https://zona.media/news/2023/08/17/dsntsk
Вильнюсский университет решил с августа разорвать трудовой договор с библиеистом Андреем Десницким. Об этом радиостанции LRT рассказал декан филологического факультета профессор Миндаугас Кветкаускас.
Десницкий с осени 2022 года работал там научным сотрудником и преподавателем русской литературы.
В мае 2022 года LRT выпустила разбор старых публикаций исследователя о том, что до 2014 года тот выступал за проведение референдума о присоединении Крыма в России. Десницкий уточнил журналистам, что он никогда не поддерживал саму аннексию Крыма в 2014 году, «не считал этот фарс справедливым» и выступает против вторжения России в Украину.
Ректор университета Раймундас Балчюнайтис тогда говорил, что они проведут проверку из-за публикаций.
Сегодня LTR также опубликовала выдержки из статьи филолога 2012 года на сайте «Правмир» о советской оккупации стран Балтии. Согласно анонсу, автор рассуждал, какое из слов более применимо к событиям 1940 года — оккупация или аннексия, и как это влияет на отношение к русскоязычному населению государств.
LTR выделила следующие два абзаца из статьи, в которых, по их мнению, ученый «отрицал оккупацию стран Балтии»: «Как ни абсурдно это звучит, танки входили в Ригу, Таллинн и недавно переданный Литве Вильнюс <…> с полного согласия местных правительств. Ни войска, ни население не оказали сколь-нибудь ощутимого сопротивления, многие радостно приветствовали Красную Армию, считая ее освободительницей от правой националистической диктатуры.
Дальше были срежиссированные выборы и просьбы о вхождении в СССР, но, опять-таки, как ни нелепо это звучит, с формальной точки зрения свободы при Красной Армии стало больше, потому что до ее прихода никакие выборы не были предусмотрены вообще».
Андрей Десницкий прокомментировал новый разбор в фейсбуке «Естественно, и я тогда находился под влиянием кремлевской пропаганды, ее любимый приемчик: "да, конечно, Сталин был ужасен, но посмотрите на…" — и в этой статье 2012 года я это транслировал, увы. И, вероятно, это не единственный пример того, как я это делал, думая, что самостоятельно рассуждаю о тонких и важных материях. А потом пришел 2014 год. А потом 2022. И стало совершенно ясно, куда ведет эта риторика и как опасно ей поддаваться», — частично согласился он с претензиями.
«Если бы я писал на эту тему сегодня, я бы ограничился только одним предложением: "Нет ни малейших сомнений в том, что присоединение было действительно насильственным и нарушало все мыслимые нормы международного права, и что репрессии действительно последовали". Это там сказано, и я до сих пор так считаю. А все остальное, о чем я там тогда писал, я вижу совершенно иначе 11 лет спустя», — добавил филолог.
Оп.: 1 сентября 2023 года. https://www.moscowtimes.ru/2023/09/01/zapiski-otmenennogo
А давайте я вам расскажу, что такое «культура отмены» с точки зрения человека, которого отменяют? В прошлом году мы с женой уехали из России, потому что не готовы были молчать о своем несогласии с войной и репрессиями. Мы нашли в Литве прекрасное место для жизни, новых друзей, работу по основной специальности.
А потом всё это вдруг куда-то исчезло после того, как среди нескольких десятков тысяч постов в Фейсбуке, среди сотен колонок на сайтах раскопали мои старые высказывания — те, которые не вписываются в нынешние стандарты. И оказалось, нам всё теперь надо начинать заново и с нуля, вероятно, в другом месте земного шара. Мы начнем. Мы сумеем. Но с вами хочу поделиться наблюдениями — надеюсь, вам они не пригодятся.
Как это бывает?
Сначала ты видишь публикацию в Фейсбуке и смеешься: это я-то поддерживал захват Крыма? Да вы с ума сошли, я же подписал публичное осуждение этого захвата, и много чего мне потом за это прилетело! Я же последовательно занимал позицию против агрессии и войны, а 24 февраля подписал первое публичное обращение. Даже говорить тут не о чем.
А потом выходит репортаж в прессе, и ты понимаешь: это всё ничего не значит для нескольких людей, назначивших себя Совестью Человечества. Это похоже на судебный процесс над твоей репутацией, только роль следователей, прокуроров и судей играют одни и те же люди. Кстати, и нормы: что хорошо и что плохо — устанавливают тоже они, раз и навсегда, для настоящего, прошлого и будущего. А попытка сыграть роль адвоката рассматривается как соучастие, поэтому многие из тех, кого ты считал друзьями, старательно отворачиваются: «Ну, тебе уже не помочь, а так мы только себе повредим» (цитата из частного разговора).
Но поскольку нет официальных обвинений, судебных процессов и т. д., то и ввести этот процесс в нормальное законное русло тоже крайне трудно, особенно в стране, законы которой ты даже не можешь прочитать на ее языке.
Но на этом этапе ты еще надеешься, что возможно что-то доказать: вот тут я не то имел в виду, вот тут выдернули из контекста, здесь вообще полностью всё переврали. Посмотрите на картину в целом! Но этого уже не слышат, тем более что литовская публика по-русски обычно не читает и судит об истории по паре пристрастных публикаций.
И ты осознаешь: а вот эти очень давние разговоры 15 лет назад вообще звучали совершенно иначе, воспоминания о них сегодня, да еще среди иной культуры и беженцев от войны, выглядят неуместно. И за то, что действительно сказано второпях и неверно, на что ты теперь смотришь совершенно иначе, ты пытаешься извиниться, но для судей это лишь усугубляет твою вину. И тут же откуда-то сбоку раздаются голоса: ага, это он лижет сапог, которым его пинают.
А потом ты просто понимаешь, что всё рухнуло. В этом университете ты больше не работаешь, и в этой стране тебе вряд ли дадут спокойно жить. Значит, поднимайся и иди дальше. За стадией депрессии, как известно, следует принятие, оно у меня еще впереди.
Культура отмены и отмена культуры
Я бы понял, если бы этой ценой была возвращена жизнь хоть одному убитому, или здоровье — одному покалеченному на войне, или дом — хоть одному изгнаннику. Но ведь не будет этого. Всё можно объяснить горячностью войны, конечно, а с другой стороны — такая горячность нередко разжигает войны. Да, одна сторона в этом вооруженном конфликте права, а другая нет, но если так, зачем перенимать ее драконьи методы?
Мы все живем в информационном поле, сформированном той или иной пропагандой. Нам может казаться, что мы независимы в оценках, — но сам список вопросов, сама манера говорить о них уже кем-то заложена в нас. У Сергея Довлатова приведена гениальная реплика Анатолия Наймана: «Советский, антисоветский — какая разница!» То есть человек, уехавший из СССР, сменил оценки на противоположные: раньше хвалил коммунизм и ругал капитализм, теперь капитализм хвалит, а коммунизм ругает. Но точно так же бездумно и некритично, с помощью тех же риторических конструкций.
Возвращаясь к тому, что было лет 10–15 назад, мы действительно многое переоцениваем, глядя из сегодняшнего дня, из жутких последствий. При этом у нас разные истории, разная степень вовлеченности в события и готовности к переменам. И на этом пути мы можем помогать друг другу, находить решения сообща, а можем идти по головам: «Я-то понял(а) всё вовремя и покаялся(-лась) правильно, а вот он, она и они — нет, ату их, ату!»
В большом мире, кажется, это принято назвать «культурой отмены», но я бы скорее назвал «отменой культуры», потому что культура предполагает честную дискуссию и сомнения, оставляет пространство для маневра. Когда-то в частном разговоре Сергей Аверинцев произнес фразу, которая меня очень удивила: «Точка с запятой — мой любимый знак препинания, я бы основал орден любителей точки с запятой».
Запятая — это недосказанность. Точка и особенно восклицательный знак (как же его сегодня любят!) — финал, невозможность ничего возразить или дополнить. А вот точка с запятой — приглашение к продолжению: а с другой стороны… И там, где это возможно, — там идет диалог и развивается культура.
И даже если мы уверены в собственной правоте, аргументы другой стороны должны быть приведены и опровергнуты по сути, иначе наша правота останется недоказанной. Именно поэтому на защитах диссертаций выступают оппоненты, их задача — сказать всё, что только может быть сказано против диссертанта. И если оппоненты ограничились комплиментами, к процедуре защиты возникают серьёзные вопросы.
Да, есть вещи простые и однозначные, о них надо говорить прямо, и я смею утверждать, что я так и делал в своей жизни, когда публично осуждал противоправную аннексию Крыма и полномасштабное вторжение в Украину. За это мне пришлось заплатить вынужденной эмиграцией, бросить всё в 54 года. Но я не считаю, что с той же категоричностью, с тем же чувством непогрешимости кто-то имеет право препарировать мою жизнь и устраивать мне гражданскую казнь.
Если человека будут приравнивать к подборке цитат и по ней судить, если не будут давать права на сомнение и изменение — значит, в итоге победит путинизм, даже если конкретно Путин эту войну проиграет.
После катастрофы
Я не вошел первого сентября в университетскую аудиторию, в которой меня ждали знакомые студенты (знаю, что ждали, с их собственных слов). Официальная причина отмены контракта, конечно, вполне нейтральная: недостаток нагрузки.
Моя жена Ася не пришла в школу, вести занятия в которой готовилась всего неделю назад, ее контракт тоже отменен. Да, мы потеряли очень много. Кто и что от этого приобрел — не знаю.
Впрочем, история жизни не закончена, а как человек, прошедший через советские пионерлагеря и советскую армию, я знаю, что значит встать, отряхнуться и пойти дальше. Ничего такого принципиально нового не произошло. Советские, антисоветские — какая разница?
А на сайте «Миротворец» среди списка врагов украинского народа — теперь мое имя, и наша семейная фотография в Крыму, как доказательство наших преступлений: отдыхали на оккупированной территории! Только нашему сыну, рожденному в 1999 г., на фото всего девять лет, и выглядит он никак не старше. Казалось бы, нетрудно подсчитать, когда было сделано фото. Но зачем?
Счастливая семья смотрит на закатное солнышко глубоко довоенного года и еще не знает, что через пятнадцать лет этот взгляд кто-то сочтет преступным.
11 июля 2012 года,
Андрей Десницкий. Советская Прибалтика: что это было?
https://www.pravmir.ru/sovetskaya-pribaltika-chto-eto-bylo/
азалось бы, мелочь: оккупация или аннексия… Выбор слова меняет картину, и снова история используется не как урок, а как подпорка для очередной идеологии.
Летние даты щедро были рассыпаны по городам Советской Прибалтики: бабушка моя жила в Риге рядом с кинотеатром под названием «21 июля», но для меня этот день ничего тогда не значил.
В перестройку об этих датах заговорили в полный голос, нам рассказали, что в августе 1939 года был подписан пакт Молотова-Риббентропа, в июне 1940-го в три независимых прибалтийских республики были введены советские войска, в июле там прошли выборы в местные парламенты (почти 100% голосов получили коммунисты и их союзники), в этом же месяце республики были объявлены советскими, а в августе приняты в СССР.
Советская мифология тогда сменилась антисоветской, но оценки остались такими же однозначными – и такими же далекими от реальности. Присоединение Прибалтики теперь описывалось как что-то вроде нападения Гитлера на Чехословакию или Данию: взревели моторы танков, пошли колонны пехоты, и граждане независимой демократической страны с изумлением обнаружили у себя под окнами оккупантов, но делать что-то было уже поздно… А потом начались массовые репрессии.
Нет ни малейших сомнений в том, что присоединение было действительно насильственным и нарушало все мыслимые нормы международного права, и что репрессии действительно последовали. Но на этом сходство заканчивается. Начнем хотя бы с термина «оккупация», который давно уже стал в Прибалтике официальным.
Он предполагает, что некая территория временно контролируется другим государством, но не объявляется его частью, а жители этой территории не становятся гражданами этого государства. А значит, не несут никакой ответственности за то, что в нем происходит. Классический пример – арабские территории, оккупированные Израилем.
На самом деле имела место аннексия – присоединение территории, жители которой становятся полноценными гражданами со своей долей ответственности за всё происходящее. Казалось бы, мелочь: оккупация или аннексия… Выбор слова меняет картину, и снова история используется не как урок, а как подпорка для очередной идеологии.
Итак, вернемся к реальности. Три прибалтийских республики были к тому моменту не демократиями, а правыми националистическими диктатурами. В 1934 года в Латвии и Эстонии прошли государственные перевороты (в Литве это случилось еще раньше): были отменены выборы, распущены партии, а вся власть была сосредоточена в руках несменяемых правителей: Улманиса, Пятса и Смятоны.
Их политические противники в основном сидели в тюрьмах, а представители нетитульных наций ощущали себя, скажем так, не совсем дома.
Достаточно сказать, что немцы из Эстонии и Латвии в конце 1930-х были практически поголовно переселены в Германию по договоренности с Гитлером. До этого, сразу после обретения независимости, в ходе земельных реформ была национализирована их собственность. В свое время даже знаменитый Домский собор в Риге был конфискован в пользу государства у немецкой лютеранской общины.
Далее, нападение Сталина было далеко не внезапным. Еще в октябре 1939 г. были заключены договора с правительствами всех трех республик о размещении военных баз на их территории. Так что часть советских самолетов, бомбивших Финляндию зимой следующего года, взлетала с аэродрома под Таллином.
В июне 1940-го года СССР предъявил правительствам трех республик жесткие требования о существенном увеличении контингента войск и смене политического курса. Фактически принятие этих требований означало утрату независимости. Все три диктатора согласились, ни один из них не отдал приказ о вооруженном сопротивлении, ни один даже не заявил о насилии с советской стороны.
Как ни абсурдно это звучит, танки входили в Ригу, Таллин и недавно переданный Литве Вильнюс (до сентября 1939 года он был польским городом Вильно) с полного согласия местных правительств. Ни войска, ни население не оказали сколь-нибудь ощутимого сопротивления, многие радостно приветствовали Красную Армию, считая ее освободительницей от правой националистической диктатуры.
Дальше были срежиссированные выборы и просьбы о вхождении в СССР, но, опять-таки, как ни нелепо это звучит, с формальной точки зрения свободы при Красной Армии стало больше, потому что до ее прихода никакие выборы не были предусмотрены вообще.
Сталин не просто задавил республики силой, он еще и сыграл на их внутренних противоречиях и привлек на свою сторону тех, кто ждал перемен. Характерно, что армейские части трех республик были не распущены, а включены в состав Красной Армии со своей формой и знаками отличия, некоторые даже повоевали с немцами в 1941 году.
Еще в феврале 1940-го года президент Латвии Улманис публично заявлял: «Если трудное, роковое испытание настанет, то в среднем одному мужчине с каждого хутора придется надеть форму». Значит, в июне он не считал, что роковое испытание настало – и это при том, что у него перед глазами был пример Финляндии, только что отстоявшей свою независимость в войне против СССР!
Да, финнов было больше, их страна превосходила Прибалтику размерами и была лучше приспособлена для обороны, особенно в зимних условиях – но почему же прибалты даже не попытались сопротивляться?
Ответ представляется очевидным: Финляндия сохраняла демократический строй, в ней существовали партии, проходили выборы, действовали обычные законы, и парни с хутора, надевая форму, знали, что защищают. Конечно, демократия сама по себе ничего не гарантирует (в Чехословакии она тоже была), но она оставляет больше шансов для выживания в условиях внешнего кризиса.
В трех прибалтийских республиках всё зависело исключительно от воли трех немолодых мужчин, «отцов отечества», и стоило кому-то еще более волевому и более отеческому сломить эту волю – ему досталось всё сразу и без борьбы.
Усвоены ли эти уроки истории сегодня? Как водится в таких случаях, лишь отчасти. Российская угроза, возможность нового нападения, а то и нового пакта по разделу сфер влияния (на сей раз уже с НАТО), который отдаст Прибалтику России – непроходящий ночной кошмар местных политиков… а заодно и хорошее средство агитации.
Что же пошло тогда не так, в 1940-м году или даже раньше, что может встать на пути русских танков, если не хватает военных сил? Ответом служит слово «демократия».
Выборам и партиям в трех республиках сегодня ничто не угрожает, самые радикальные политические силы действуют строго в конституционных рамках. С другой стороны, демократия – это не только процедуры. Все чаще сегодня можно услышать латышей и эстонцев (в Литве ситуация все-таки иная), называющих большой ошибкой национальную политику своих стран после восстановления независимости.
Большинство русских, проживающих в этих республиках, было фактически поставлено в положение людей второго сорта. В Россию давно уехали те, кто не хотел с этим мириться, и кому было, куда ехать. Для тех, кто остался, Родина – Прибалтика.
Но если значительная часть населения (по политическому или национальному признаку) становится второсортной, стоит ли удивляться, что она будет забрасывать чужие танки не гранатами, а цветами?
К тому же явно не русские танки представляют сегодня главную проблему для Прибалтики. Сотни тысяч учат теперь не русский и не латышский, а английский, и уезжают работать в Западную Европу. Если их Родина теперь – Шенген, ничего удивительного в том, что хутора пустеют, закрываются железнодорожные станции: там больше некому сходить с поезда.
Не пора ли перестать делиться по национальному признаку и принимать всех, для кого эта земля – своя? Не делить, а собирать оставшееся?
Хотелось бы мне в заключение сказать, что всё это прибалтийские, а не наши проблемы: единоличная власть вместо демократии, обиженное меньшинство, отстраненное от управления собственной страной, страх перед восточным соседом с огромной армией и еще бóльшим населением, бегство активных и молодых на Запад, опустевшие деревни…
Хотелось бы, да вот не получается.