Столичная жизнь
Углич: звон в ушах
Вечер в Угличе. Тихо. Ночь в Угличе. Тишина лечебная, глубокая. Утро в
Угличе. Тишина звенящая, без единого звука. Московский грохот испарился из
души, оставив белесоватую пыль.
Семь часов и минут пятнадцать в Угличе. В коридоре гостиницы открыли
дверь. На улице где-то открыли форточку. Кто-то начал умываться.
Тишина обернулась какафонией. Московский ровный гул не так отвлекает как
эти разрозненные звуки. Здесь каждый звук — резкий сигнал о чьём-то чужом
действии. Как пытка водой, при которой ведь не льют вододопад на голову, а
по капле в несколько минут. Шумом морского прибоя
никого не пытают. Кто живёт в Москве, живёт в шуме океана. Кто отдыхает в
Угличе, либо наслаждается тишиной пустыни, либо подвергается акустической
щекотке.
«Точка зрения» есть, а «точки слышания» нет. Человек редко сравнивает
города по тому, как они звучат. Впрочем, это зависит от специальности. Поэт
и певец Михаил Щербаков замечает: «Рим — он вовсе не в упадке, Он
щебечет и хлопочет». Примечательно, что даже слово,
обозначающее активную деятельность тут выбрано акустическое — от «хлопанья».
Таковы поэты. «Не слышно шума городского». Тихий город — уже не
совсем город. Рим как повелитель городов — это прежде всего не то, что видно, а то, что слышно. «Рим сказал — дело сделано».
Папство — прежде всего речи из окна папского кабинета к толпе. Во всяком
случае, нормальное папство. А как иначе? Молчаливый отец считается
образцовым отцом лишь в деспотических, патриархальных обществах.
Грандиозное белое здание итальянского парламента прозвано «пишущей
машинкой» как по сходство с громоздкими пишущими машинками ХХ века, так и
по звуку трескотнии, который издавали эти машинки, издаёт и парламент. «Парламентская трескотня».
Углич тоже мог быть Римом. Собственно, он гордится тем, что был столицей
пусть небольшого (по русским меркам), но самостоятельного княжества. Рассказ о Суздале — рассказ о зримом, о зданиях (а желательно
не рассказ, о показ). Рассказ об Угличе — рассказ о звуке, здания
словно ноты. Главная достопримечательность, разумеется, место, где был
зарезан царевич Димитрий. Крики, звон вечевого колокола, визг бояр и
дворян, на которых накинулась толпа... Единственная легенда Углича — вырывание
языка вечевому колоколу. Народный бунт это прежде
всего — «глас народа». На другом полюсе: «Народ безмолвствует». Посередине —
псевдоречь холопов.
