сказал, что ставятся на Москве митрополиты своими епископы без благословения патриярха царегородцкого?" /л. 337 об./.

После обнаружения окончания судного списка Максима Грека стоит лишь внимательно прочесть эту часть судоговорения, чтобы заметить с очевидностью, как грубо разрушала органическое единство текста вставка о плаче Иеремия и органе, висящем на вербе.

* * *

Барсовский список был недавно обнаружен Н. А. Казаковой в одном из сборников начала XVIII в. /ГИМ, Барс. № 2736/. Анализируя разночтения Барсовского и Погодинского списков, H. A. Казакова приходит к справедливому, на наш взгляд, выводу о том, что "Барсовский список нельзя возводить к Погодинскому: он представляет собой независимую от последнего линию истории текста судного списка". Эта независимая линия унаследовала, однако, от общего с Погодинским списком протографа ряд существенных особенностей, свойственных им обоим16.

Поэтому подавляющее большинство главных отличий Погодинского списка от Сибирского присутствует и в Барсовском списке. Это относится, в частности, к тем девяти разночтениям, которые рассматривались выше /стр. 20— 26/: во всех этих случаях Барсовский список почти буквально следует за Погодинским; лишь однажды здесь аналогия не будет столь полной, как мы увидим ниже. Особенно важно, что Барсовский список обрывается на том же самом месте, что и Погодинский,  имеет в конце ту же вставку о плаче Иеремии и также расчленяет текст судебного диалога словами "вопрос", "ответ"17.

Таким образом, оба эти списка происходят от общего дефектного протографа, утратившего значительную часть первоначального текста и подвергшего этот текст существенному редактированию. Однако редактирование обоих списков не всегда совпадает в деталях, что не позволяет при всей их близости выводить Барсовский список из Погодинского.

В некоторых случаях разночтений между Сибирским и Погодинским списками Барсовский список следует за Сибирским. Выше уже упоминалось, что в начале памятника на л. 19 Погодинского списка пропущено имеющееся в Сибирском списке указание о присутствии на соборе 1525 г. вместе с великим князем и митрополита Даниила18. Погодинский список сокращает эту очевидную деталь описания как здесь, так и позднее, в конце памятника на л. 56. В Барсовском списке это сокращение имеется лишь в конце, а в первом случае дается текст Сибирского, а не Погодинского списка.

Подобным образом в ответе Вассиана Патрикеева суду о его отношениях с Вассианом Рушаниным Погодинский список сокращает несколько слов, имеющихся в Сибирском списке; в Барсовском списке эти слова также включены в ответ Вассиана, хотя незначительная редакционная правка фразы, сделанная в Погодинском списке, сохранена и в Барсовском списке.

Сибирский список /л. 333/:

А яз ему и с Максимом, и без Максима не говаривал ничего, и дела ми до них нет.

Погодинский список /л. 49 об./:

А яз ему с Максимом не говаривал ничего, и дела мне до них нет.

Барсовский список /л. 124/:

А яз ему с Максимом и без Максима не говаривал ничего, и дела мне до них несть.

Есть несколько других случаев, когда Барсовский список ближе к Сибирскому, чем к Погодинскому /лл. 114 об., 115, 122, 125, 129 об./.

Чаще всего Барсовский список учитывает изменения в написании имен собственных, сделанные в Погодинском списке. Но в нескольких случаях, когда Погодинский список употребляет наряду с первоначальной формой Сибирского списка "Рушанин" также форму "Рушенин" /л. 49-об./, Барсовский список расходится с Погодинским и следует за Сибирским.

Барсовский и Сибирский списки употребляют форму титула "всея Русии", а Погодинский список - "всеа Русии".

В конце памятника Погодинский список постоянно сокращает союз "и" в начале вопросов и ответов, а Барсовский список, следуя за Сибирским, сохраняет этот союз /лл. 124-135/. Погодинский список столь же последовательно заменяет "чего для" Сибирского списка на "для чего", а Барсовский оставляет и здесь форму Сибирского списка.

В некоторых случаях разночтений между Сибирским и Погодинском списками Барсовский список не следует ни за одним из них, а дает свою, третью редакцию. Так, например, в конце Погодинского списка имеется не вполне удачный перевод одного из ответов Максима суду из прямой речи в косвенную. Барсовский список дает иную редакцию этого места, несколько более удачно переводящую прямую речь в косвенную и лучше сохраняющую первоначальный смысл текста.

Сибирский список /л. 336 об.-337/:

И Максим рек: Господине, будет в нашей книге греческой описано, ино книга виновата, а не аз. А что в ваших книгах, то и в наших греческих книгах, а разньства в них никотораго нет.

Погодинский список /л. 59/:

Максим отвечал: В их книгах греческих описано ся, ино книга виновата, а не он. А что писано и в здешних книгах, а разньства в них никоторого нет.

Барсовский список /л. 133 об./:

И Максим отвечал: В их книгах греческих описано ся, ино в том книга виновата, а не он. А что писано в их книгах греческих, то написано и в здешних книгах, а разньства в них никоторого нет.

Есть и противоположный случай, когда незначительное разночтение Погодинского списка с Сибирским было усилено неправильным осмысливанием текста в Барсовском.

Сибирский список /л. 333/:

И князь Васьян старец: Мне, рек, до Максима дела нет никакова ...

Погодинский список /л. 49 об./:

И князь Васьян старец говорил: Мне да Максима дела нет никакого ...

Барсовский список /л. 123 об.-124/:

И князь Васьян старец говорил: Мне да Максиму дела нет никакого ...

Не увеличивая числа примеров, когда Барсовский список дает третий вариант, отличный как от Сибирского, так и от Погодинского списков /см. также лл. 99 об., 100, 122, 122 об.-123, 125, 127/, отметим, что, конечно, разночтения в Барсовском списке встречаются и в таких случаях, когда Сибирский и Погодинский списки дают один и тот же вариант текста. Эти разночтения незначительны: в Барсовском списке, например, вместо "Собака" написано "Собакин" /л. 118/, вместо "загладити" -"заглаживати" /л. 128/, вместо "прямы" - "правы" /л. 131 об./ и т. д. На лл. 116 об., и 119 об. Барсовский список делает небольшие редакционные сокращения, которых нет в других списках.

Интересные результаты дает анализ механических пропусков текста в Барсовском списке. Большинство таких пропусков характерно для одного лишь Барсовского списка и отсутствует в двух других /лл. 101 об., 103, 107, 120 об., 122/. В одном случае /л. 106 об./ Барсовский список повторяет механический пропуск текста, который имеется в Погодинском списке /л. 34/, но которого набежал Сибирский список. Однако есть и другой случай: механический пропуск, сделанный в Погодинском списке и отсутствующий в Сибирском, отсутствует и в Барсовском списке /л. 100/. В другом подобном случае, когда Барсовский список /л.132 об./ также ее повторяет пропуск, сделанный в одном лишь Погодинском списке, Барсовский список /и только он/ делает другой пропуск - непосредственно перед текстом, пропущенным в Погодинском списке.

Все это подтверждает сложную картину взаимосвязи между тремя известными списками памятника. Несомненно, что существовал общий протограф для Погодинского и Барсовского списков, который, однако, представляет собой последующий этап истории памятника по сравнению с редакцией, представленной Сибирским списком. Протограф этот уже имел все те многочисленные особенности, которые являются общими для Погодинского и Барсовского списков, отличая их от Сибирского. В дальнейшем этот протограф подвергся более значительному изменению в Погодинском списке, чем в Барсовском, поэтому последний иногда отражает более ранний текст Сибирской редакции. Некоторая редакционная правка была сделана и в Барсовском списке. Каждый из этих двух списков имеет, естественно, свой набор механических ошибок и пропусков наряду с тем, который имелся уже в их протографе. Располагая только тремя списками, можно дать лишь весьма обобщенную и приблизительную схему их соотношения:

             [П]              

               ?^??

>[С]>[?]

               v

             [Б]

Характер немногочисленных описок и механического пропуска одного слова /л. 327/ в Сибирском списке, исправленных в двух других списках, не позволяет сколько-нибудь уверенно говорить о существовании протографа - общего для Сибирского списка, с одной стороны, и для протографа Погодинского и Барсовского списков - с другой:

            [Б]

              ^

>[?]>[?]

      v      v

    [C]   [П]

Такая схема в принципе вполне возможна /и находки других списков могут ее подтвердить/, но имеющийся сейчас материал недостаточен, чтобы настаивать на ней: упомянутые только что описки и механический пропуск в Сибирском списке таковы, что могли быть исправлены на последующих стадиях и без подобного общего протографа.

* * *

Комплекс материалов 39-й главы Сибирского сборника сообщает нам много новых фактов, что позволяет сделать некоторые предположения о тех этапах истории "Судного списка" Максима Грека, которые предшествовали Сибирскому списку памятника.

39-я глава сообщает, что 2 ноября 1548 г. "обретен бысть в царской казне подлинной соборной список Данила митрополита всея Русии"' /л. 346 об./. Сообщение это помещено после самого "судного списка" и тесно связанных с ним писем митрополита Даниила и Василия III о церковном суде 1525 г. над Максимом. Последующее изложение по крайней мере дважды стремится укрепить у читателя уверенность в том, что 2 ноября 1548 г. действительно был найден тот самый текст "судного списка", которым открывается 39-я глава.

Первый раз это делается сразу же вслед за сообщением о нахождении "судного списка", когда рассказывается, что митрополит Макарий "тот соборной подлинной список выслушав и вычел", в связи с чем очень сжато и суммарно излагается содержание "судного списка". Это изложение, в частности, повторяет с небольшими сокращениями первую фразу своеобразного вступления "судного списка", то есть начало 39-й главы; затем в нескольких строках суммируется основное содержание "судного списка", причем это обобщенное изложение полностью соответствует варианту "судного списка", помещенному в 39-й главе.

Второй раз идентичность найденного в 1548 г, "судного списка" с тем его текстом, который составляет первую часть 39-й главы, подчеркивается в письме митрополита Макария бывшему митрополиту Иоасафу от 9 ноября 1548 г. Текст этого письма помещен в 39-й главе после рассказа о находке "судного списка" и доклада о нем Ивану IV. Это обширное письмо сообщает Иоасафу о находке и подробно излагает текст найденного "подлинного соборного списка". И опять все это изложение - на сей раз весьма детальное - полностью согласуется с текстом самого "судного списка", как он приведен выше в 39-й главе. От первой фразы вступления до последнего слова приговора изложение Макария состоит либо из прямого цитирования, либо из тщательного пересказа нескольких разделов текста "судного списк". При всей выборочности этого пересказа в нем нет ни одного момента, противоречащего первой части 39-й главы или выходящего за ее пределы. Приговор, например, процитирован полностью со всей своей путаницей решений 1525 и 1531 гг., невозможной в подлинном соборном документе. Важно отметить, что во всех случаях, когда послание Макария цитирует те места "судного списка", где имеются разночтения между Сибирским и остальными списками, в этом послании всегда приводится текст Сибирского списка; это подтверждает наши выводы о хронологическом взаимоотношении редакций памятника.

Равным образом в письме Макария нет ни малейших следов того, что начало "судного списка" /рассказывающее о событиях 1525 г./ было известно ему в менее дефектной форме по сравнению с той, которая приводится в Сибирском и обоих более поздних списках. Между тем давно уже было замечено, что рассказ о соборе 1525 г. приведен в "судном списке" лишь частично; новое документальное подтверждение этого имеется в той же 39-й главе, в письме митрополита Даниила в Иосифо-Волоколамский монастырь от 24 мая 1525 г. Это письмо Даниила упоминается в послании Макария Иоасафу, так что Макарий не мог не знать, сколь далек текст "судного списка" в варианте, помещенном позднее в 39-й главе, от подлинных протоколов собора. И тем не менее он настойчиво отождествляет именно этот вариант с найденными в казне материалами о соборах 1525 и 1531 гг., которые он упорно называет "подлинным соборным списком".

В силу всего вышеизложенного мы не вправе относить создание этого варианта текста ко времени более позднему, чем ноябрь 1546 г. Речь идет, конечно, о каком-то протографе Сибирского списка, который может быть связан с этим списком через ряд промежуточных звеньев, в чем-то изменяющих первоначальный текст. Однако в части текста, которая цитируется или пересказывается в послании Макария, не могут быть допущены сколько-нибудь значительные изменения.

Между всеми частями комплекса 39-й главы существует тесная логическая и текстуальная связь. Поэтому относить создание "судного списка" соборов 1525 и 1531 гг. /протографа Сибирского списка/ ко времени после конца 1548 - начала 1549 года можно было бы лишь в том случае, если бы оказалось, что к более позднему времени принадлежат и другие части этого комплекса и, прежде всего, что переписка 1548 г. между Макарием и Иоасафом относится к более позднему времени и сочинена задним числом. Но для такого предположения нет никаких оснований, переписка эта не противоречит ни реалиям того времени, ни другим частям комплекса 39-й главы; в частности, именно на нее опираются материалы собора февраля 1549 года, изобилующие подлинными историческими фактами, именами.

Трудно предположить также, что оба тесно связанных между собой звена -"судный список" и письмо Макария от 9 ноября 1548 г. - синхронно претерпевали во второй половине XVI в. одни и те же значительные изменения и что, таким образом, в середине XVI в. оба эти памятника представляли из себя нечто сильно отличающееся от того, что помещено в 39-й главе Сибирского сборника конца XVI в. Подобная параллельная правка текста письма Макария вместе с текстом "судного списка" вряд ли могла бы быть проведена настолько последовательно и безукоризненно, чтобы не вызвать ни малейшего противоречия, несогласованности в совпадающих в обоих памятниках частях текста. К тому же, если весь этот комплекс материалов подвергался какой-то правке, согласующей его различные части, то непонятно, почему это не было сделано и для письма митрополита Даниила от 24 мая 1525 г., в котором есть раздел /л. 344/, доказывающий значительную неполноту "судного списка" собора 1525 г.

* * *

Таким образом, протограф Сибирской редакции "судного списка" соборов 1525 в 1531 гг. должен был возникнуть где-то между 1531 и 1548 гг.

Памятник этот не только не является подлинным официальным протоколом соборов, но и смешивает причудливым образом материалы 1525 и 1531 гг. /в речи Даниила на суде 1531 г., в приговоре/, имеет невозможные для официальной записи судоговорения пропуски /отсутствие приговора и значительной части судебного разбирательства суда 1525 г. и др./. Поэтому, видимо, трудно говорить о возникновения этого памятника не только в ходе самих соборных заседаний, но и в первые годы после соборов.

Это не значит, конечно, что официальной записи хода соборных заседаний вообще не существовало. Без такой записи наш памятник не мог бы быть создан, он, несомненно, опирается на эти официальные записи и чрезвычайно широко использует их. Однако, повторяем, компиляция из этих записей была сделана настолько неумело, с такими противоречиями, что вряд ли можно говорить о создании этой компиляции сразу же после 1531 г. Например, завершение собора 1531 года приговором о посылке Максима не в Тверской Отрочь монастырь /как было на самом деле/, а в Иосифо-Волоколамский монастырь /куда он был послан в 1525 г./, - грубая ошибка, в любом случае достаточно бросающаяся в глаза, но особенно нелепая, конечно, в 30-х годах, сразу после собора 1531 г.19.

В тексте нашего "судного списка" есть и одно неопровержимое доказательство того, что в таком виде он не мог быть создан ни в 1531 году, ни вскоре после этого: в приговор 1531 г, весьма непоследовательно включено сообщение о каком-то более позднем соборе, вторично осудившем Исака Собаку.

В то время, когда митрополичью кафедру занимал противник Даниила Иоасаф /1539-1542 гг./, очень маловероятно создание памятника полуофициального характера, посвященного оправданию линии Даниила в 1525 и 1531 гг.; ведь создатель этого памятника был допущен к официальным протоколам соборов.

Таким образом, время создания протографа Сибирской редакции "судного списка" Максима Грека вероятнее всего падает на первый период правления митрополита Макария: 1542-1548 гг.

В своем письме к Иоасафу Макарий пишет, что до находки в царской казне 2 ноября 1548 г. "судного списка" собора 1531 г., отлучившего от церкви вместе с Максимом и Исака Собаку, "мы на того Исака того соборнаго списка и отлучения в конец не ведали" /л. 349 об./. Однако на деле Макарий должен был хорошо знать о событиях, связанных с собором 1531 года. Во-первых, в качестве новгородского архиепископа он обязан был присутствовать на соборе. Во-вторых, важным формальным поводом для нового церковного преследования Максима в 1531 году было доношение Макария Даниилу о показаниях старца Вассиана Рушанина против Вассиана Патрикеева и Максима Грека в связи с переводом жития Богородицы Симеона Meтафраста20. Между тем Исак Собака обвинялся на соборе 1531 г. как раз в переписке этого самого перевода. Осуждение Вассиана Патрикеева, Максима Грека и близких к ним лиц на соборе 1531 г. было весьма громким церковным и политическим делом, неосведомленность одного из высших иерархов русской церкви в исходе этого дела для Исака Собаки исключается не только из-за той важной роли, которую играло доношение Макария в ходе собора 1531 г., но и потому, что приговором этого собора Исак Собака был отправлен в заточение как раз в Новгородский Юрьев монастырь, находившийся в ведении Макария.

Сделанное же Макарием в 1548 году заявление о том, что он не подозревал об осуждении Исака Собаки вместе с Максимом Греком, можно объяснить особенностями отношений между Макарием и Исаком в 40-х годах XVI в. Макарий, став митрополитом, сначала покровительствует Исаку и делает его архимандритом привилегированного Чудова монастыря в Кремле. Затем, однако, эта дружба сменяется враждой, и Макарий предпринимает большие усилия, чтобы добиться нового соборного осуждения Исака в связи с неотмененным приговором собора 1531 г. Сделать это Макарий мог только заявляя о своей неосведомленности об отлучении Исака в 1531 г., иначе соборное проклятие грозило бы и ему самому за поставление отлученного Исака в чудовские архимандриты.

Создание протографа Сибирской редакция "судного списка" Максима Грека с его подчеркнуто острыми обвинениями в адрес Исака Собаки21 поэтому столь же маловероятно в первые годы правления Макария, когда он еще выдвигал и поддерживал Исака, как и в правление Иоасафа.

Возникновение вражды между Макарием и Исаком следует отнести ко времени значительно позднее 21 февраля 1544 г., когда был хиротонисан  из чудовских архимандритов в епископы суздальские Иона Собина, после которого во главе Чудовского монастыря Макарий поставил Исака Собаку22.

Таким образом, наиболее вероятное время создания протографа Сибирской редакции "судного списка" ограничивается, на наш взгляд, 1544-1548 годами, причем ближе к концу этого периода.

* * *

Конечно, соображения, приведенные в предыдущем разделе, следует принимать отнюдь не как доказанный факт, а лишь как более или менее обоснованные предположения.

Говоря о причинах, вызвавших создание во второй половине сороковых годов XVI в. на базе официальных документов о суде над Максимом Греком компилятивного "судного списка" соборов 1525 и 1531 гг., который Макарий объявил в ноябре 1548 г. подлинными протоколами соборов, можно выдвинуть две разные гипотезы.

Наиболее простое объяснение состоит в признании непосредственной причинной связи между подготовкой осуждения Исака и созданием "судного списка", "обретение" которого в царской казне было затем организовано 2 ноября 1548 г. Нарочитость сообщения об этом "обретении" очевидна. То, что текст, "обретенный" 2 ноября 1548 г., не являлся "подлинным соборным списком", было хорошо известно Макарию - уже первые строки этого текста, постулирующие виновность Максима еще до рассказа о ходе соборного разбирательства, были далеки от официального формуляра "судного списка"23. К тому же о существовании документов собора 1531 г. было известно и раньше24, и в "обретении" их не было ничего неожиданного.

Мнимая неожиданность эта была нужна лишь для оправдания внезапных репрессий по отношению к Исаку Собаке. Искусственность всего этого построения Макария, тесная связь между текстом "судного списка" и ситуацией в ноябре 1548 г. видны уже из того, что Исак был отстранен от руководства монастырем и от церковной службы еще до того, как Макарий направил бывшему митрополиту Иоасафу запрос о том, каковы были законные основания для поставления Исака при Иоасафе дьяконом, священником и архимандритом Симоновского монастыря.

Чрезвычайно важен и характерен в этой связи упоминавшийся выше факт включения в текст приговора 1531 г. сообщения о вторичном осуждении Исака: "И после того на того же Исака Собаку взошли речи богохулные, и осудиша его соборне, и послан бысть в митрополичь монастырь на Волосово, держати его в велицей крепости неисходно" /л. 343 об./.

Вставка эта сразу же делает ясным для всякого, что перед нами не подлинный текст приговора 1531 г., а его позднейшая обработка. Тем не менее включение ее сочли необходимым - факт этот, если и существовал, мог быть известен тогда лишь в устной передаче, никаких документальных материалов об этом втором соборе на Исака Собаку не было, иначе они были бы обязательно упомянуты или процитированы хотя бы в сообщении Макария Ивану IV об этом деле, в его письме Иоасафу или же в решении собора февраля 1549 г. Между тем когда во всех этих случаях говорится о документальных основаниях для обвинения Исака Собаки, называется один только "подлинной соборной список Данила митрополита всея Русии" с осуждением Исака Собаки, то есть протограф Сибирской редакции "судного списка". Включением  в этот список известий о втором соборе на Исака Собаку придавалась, независимо от его достоверности, какая-то видимость документального обоснования, и в дальнейшем Макарий ссылается на факт вторичного соборного осуждения Исака. Это делается и в письме Макария Иоасафу от 9 ноября 1548 г., где приговор 1531 г. цитируется вместе с этой вставкой, и в обосновании решения собора от 24 февраля 1549 г.

Мы видим, таким образом, что во всяком случае та стадия обработки материалов о суде над Максимом Греком, которая отражена в древнейшей из дошедших до нас рукописей "судного списка", тесно связана с подготовкой осенью 1548 г. осуждения Исака Собаки. Вне этой связи появление вставки о судьбе Исака после 1531 г. необъяснимо: никто другой из лиц, замешанных в соборном разбирательстве 1531 г., не интересует составителя "судного списка" в такой мере, он ничего не сообщает, например, не только о наказании в 1531 г. Силуяна /сосланного в Соловецкий монастырь/, но и даже о приговоре Вассиану Патрикееву, судное дело которого имелось. О дальнейшей судьбе всех лиц, упомянутых в приговоре 1531 г., за исключением одного Исака, в "судном списке" нет вообще никаких сведений.

Однако для появления во второй половине 40-х годов XVI в. компилятивного "судного списка" Максима Грека могли быть и причины, независимые от дела Исака Собаки. Это время возрождения острого интереса к обстоятельствам суда над Максимом Греком как в самой стране, так и за ее пределами, Максим Грек создает одно собрание своих сочинений за другим, активно опровергая выдвинутые против него в 1525 и 1531 гг. обвинения; слава и авторитет его все растут, произведения его читают и высоко оценивают и царь, и митрополит, они просят Максима присылать им его труды, сам он переписывается и с Иваном IV, и с Макарием, и с их приближенными. Руководство русской церкви начинает рассматривать полемические и догматические сочинения Максима Грека, направленные на защиту и утверждение основ православного вероучения, как полезное и нужное оружие; многие из этих произведений включаются в макарьевские Великие Минеи Четьи.

Однако все это ставит перед Макарием и Иваном IV ряд острых проблем. Максим настоятельно требует возвращения ему права причащения, то есть снятия с него проклятия, наложенного на него соборами 1525 и 1531 гг.; вероятно, ходили даже слухи, что Максим требует нового соборного суда для своего оправдания; во всяком случае, в одном из своих посланий к Макарию /написанном, кажется, после мая 1547 г./ Максим подчеркивает, что просит не суда, не собора, но лишь милости: он не без основания опасается, что слухи о чрезмерности его требований могут повредить его просьбе. Но просьба эта в любой форме была делом очень острым и щекотливым - она означала косвенное осуждение митрополита Даниила, что было весьма непросто для митрополита Макария - иосифлянина, хотя и достаточно гибкого. В преддверии Стоглавого собора, где царь опять поставит очень неприятный для церкви вопрос о ее землевладении, митрополиту было крайне невыгодно в любой форме дезавуировать осуждение нестяжателя Максима Грека. Где-то около 1547 г. опять возникает весьма нежелательный для руководителей государства и церкви интерес к старым спорам о законности второго брака Василия III, а Максим, по-видимому, был противником этого брака, что и явилось одной из подспудных причин его осуждения. К тому же возвращение Максиму властью одного митрополита, без собора, причастия, отнятого у него двумя соборами, было делом крайне спорным с точки зрения церковного права /правила Антиохийского собора запрещали это/, а реабилитация Максима собором была невозможна не только из-за внутриполитических, но и из-за внешних обстоятельств.

Дело в том, что Максим очень настойчиво /в том числе и в двух посланиях к Ивану IV25/ требовал возвращения на Афон. Он заявлял также, что неподсуден суду русских иерархов, а лишь суду вселенского патриарха. Удовлетворение просьбы Максима о возвращении на Афон было делом невозможным для московского правительства, как это правильно подчеркнул В. С. Иконников26. Между тем эта просьба имела чрезвычайно авторитетную внешнюю поддержку в лице Ватопедского Афонского монастыря, константинопольского патриарха Дионисия и, наконец, александрийского патриарха Иоакима, обратившихся к Ивану IV с просьбой отпустить Максима. Обращение Дионисия было отправлено от имени всего избравшего его собора /июнь 1544 г./, в том числе и от иерусалимского патриарха Германа. Грамота  от патриарха Иоакима /4 апреля 1545 г./ была составлена в достаточно резких тонах и гневно обвиняла царя в неправильном задержании незаконно осужденного Максима. В грамоте этой причиной осуждения Максима называлось "действо дьявольское" и "козни злых человеков" и подчеркивалось, что для этого осуждения не было никакого основания, так как Максим не являлся ни злоумышленником царю и государству, ни еретиком.

"Судное дело" Максима Грека можно рассматривать как материал для опровержения обоих утверждений патриарха Иоакима. Конечно, эта точка зрения сугубо гипотетична. Нельзя отрицать, однако, что в сложных переплетениях интересов 40-х годов XVI в. вокруг Максима Грека в какой-то момент даже независимо от дела Исака Собаки митрополиту могли понадобиться материалы, подтверждающие справедливость решений соборов 1525 и 1531 гг. Так могла возникнуть публицистическая обработка подлинных документов соборов /протоколов, писем/, особенно если сами подлинные документы было невозможно или неудобно оглашать целиком. Напомним, что само освобождение Максима и его перевод в Троице-Сергиев монастырь в 1551 г. /уже после Стоглавого собора, повысившего авторитет Максима/ были сделаны таким гибким образом, что не было и речи ни о какой формальной реабилитации Максима, но только о "милости".

Конечно, возникновение "судного списка" Максима Грека в 40-е годы XVI в., когда дела его постепенно улучшались, может показаться странным. Но с этой точки зрения еще более странным является реальный факт соборного осуждения в феврале 1549 г. Исака Собаки на основании приговора 1531 г., когда его прокляли лишь за переписку произведений Максима Грека и Вассиана Патрикеева.

Оба приведенных выше варианта объяснения возникновения "судного списка" Максима Грека в 40-х годах XVI в. не обязательно исключают друг друга. Список этот мог возникнуть после прихода Макария к власти /после 1542 г./ независимо от дела Исака Собаки, а осенью 1548 г. получить дополнение в виде вставки в приговор 1531 г. о вторичном осуждении Исака Собаки. Совокупности проверенных фактов, однако, недостаточно, чтобы сделать выбор в пользу одного из этих двух вариантов или их объединенной версии.

Что же касается комплекса 39-й главы в целом, то он слишком проникнут непосредственной атмосферой событий, связанных с крушением карьеры чудовского архимандрита, чтобы создание этого комплекса можно было относить очень далеко от февраля 1549 г. Лишь в обстановке, близкой к этому событию, оправдано создание такого комплекса; в политическом водовороте последующих лет правления Ивана IV соборное осуждение Исака Собаки будет казаться настолько незначительным эпизодом, что ни один источник не вспомнит о нем.