РАННЕХРИСТИАНСКИЕ АПОЛОГЕТЫ II-IV ВЕКОВ

 

Д. Е. Афиногенов

ПСЕВДО-МЕЛИТОН: ПРОБЛЕМЫ ВЕРЫ И ВЛАСТИ В ОДНОМ РАННЕСИРИЙСКОМ ТЕКСТЕ

Об авторстве памятника, который рассматривается в этой статье, трудно строить даже самые приблизительные предположения, хоти место и время создания можно вывести с большей или меньшей точностью. Название, под которым это произведение известно в науке, вводит в заблуждение даже относительно его жанра, потому что «апологию Псевдо-Мелитона» вряд ли можно отнести к тому же ряду, что и сочинения ранних апологетов, появившиеся примерно в то же время. Во всяком случае, в рукописном надписании употреблено слово memra, то есть «слово», в том же смысле, что и, например, «Слово к эллинам» Татиана. О содержательных характеристиках речь пойдет ниже.

Нельзя сказать, чтобы «Слово Псевдо-Мелитона» совсем не пользовалось вниманием со стороны ученых. В конце прошлого века появилось несколько публикаций, посвященных изданному впервые в 1855 году У. Кьюртоном^[104] памятнику, итог которым подвела большая работа Т. Ульбриха^[105], однако с тех пор сколько-нибудь детальных исследований больше не появлялось. Представляется целесообразным дать перечень основных поставленных тогда проблем и краткий обзор предложенных решений:

1.  Место и время возникновения.

2.   Адресат произведения.

3.   Религиозная принадлежность автора.

4.   Оригинальный язык.

5.   Авторство.

1. По первому вопросу разногласий практически нет. Тесное знакомство автора «Слова» с локальными традициями Эдессы и в особенности Маббуга (Иераполя) указывает именно на этот регион^[106]. Время — по- видимому, рубеж П и Ш веков, хотя Т. Ульбрих делает попытку сузить датировку до 202 — 206 или даже до 203 — 204 годов^[107].

2.   Относительно адресата можно с уверенностью утверждать, что он, во-первых, царствующая особа (см. особенно с. 28 — 29), а во-вторых, безусловно, не римский император (ср. с. 24). В сочетании с предыдущими данными это наводит на мысль о правителе одного из полунезависимых царств в буферной зоне между Римом и Парфией. Естественно, первое, что приходит в голову, — отождествить адресата «Слова» с Абгаром УШ, царем Осроены, — тем самым, который, по преданию, обратился в христианство и о котором существует обширная легендарная литература^[108]. Так и поступает Т. Ульбрих^[109]. Однако гипотеза эта, кроме общих соображений, ничем, в сущности, не подкреплена.

3.    Был ли автор христианином? Несмотря на то что положительный ответ дается обычно с большой уверенностью, указания, которые имеются в тексте, довольно скудны. Так, на с. 26 сказано: «Кто же Бог Сей, Который истина и Слово Его истина? Если человек поклоняется чему-то рукотворному, то он поклоняется не истине и не слову истины (wa aph la 1-melta d-srara). Melta, наряду с petgama может быть соответствием для греческого Xoyoq в значении «Слово Божие». Но это место допускает и иные толкования. Наиболее же весомым свидетельством в пользу того, что «Слово» написано христианином, может служить следующая фраза: «Ныне же, когда слышен глас по всей земле, что есть Бог истинный, и каждому дано око, чтобы видеть» (23). В контексте резко выражено противопоставление старого и нового состояния, что позволяет считать автора приверженцем именно новой религии. В то же время, если исходить из посылки, что Псевдо-Мелитон все-таки христианин, то доктринальный анализ показывает, что он не иудео-хрисгианин и не гностик, а придерживается вполне ортодоксальных взглядов^[110]. Между прочим, сама эта неявность христианской тенденции (ни разу не упоминается, например, Христос, крещение и многое другое) свидетельствует о том, что обращение к царю — не литературная фикция, потому что только в таком случае христианину имело смысл облекать свои увещевания в столь обобщенную форму, чтобы не оттолкнуть правителя, который мог симпатизировать иудаизму (такие примеры известны, и даже Абгара VIII некоторые считают иудействующим^[111]).

4.   Мнение, что оригинальным языком «Слова» был сирийский, практически общепринято.

5. Авторская принадлежность «Слова» — 'найболеетёмная и трудно разрешимая проблема. Как надписание, так и вводная ремарка «сказал Мелитон», вероятно, тексту не принадлежат'. Они не согласованы даже между собой (надписание кОйчаетсяслов&ми«и йачйлто- ворить так:», которые лишают смысла, каакйе бы та ни бьлло промезку- точные ремарки). Заключительный же абзац, в котором есть обращение «О Антонин кесарь» ('ntwnys, в надписании'ntvmyftws)i в таком случае придется считать подложным либо интерполированным (что вероятнее). Авторство настоящего Мелитона СардскогО даже he рассматривается, так как его известные сочинеййя совершенно не похожи на это, а кроме того, маловероятно, чтобьк он мог знать тайсие подробности о культах Маббуга и Эдессы (не говоря уже О тОм, что по-сирийски Мелитон, насколько известно, не писал). Т. Ульбрих пошел по наиболее легкому пути в установлении кйтФрйШ раз отождествив адресата «Слова» с Абгаром, он приписал памятник Бардеса- ну — единственному известному христианское писателю при дворе этого царя, уроженцу Иераполя. Эту гипотезу, однако, без труда опроверг Ф. Гаазе, выдвинув против нее три возражения:^[112] во-первых, Псевдо-Мелитон учит о телесном воскресении, тогда как Бардесан его отрицал; во-вторых, общая богословская концепЦйя не согласуется со взглядами Бардесана; в-третьих, грубый и резкий тон йройзведекия не вяжется с обликом утонченного царедворца. Неубедительно- и предположение Т. Ульбриха, будто «Слово Псевдо-Мелитона* есть запись прения между христианином и язычником при дворе Абгара, учитывая, что вводная ремарка явно не подлинна, а в тексте имеютсй пр»- мые указании на письменный характер произведения (с. 25, 23_s ср.: с. 24, 15). Однако вполне справедливо мнение того же ученого, что «Слово» (напомним, что обычно оно называется «апологией») в действительности вовсе не апология, a Bekehrungsversuch, то есть йротрептик: Это, кстати, еще один серьезный довод против того, чтобы сЧитать адресатом римского императора.      ^; •

Таким образом, коротко результаты исследований можно изложить так: данный памятник представляет собой произведение протрептичес- кого жанра, написанное по-сирийски в самом начале Ш века в Восточной Сирии неизвестным христианским автором, жителем илиурожеи* цем Иераполя, и адресованное кому-то из местных династоб, скорее всего Абгару VIII Эдесскому.                              ■..-.■.>*.,-»<

Необходимо отметить, что в уже имеющихся работах без вншштя и интерпретации оставлен один немаловажный аспект мировоззрения раннесирийского автора, а именно его социально-политические воззрения. Между тем, у них есть ярко выраженные характерные особенности, представляющие исключительный интерес для истории христианской политической мысли. Этот пробел и призвана восполнить данная статья.

Более всего своеобразие Псевдо-Мелитона проявляется в его взглядах на происхождение и сущность язычества. Сама по себе эта тема, подробно разрабатывавшаяся в раннехристианской литературе, вряд ли заслуживала бы здесь отдельного разговора, если бы не та оригинальная трактовка, которую она получает в «Слове».

Основные представления о природе язычества содержатся еще в библейской книге «Премудрости Соломоновой» и сводятся к следующему: язычество есть обожествление либо сил природы (Прем 13: 2), либо умерших или царей (Прем 14: 15 — 17). К этому впоследствии добавилось еще и то мнение, что языческие культы учреждались по наущению бесов, заставлявших людей почитать себя. Все эти моменты можно без труда обнаружить и у Псевдо-Мелитона. «Если кто называет огонь богом, то это не бог, потому что это огонь, и если воду, землю, небо, или солнце и луну, или одну из звезд» (23) (перечень во многом похож на соответствующее место из «Премудрости»: «почитали за богов или огонь, или ветер, или движущийся воздух, или звездный круг, или бурную воду, или небесные светила» (Прем 13: 2). Далее, «они поклоняются изображениям умерших царей» (24) и «ты пресмыкаешься на земле перед бесами и призраками (larnata)» (27).

Однако, если внимательно присмотреться, обнаруживается, что Псевдо-Мелитон подходит к язычникам не с одной общей меркой. Уже в самом начале (23: 7 — 8) он выделяет как ложных богов золото и серебро, а затем говорит: «Люди, взыскуя Бога, преткнулись о камни и деревья, а те из них, кто богат, преткнулись о золото и серебро» (23: 15 — 16). Упоминание золота и серебра в данных контекстах можно истолковать так, что речь идет только о материале дли изготовления идолов. Но другие фрагменты показывают, что тут есть и иной, более глубокий смысл: «и не понимают они, когда дают золото художникам, чтобы те сделали им бога, и дают им деньги на украшение и убранство, и переносят свое богатство с одного места на другое, и почитают его. А какая может быть большая мерзость ('nuta), чем когда человек поклоняется своему богат ству и оставляет Того, Кто дал ему богатство?»(26). Эта мысль настолько важна для автора, что он повторяет ее еще раз на протяжении довольно небольшого (всего 9 печатных страниц) произведения: «И золото взвешивают, [чтобы узнать], сколько оно весит. И когда ты выделаешь его ('avafihy), зачем ты взвешиваешь его? Посему ты любишь золото, а не Бога» (29). Итак, для некоторых («тех, кто богат») предметом почитания являются деньги, корысть. Разумеется, Псевдо-Мелитон не утверждает, что язычество и в своей внешней форме есть просто культ денег. Он говорит: «они не поклоняются веществу золота и серебра, пока художники не изваяют их и тогда поклоняются им» (25).

Таким образом, обвинения в почитании богатства есть разоблачение лицемерия определенной группы людей, для которых действительны не столько прочие побудительные причины к идолопоклонству (обожествление природы и умерших, бесовское наущение), сколько личная выгода. Более того, стремление этих людей к собственной корысти есть еще и одна из причин самого существования языческих культов: «а те из них, кто умен (hakklina), или ради выгоды (yutrana), или ради суетной славы, или ради власти над многими (awhadvia d-sagya'), и они поклоняются и побуждают неразумных поклоняться бесчувственным [идолам]» (24). Итак, мы имеем разделение всех идолопоклонников на «умных» (они же «богатые») и «неразумных» (haslri lebba). Необходимо теперь рассмотреть, кто же относится к первой категории. Очевидно, что чисто имущественные различия — еще не все, так как, чтобы извлекать прибыль из язычества, необходимо обладать и властью («суетная слава» или «власть над многими»). И действительно, основной акцент Псевдо-Мелитон делает на том, что люди склонны обожествлять именно своих властителей, — даже то место из пророчеств Сивиллы, которое он цитирует, перетолковано в этом направлении (24)". Но есть в тексте «Слова» и еще более красноречивые свидетельства: «ибо вот и сейчас они почитают изображения кесаря более, чем прежние. Ибо от этих их прежних богов также и подати и налоги идут кесарю как тому, кто больше их, и сколько дают почитатели в казну других царей, [установлено] по местам» (24). Это значит, что все, что говорилось о «богатых» и «умных», применимо прежде всего к адресату «Слова», если принять мнение, что он все-таки царь. Получается, следовательно, что языческие культы выступают как моральная, а также и материальная опора государственной, царской власти. Именно поэтому Псевдо-Мелитон считает нужным пояснить, что «когда ты, оставив то, что видимо и тленно, будешь предстоять вовеки перед Ним, имея жизнь и знание, и твои дела будут тебе богатством неисчерпаемым и долей (naksa) без недостатка» (26). Автор «Слова» тем самым противопоставляет истинное богатство тому ложному и преходящему, которое его собеседник получает через посредство языческих культов.

Но у Псевдо-Мелитона есть и более прагматические аргументы. Он вовсе не осуждает земные блага сами по себе. В одном из приведенных контекстов прямо говорится, что богатство дается Богом. Доказывая, что следует не во всем подражать предкам, но исправлять то, что у них было плохо, Псевдо-Мелитон пользуется следующим доводом: «Разве те, кому отцы их оставили нищету, не стремятся разбогатеть? А те, кого родители не воспитывали, хотят получить воспитание и выучиться тому, чего не знали отцы их» (30). Получается, что богатство для автора «Слова» безусловно предпочтительнее бедности. В его сочинении прослеживается мысль, что идолопоклонство приводит к бессмысленной растрате материальных ценностей. «Восстань от среды тех, кто отдает пропитание (sibrata) свое в пищу огню и приносит одежды свои идолам»

" Ulbrich. Op. cit. -S. 117.

(28). Напротнв, одно изпреимущесго религии истинного Бога заключается в том, что <?Он нич«!го ае просит у тебя гтОн ни в чем не нуждается» (26,.9-т 10). Пожатом явнодалеют^я в виду именно вещественные приношения. Такой несколько приземленный подход вообще характе- рен для «Слова*» и стремление его автора осмысливать даже богословские вопросы в социальном плане делает произведение исключительно ценным для наших целей. .. хин

I/ Важчоотметитьито.^оПсевдо-Мелнто^^^^                                                свою веру,

едо адресат —

Так* оние да&рдег ууэдфп^гаедодзд не.мотут даровать

S&w-mwsss' окаэвд&ть царю, по его мрлягае^ и помощь на войне. Вообще, обращение в новую веру

прежде вцегси кдас>цритяи№; другого образ» поведения

п                         ^i^^CT^BASHil^WTppa^lGjWW»                                 фуздадавд хри-

сшак^сигоцравителя^позволи^щие, Ф, Две>рад^уподобиггь дамдадак средневекорр^у княжескому зерцаду^¹?«пустые; свои мысли IfeiB- доМелиггон излагает в довольно компактном отрывке, который, прежг де чем.интерпретировать его* целесообразнопривестицеликом: , _{Г !}., , /       кщгес^яарч «нйжййсТ* не могу вести себя

хорошо, noTONfy >гтО; Я царь, М**е,                                                                                  £»b{i

sbmakagy^)". Тот.кгоговориг тэ^поисшне засдужив^етоемеэдая, Ибо щучяф-щф немужт быть зачинателем -щщ, блда да убедщь? «арод п* слушаться его, чтобы жить э чистоте и дознавать Бежа в исщне? Й_:он дащ¹ Ш в. себе самом пример для всех добрых дел, ибо так приличествует (у") щу^Ведьд^^о^^бмд^^нщдая^                                                                                                                                    бь*.аоеу?*у«Аврег

етурникод, Д                                                                царство                     быуправл*тшш,в

мифе.,Котдацарь будетзнатъБога истинного,н6удет|бояться0ред Ним согрешать против людей, подвластных ему„и будет судить по правде, как человек, знающий, что и он будет судим Богом, т- тф-даите; кто под боль Боггц, «яреншз» лроив сэоеи» даря и-убояяг сщ eoi^^Rib/i«pyti цроттяв друп*ч

ведаое зло может быгь удалено отцарства, Що если царь не будет согрешать против тех, кто иод рукою его, и они »е будут согрешать против mm и-дру^                     ивя-яград» будет в

спокойствии, и                              ктхяе> б^а» датому fTOi«йЧгБоэдн© про^авг

л^емо.будет !ср^ди)й1р?._: Ибо ВОТ                                   бо^ьще^щго^нарь

свш^;|щддаяных>с^№сот                                                                                                            (фз^Щ*

; > Анэ^наируй ^rofF jTejKC®, .следуег.лйбратщ^; эщ^авде, дао яема_;«воли многах* «.завис^оет отнее даря Подаляетея^ Мелитовдне еддаож;

-а 1.л?,:'.и и- и;Г.Ж'<^г.о ч                   ' чн\о '/гмпп ii > id; '"■!!>;i¹"^-" ;п

¹² Dvornik F. Early Christian and Byzantine Political Philosophy: Origins and Background. - Washington, 1966. - Vol. II. - P. 586.                           r - , ,_и1 v \ ды. С нее практически начинается «Слово»: «и считают, что праведность в том, чтобы заблуждаться вместе с большинством (букв, "многими", sagya)» (22). И несколько ниже: «чтобы не было извинения тем, кто из стыда перед многими заблуждаются вместе с ними Ибо тем, кто стыдится жить, придется (ananqa) умереть» (23). Но только в приведенном фрагменте становится ясно, что, собственно, имеется в виду. Автор «Слова» имеет дело с ситуацией, когда правитель в определенной мере зависим от своих подданных и ответствен перед ними. Однако в интересах проповеди эту зависимость нужно снять, так как она не дает возможности царю стать «зачинателем всех благ» для своего народа. Чем же в этом случае обеспечивается, по мысли Псевдо-Мелитона, выполнение монархической властью своих обязательств перед подданными («не согрешать против людей, подвластных ему»)? Ответ очевиден: царь отвечает за свои действия перед Богом и будет за них судим. В этих взглядах намечена тенденция к выработке религиозной санкции царской власти уже в пределах христианства. Значение этого факта трудно переоценить, если вспомнить, что данное сочинение создавалось в то время, когда ни греческие, ни латинские христианские писатели не могли и мечтать о том, чтобы во главе государства стал их единоверец. В Сирии, а точнее в Эдессе, положение было несколько иным (об этом еще будет сказано).

Конечно, о сколько-нибудь артикулированной «политической ортодоксии», о чем-то подобном византийской императорской идеологии, какой мы ее знаем уже с IV века, здесь говорить не приходится. Отсутствуют прежде всего такие важные элементы, как представление о божественном происхождении царской власти (как института и применительно к каждому отдельному государю), а также об ответственности правителя перед Богом за свой народ (т. е. за его правоверие). Тем не менее неизвестный сирийский автор делает огромный шаг в направлении, которое затем приведет к Евсевию Кесарийскому с его известной доктриной христианской империи. Шаг этот заключается в следующем.

Индивидуальное обращение человека, которого он увещевает, не является для Псевдо-Мелитона конечной целью. Через посредство своего царя весь народ должен бьггь приведен к истинной вере. Насколько нам известно, это первый случай появления в христианской литературе идеи, которой суждено было столь великолепное будущее — от Трдата до св. равноапостольного князя Владимира. Свидетельство Псевдо-Мелитона может послужить немалым подспорьем тому, кто хочет понять, что же имел в виду Евсевий, называя Константина ётакояо^, t®v ёкто<;. Анализ текста «Слова» показывает, что концепция эта для автора не случайна и не обусловлена простым воздействием внешних факторов, но весьма прочно коренится в его социальных воззрениях. Как было уже показано, Псевдо-Мелитон считает, что в обществе существуют два рода людей, один из которых направляет другой. Применительно к языческим культам он рассматривал сггрица- тельные стороны такого положения (когда власть имущие поддерживают в простых людях идолопоклоннические заблуждения с тем, чтобы извлечь для себя материальную выгоду), а здесь разворачивает его положительные потенции. Вряд ли можно считать случайным, что схожие представления обнаруживаются и у современника Псевдо-Мелито- на — Бардесана. В «Книге законов стран» говорится о мудрых царях- законодателях, изменяющих в лучшую сторону обычаи целых народов. Вот одно из высказываний Бардесана: «Тот, кто властвует над самим собою, повинуется закону, который положен для него другим, который тоже обладает властью над собою»^[113]. Однако нужно признать, что в Псевдо-Мелитоновом «Слове» те же мысли относительно роли царя в избрании народом веры и образа жизни высказаны с гораздо большей четкостью. И если принять предположение, что сочинение это действительно писалось для Абгара VIII, придется признать, что правление этого монарха (о котором до сих пор спорят, был ли он христианином, сочувствующим христианству или иудействующим^[114]), дало сильный толчок христианской политической мысли, предвосхитивший многое из того, что вышло на поверхность лишь столетие спустя (сюда же можно отнести и возникновение легенды об Абгаре, которая дошла до нас в редакции конца IV — начала V в.). Вместе с тем следует заметить, что почва для появления подобных взглядов была на Ближнем Востоке весьма благоприятной.

Представления о религиозной функции царя как спасителя своего народа прослеживаются с Ш тысячелетия до P. X., они были присущи и эллинистической политической философии (вспомним титул 0оатг(р). Поэтому особого внимания заслуживает фраза о царе, который «спасает (nprq) народ, что под рукою его» (29, 9—10). Ведь корень PRQ (спасать, искупать) в позднейшей сирийской литературе в подавляющем большинстве случаев означает сотериологическую миссию Христа (особенно существительные parqa, pariiqa, прилагательное paruqaya). Не исключено, что и в начале Ш века у него могли быть сильные религиозные коннотации. И все же у Псевдо-Мелитона, нам кажется, такого рода воззрения присутствуют лишь в «снятом» виде. Дело в том, что никакой сакрализации царской персоны в «Слове» нет, более того, завершающая фраза гласит, что даже если собеседник Псевдо-Мелитона исполнит все, что тот ему советует, Бог не почтит его больше, чем других праведников. С другой стороны, взгляды нашего автора в точности отражают основные характеристики месопотамского представления о царе, которые Г. Франкфорт формулирует следующим образом:

«Царство было чем-то происходящим не от людей, но приданным обществу богами; царь был смертный, сотворенный, чтобы нести сверхчеловеческое служение, которое боги могли в любое время отнять и вручить другому»;^[115] «Царь был смертным, на которого возложено тяжкое бремя руководства человечеством в его рабском состоянии»^[116].

В анализируемом отрывке встречается также мотив, довольно обычный для ранних апологетов, — о том, что истинная вера способствует миру и спокойствию в государстве. Однако и тут у Псевдо-Мелитона мы видим несколько иную трактовку — христианство благоприятствует миру и спокойствию в первую очередь потому, что гармонизирует отношения между царем и его подданными. Здесь тоже намечаются некоторые параллели с византийской имперской идеологией.

Еще один вопрос, который необходимо затронуть в этом исследовании, касается отношения автора «Слова» к Риму и римским императорам. Дело в том, что в тексте имеется фрагмент (частично он уже цитировался), который позволяет сделать довольно любопытные выводы. Приведем его теперь уже целиком:

«Вот и сейчас они почитают и поклоняются изображениям кесарей более, чем прежним [идолам]. Ибо от этих их прежних идолов налоги и подати идут кесарю. Поэтому убивают тех, кто презирает их и уменьшает доход кесаря» (24).

Интересно, что Псевдо-Мелитон говорит это в доказательство того, что идолы не суть боги. Но ведь для христиан Римской империи культ императоров был важнейшей составной частью язычества, и притом самой опасной, если не в смысле воздействия на умы, то, во всяком случае, как постоянная зона конфликтов с государством. Псевдо-Мелитон же воспринимает поклонение кесарям как нечто принципиально отличное от обожествления умерших царей, так что само по себе высокое положение культа императора доказывает, что прочие культы посвящены тоже не богам, а умершим людям. По-видимому, это объясняется тем, что автор «Слова» предполагает в своем собеседнике настолько высокое и отвлеченное понятие о Боге, что не допускает мысли, будто богом можно считать живого человека (тот же Г. Франкфорт, между прочим, убедительно доказывает, что в древней Месопотамии поклонение царским статуям вовсе не означало в собственном смысле обожествления царей^[117]). Так или иначе, использование подобной аргументации показывает, что реальная ситуация в Римской империи Псев- до-Мелитону была известна плохо. Особенно это видно из того, что преследования христиан (а именно последних, скорее всего, следует подразумевать под «презирающими идолов») обусловлены лишь тем, что они «уменьшают доход кесаря», между тем как главным обвинением против них в Римской империи был как раз отказ воздавать божеские почести императорским изображениям. Такая частичная осведомленносгь также свидетельствует о том, что произведение, приписанное Мелитону Сардскому, создавалось в одном из пограничных полунезависимых царств, но не на римской территории непосредственно.

Таким образом, в сочинении, называемом условно «Апологией» или «Словом» Псевдо-Мелитона, разработана довольно последовательная концепция, рассматривающая язычество в том числе как сознательный обман со стороны сильных мира сего, преследующих своекорыстные цели. В этом смысле, однако, идолопоклонство служит и фактором, укрепляющим власть земных царей (обожествление умерших правителей также можно связать с этими целями). Псевдо-Мелитон четко различает между теми, кто почитает языческих богов по неразумию и заблуждению — для них идолослужение есть только бессмысленная растрата их достояния, и теми, кто руководствуется скорее расчетом. Демонстрируя весьма трезвый и прагматический подход, неизвестный сирийский автор предлагает своему адресату — царю взамен утрачиваемых вместе с язычеством выгод те преимущества, которые может принести устроение царства на началах истинной религии. Это устроение основывается на ответственности царя и подданных перед Богом, в том числе и за соблюдение обязательств по отношению друг к другу. На царя возложена и особая миссия — стать зачинателем обращения своего народа. Несмотря на то, что ситуация, отразившаяся в «Слове», была характерна не для самой Римской империи, но для одного из пограничных царств (вероятнее всего, Осроены), идеи, содержащиеся в этом памятнике, очень важны как прообразы многих существенных черт христианской политической идеологии.