Мф, 22, 39 вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя;

Мк. 12, 31 Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет.

Это цитата из Лев. 19, 18 ("люби ближнего как самого себя").

По согласованию №133; Фразы предыдущая - следующая.

Ср. упоминание этой заповеди вместе с заповедью о любви к родителям. Там и комментарии. Так же см. заповедь о любви к врагам.

* * *

Люди, которые высмеивают призывы любить всех, логически правы. Любить надо ближнего, с кем соприкасаешься, кому можешь сделать больно, а можешь сделать хорошо. Любовь к дальнему платоническая, ненастоящая, она всего лишь замаскированный эгоизм. Вон, рядом девочка тонет, а ты голодающего Африки любишь, а девочке руку не протягиваешь.

Логически верно, а на деле тут таится прескверный подвох. Если считать ближним только того, кто телом рядом, то очень скоро рядом окажутся лишь весьма неприятные и агрессивные манипуляторы. "Полюби меня, я твой ближний!" вламываются в жизнь чиновники, полицейские, политики. Заботу о тонущей девочке они любезно берут на себя, а взамен просят послужить в армии, помочь в борьбе с "сектантами", постеречь "традиционные ценности" и постоять в храме "государствообразующей религии" - ну, не молясь, а просто так, из долга перед ближним постоять. Мы ведь с одного двора, надо друг друга выручать, а?

Не а! У человека один двор - Вселенная. В бесконечности все равно далеки и равно близки. Один двор на всех. Согласиться с тем, что ближний - тот, кто рядом, означает предать не только того, кого схватили и увезли, но и того, кто умер или ещё не родился. Мужа в Сибирь сошлют, так что ж - теперь ему надзиратель ближний, а жене нового брать, кто первый на порог ступит? Хорошо, если это будет сосед, а если участковый...

"Царство Небесное приблизилось" - царство кесаря отдалилось. Ближний не тот, кто нуждается в твоей помощи, а тот, кто помогает тебе. Самарянин милосердный - ближний, а лидер нации, родненький такой, миленький, всегда маячащий в телевизоре на кухне - дальний.  На Небе все - ближние. Воскресение - не духом, а духом и телом, и потому тех, кто рядом тонет, надо не любить, а просто вытаскивать из воды, а любить надо тех, с кем не стыдно нагишом искупаться, с кем посмеёшься, если она тебе будет судно менять - или ты ей.

Кого любишь, тот и ближний. Помогать надо не ближнему, а тому, кто нуждается в помощи. Для того и голова на плечах, кто соображать, кому помогать, а кто может и потерпеть, кто не тонет, а лишь прикидывается. Для того и сердце в груди, чтобы отличать обман от искренности, нужду от манипуляции, любовь от чувства долга. Конечно, Бог не зря посылает того или другого человека в соседи, но не всякий сосед послан именно Богом, а то бы вагон метро в час пик был истинной церковью и уммой.

Кто-то остроумно подметил, что призывы экономить воду, мыло, не требовать стирки постельного белья ежедневно - обращают лишь к постоятельцам очень дорогих гостиниц. Экология - причуда сравнительно богатых. Бедняку не до жиру. Не беспокоится о глобальном потеплении замерзающий от нехватки дров. Голодный не разбирается в диетах, а разбирается в объедках. Не до сортировки мусора тому, у кого за день всего мусора - козявка из носу и отклеившийся пластырь. Богатство очень, очень смягчает нрав. Даже надменный богач и то - вежливее надменного бедняка (гордость неразборчива, она и во дворцах, и в хижинах селится). Многие неприятные черты "совка" молниеносно лечатся достойной зарплатой. Начинаем улыбаться, здороваться первыми, толерантность появляется из ниоткуда, готовность прощать и терпеть вздорность, склочность, глупость... Правда, те пороки, которые остаются, вообще никакими средствами не лечатся - наружными, во всяком случае. "Быть нищим духом" означает вести себя как богач вне зависимости от количества денег в кармане. Есть деньги, нет денег, - всё равно вежливо, кротко, спокойно, смиренно, словно ты можешь купить со всеми потрохами доставляющего тебе неприятности. Можешь его унизить, превратить в раболепного холуя, заставить ползать перед собою и лизать свои ботинки... Можешь - но зачем? Он не знает, что ты миллионер, Гарун-аль-Христос, вот и задирается... С высоты Небесного Иерусалима такими мелкими кажутся чужие грехи и такими крупными - добродетели...

В крайнем случае, это упражнение не помогает, можно удариться в другую крайность - я Лазарь, сидящий у дороги... Какая мне разница, какие грехи у проходящих мимо! Они могут кинуть копеечку, краюшечку, не сейчас, так завтра - в общем, невероятно бедный так же не будет злиться как на людей как невероятно богатый. Вот почему "нищий духом" означает ровно то же, что "духовно богатый". Однако, "нищий духом" - универсальнее и выразительнее, потому что опыт нищеты есть у каждого - детство (ребёнок не имеет ничего своего), в отличие от опыта богатства.

НАСЛАЖДЕНИЯ И СТРАДАНИЯ ЛЮБВИ

Заповедь "Не убий", конечно, до Христа не понималась абсолютно. Это видно уже из того, что за убийство полагался суд. За убийство врага государства - в виде ли смертной казни, в виде ли военного "подвига" - полагается не суд, а награда. Суд есть внешний авторитет, государство же по определению есть авторитет-в-себе, суверен, и суда над собой и своими служителями оно не допускает.

Бог как судья допускается государством лишь в качестве ещё одного своего служителя, способного повлиять на тех, на кого не действуют обычные средства. Это - идолопоклонство, попытка манипулировать Богом. Кто пытается манипулировать Богом, тем начинает манипулировать идол. Ханжами манипулирует ханжество. Бог же приходит в мир не как представитель государства, не как судья приходит судить. Бог приходит в мир не судить, а спасать. Обычный судья не должен общаться с обвиняемым, чтобы сохранить объективность. Страшный Судья откладывает суд, чтобы вступить в общение с обвиняемым, стать абсолютно субъективным и этим спасти виновного - даже убийцу, даже палача, даже солдата. Как Он спасает, людям не всегда дано видеть, но дано видеть, чувствовать, как Бог страдает и наслаждается.

Бог наслаждается, потому что любит, страдает, потому что любит. Человек призван стать любовью. Постепенно узнаёт человек наслаждение любви. Это не наслаждение влюблённости, эгоистическое удовольствие от обладания любимым, наслаждение, которое бьёт изнутри.

Наслаждение любви существует вне любящего и этим именно спасает от эгоизма и гордыни. Радость любви светит как солнце и как солнце не поддаётся присвоению, не движется вокруг любящего, а требует от любящего изменить орбиту и двигаться вокруг любви.

Страдание любви, напротив, в человеке как гвоздь, впивающийся в ногу. Даже хуже гвоздя - как песчинка. Гвоздь можно выдернуть, песчинку иногда и не поймёшь, где она. Это приватное, это единственная подлинно частная собственность человека. Это страдание от того, что любимый не совершенен, любимый не Бог. Каждый любимый хоть чуть-чуть, да враг, и то, что "чуть-чуть", лишь больше причиняет боли. Я и сам враг себе, что делает мою любовь к себе болезненной и противоречивой. Только любовь к Богу свободна от страдания, но Бог-то поворачивает нас от Себя к Своим подобиям, к людям, как мы. Он любит людей и страдает от людей. Наше подобие Богу не в том, что мы наслаждаемся, когда любим, а в том, что наслаждение любви - наш гость, а страдание любви - наш хозяин. Мы способны принять страдание и всё же любить, любить вопреки страданию, не благодаря страданию, а благодаря любви и её средоточию - Творцу.

Ницше заметил, что любить ближнего означает прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!» Унять своё властолюбие. Даже, когда ближний прибегает к нам за успокоением, мы должны ясно видеть, что покой — мир, ясность, чистота — у ближнего за плечами.

Нельзя поделиться своим покоем и миром, можно лишь похлопать или погладить ближнего по плечам. Достаточно не мешать - а помощь всегда есть помеха.

"Оставить в покое" - означает довериться тому, что в ближнем есть этот самый "покой", "мир", что его комната - по славянски именно "покой" - это комната не хуже нашей.

Ровно этого мы хотим от других людей: не надо помогать, лишь бы не мешали. Конечно, помощи тоже хочется, но желательно "не учите меня жить, а помогите материально" - то есть помощи максимально обезличенной, ни к чему не обязывающей, сохраняющей нашу свободу.

Таково "прежде всего". Дать ближнему жить в его собственном покое, хотя этот покой может быть весьма беспокойным и даже опасным для нас. Никаких превентивных ударов, однако!

"Прежде всего" не означает "только и всего". Овладев искусством уважать приватность ближнего, покой его внутреннего замка (выражение св. Терезы Авильской), можно начинать помогать. Наверное, можно и чуть раньше начинать помогать... И не ждать просьбы о помощи... Только уж тогда чур - не жаловаться!

* * *

Основной проблемой является отличие любви к себе от себялюбия. Самопознания от самолюбования. Вообще, любования - от любви. Любование ведь противоречит любви и тогда, когда обращено на другого. Любования - девять десятых во влюблённости, да и в любви на её заре, но рост, развитие любви подразумевает переход от любования другим в любовь к другому.

Это справедливо даже в отношении любви к Богу, и прежде всего к ней. Религиозный фундаментализм, реакционная религиозность как раз делаюта кцент на любовании Богом, а Бог-то хочет не любования нашего, а любви. Различие как между монологом - "О, какой Ты великий и могучий утёс!" - и диалогом, и в этом смысле в простом "Боже, помоги сдать экзамен!" больше любви к Богу, чем в "Славословлю Тебя, Творца неба и земли!". Не говоря уж о "спасибо, Боже, что помог сдать экзамен, а теперь помоги экзамены сдавать своими силами, а с Тобой говорить о более важном!"

В диалоге, в любовном обмене взглядами и словами, каждый познаёт себя в другом как в зеркале. Нарцисссизм возможен и тут. Самовлюбленный человек созерцает в другом только себя, превращая другого просто в лужу воды, в кусок амальгамы под стеклом. Любовь, однако, не в том, чтобы видеть в другом себя ("ты есть я"), и не в том, чтобы видеть себя отражением другого ("я есмь ты"), -то и другое есть любование с потерей себя и другого. Любование - глухо и немо, оно ограничивается зрением, процессом однонаправленным, там, где необходим обмен. Самолюбование противоположно самопознанию, самолюбование есть потеря себя. Нарцисс любуется не собой, а образом себя, себя же он не знает и боится узнать.

Страх узнать себя понятен - ведь человек недостаточно человечен, недотягивает до уровня, который сам признаёт единственно человечным. Недостаточность не слишком велика, но очень болезненна. Мы боимся увидеть в другом, в зеркале, в себе то, что отравляет наше существование. Тьму. Зло. Настоящая Медуза Горгона со всеми своими гадюками внутрь меня есть - как и Царство Божие. Чтобы справиться с этим страхом надо увидеть себя в отражении. Не потому, что отражение не страшно - оно страшно. Но отражение устанавливает дистанцию между мною и мною. Я расслаиваюсь и в интервале между слоями образуется воздух надежды.

Вот почему исповедь - отражение себя в другом (Боге, священнике) - это такой же исцеляющий диалог, как беседа с психотерапевтом. Ведь и хороший терапевт не учит, а лишь предлагает себя в качестве отражательной поверхности. Когда человек говорит, что ему не нужен священник для покаяния - он прав, для покаяния даже и Бог не нужен. Поэтому, однако, покаяние может быть разрушительным, самоубийственным явлением, как у Иуды. Это взгляд злу глаза в глаза и исчезновение, окаменение, фиксация во зле. Священник (или Бог) нужен не потому, что обладает волшебным свойством исцелять, а просто потому, что они - зеркало ("свидетели"). Да, Сам Бог - лишь свидетель, во всяком случае, когда речь о покаянии. Свидетель слушающий, свидетель прощающий. Вот когда сказано, когда прощено - тогда Бог из зеркала становится страстным любовником, нежным другом, любящим Отцом.

"Люби ближнего как самого себя" в Евангелии повторяет уравнение "люби Бога и люби ближнего". В этом уравнении "самого себя" и "Бога" - одно неизвестное, выраженное по-разному. Я не бог, Бог - не я, но во мне та же способность любить, что и в Боге. Это очень странная, нетривиальная любовь, не требующая другого и в то же время творящая другого. "Я и Отец одно", - так описывает эту любовь Иисус, и все последующие попытки описать отношения любви в Боге хуже этого описания, всего лишь описывают это описание, а не реальность Бога. Точно так же любая психология лишь описывает то, что описывает о себе человек, но не описывает человека - во всяком случае, человека любящего. Легко описать человека самовлюблённого, самолюбующегося, который составляет девять десятых человека, но который как раз и не есть подлинный человек. Нарцисс - это то, что Павел называл "плотским человеком", человек, похожим на кусок великолепного мяса на рыночном прилавке. Годен лишь на то, чтобы съесть - в постель с ним не ляжешь. А с любящим - ляжешь, и с Богом - ляжешь, и будет опять чудо библейских ночных поллюций Духа Святого, оплодотворяющих и творящих человека.

Алиса в Зазеркалье - это детская сказка, а реальность в том, что мы и есть зазеркалье, я - отражение Бога, призванное войти в Того, чьим отражением я создан. Самолюбование считает зазеркальем окружающих, любовь к себе рвётся к себе в Зеркалье, к Настоящему, к Оригиналу.

Любить другого как себя означает принятие другого не как ещё одного обитателя Зазеркалья, а как единого истинного Бога, подлинную реальность. Благоговейно, уважительно - и с полной готовностью порвать отношения, если другой перестанет быть другим, а повернётся к нам лицом карточной карты. Бывает и такое - это зло, и очень личное, лицевое зло, ровно такое же, как и во мне, зло, сделавшее добро и свет, Бога - всего лишь изнанкой, и пытающееся эту изнанку отодрать, хотя отдерёшь - умрёшь, исчезнешь совсем. В Боге этого зла нет, и любовь к Богу - источник любви к себе без примеси самолюбования, без глухоты и немоты к другому, животворящей и просто творящей.

*

Уже в Ветхом Завете прелюбопытнейшим образом меняется число при переходе от друзей к врагам. Где враги - число множественное, где друг - единственное. "Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего" - множественное. "Но люби ближнего твоего, как самого себя" - единственное.

В Нагорной проповеди - единственное число в "не противься злому". Не "злым" - а конкретно одному человеку. Потому что тогда "враги" превращается не в "ближних", а в "ближнего". Ближний всегда единичен, дальних всегда много. Кто заставит тебя идти с ним два километра - иди "с ним". Он один. Римскую армию в целом - ненавидь, коли охота есть, но этот конкретный солдат - сделай его единичным. И уж, конечно, главный враг еврея - не римлянин, а тот, кто хочет занять денег. Дай ему! Не "всем давай", а одному. А если за одним другие придут? - А если не придут?

"Люби ближнего твоего", но - "любите врагов ваших". По мере залюбления враги распадаются на единицы. Было десять врагов, станет раз ближний, два ближний, ... девять ближний, десять ближний.

Любить "ближних" во множественном числе - вздор. Поэтому заканчивает Иисус обличением именно тех, кто устраивает под видом любви промискуитет ханжества. "Любит любящих", "приветствует братьев". Преехидное при сем сравнение - "так делают и сборщики налогов". Ну да, "ничего личного". Для сборщика налогов нет личности - только однообразные единицы налогообложения. И нет разницы, однообразие любви или однообразие ненависти - где безличное, там и вражда. Где лицо - там и любовь.

ЗОЛОЧЕНОЕ ПРАВИЛО ЭТИКИ

Самое удивительное во фразе «люби ближнего как себя» - слово «люби». Оно превращает пошлость в парадокс, золочёное правило этики – в изысканную заповедь.

Делать другому то, что хотел бы, чтобы делали тебе – это даже не этика, это механика. Песчинка песчинке, облако облаку, но уже на уровне амёбы это невозможно, ненужно и комично. «Ты есть я» - так молекулы могут рассуждать, не более. Бог в деталях, а человеческое в различиях между людьми. Все люди равны несхожестью друг с другом – поэтому необходимо равенство перед законом, оберегающим несхожесть. Человек отличается от другого куда больше, чем иголка от воздушного шарика или журавль от лисицы. С физиологической точки зрения – в том числе. Именно это бросается в глаза при взгляде на «делай другому» - оно ужасно асексуальное, даже гомосексуальное.  В формулировке «сэр, делайте другой то, что хочешь, чтобы делали вам, сэр» оно просто идиотично.

Даже в бизнесе принцип взаимности нельзя понимать буквально – он бы означал, что я меняю свой товар на аналогичный товар. Ношеные тапочки на ношеные тапочки, не на новые. Никаких денег! Понятно, что речь идёт об абстрактных принципах – будь честен с другим, будь нежен с другой, не кантуй ближнего – в смысле, по Канту, не манипулируй другим, превращая его в средство достижения своих целей.

Только вот любовь – не абстрактный принцип. Любовь вся стоит на асимметрии, на больших и малых различиях, перекосах, нестыковках, включая, между прочим, и взаимные манипуляции. Ничего страшного – любовь всё «покрывает», лишь бы в меру, к месту и вовремя, с юмором, невсерьёз. Правда, «юмор», «невсерьёз», «любовь» непригодны для построения универсальной системы. Так именно универсальность и есть первый грех против любви. Не может единичное быть всеобщим. Никто не воспевает любовь вообще – каждый воспевает свою любовь к совершенно конкретному человеку. Нет человека – нет любви, это и есть «любви ближнего, как самого себя». Нет тебя – нет ближнего, это и есть ад.

Любовь к себе точно так же растёт, увядает, изменяется, как и любовь к любому человеку. Она так же проходит через искушения, так же может быть разрушена обманом и предательством, так же нуждается в терпении, вере и надежде, в разнообразии. Проблема с людьми, которые дисциплинированы, ответственны, набожны, милосердны, образованы, кротки, смиренны – и при этом прекрасно вписываются в какую-нибудь людоедскую систему, вроде нацистской Германии или рашистской России – в том, что они любят себя, как любят ближних, тогда как надо наоборот. Ведь самый ближний всё-таки дальше от меня, чем я сам, его бездны от меня надёжно укрыты, чтобы я со своими безднами разобрался. Для этого нужно делать себе не то, что нужно ближнему, и любить себя надо иначе, а как – это уж каждый должен и может открыть сам. Для своей Америки каждый должен сам быть Колумбом.