История изъятия церковных ценностей в 1922-1923 гг.

Москва,

1977

См. история Церкви в 20 в.

Предисловие

Изъятие церковных ценностей в 1922 году сыграло немаловажную роль в истории Русской Церкви и ее взаимоотношений с новым, Советским государством.

Правдиво описанная история изъятия способствовала бы уяснению многих характерных особенностей современной истории Церкви и ее взаимоотношений с государством. А между тем, нет ничего более неясного и смутного в народной памяти, чем события не столь давние. Что до истории 22 и 23 годов, то советские писатели и историки и посейчас слово в слово повторяют официальную версию правительства, выдвинутую в 22 году, и грустно беспомощны те люди, которые высказывают свое мнение об истинной судьбе изъятых ценностей на основании слухов, предположений. Недомолвок. Цель нашей работы: пользуясь имеющимися историческими материалами и свободой от любой формы принуждения и цензуры, дать правдивое описание истории изъятия, уяснить ее смысл, значение.

С самого начала работы был ясен примерный логический план ее, список буквально следовательских вопросов к источникам. Этот план требовал разделения работы по меньшей мер на три обособленных очерка. Первый, об экономической сути изъятия, дает абсолютно объективный критерий для оценки событий. Второй, о политике государства по отношению к Церкви в 1922-1923 гг., прослеживает значение изъятия в этом вопросе. Третий, об идеологической кампании, проводившейся в связи с изъятием, раскрывает особый аспект государственной политики и подытоживает истинное и ложное в освещении событий. В этом последнем очерке дается и историография вопроса.

Очерк 1

Экономическая сторона изъятия

Цель работы. Что значит выяснить экономическую сущность изъятия церковных ценностей? Изъятие проводилось для строго определенной цели: помощь голодающим России. Правительственные агитатор подсчитывали стоимость церковных сокровищ и то, сколько на них можно было бы приобрести за границей хлеба для голодных. Очевидно, нужно повторить расчеты, выяснить предполагавшийся и реальный эффект изъятия. Надо проверить, следовательно, имеющиеся отчеты в использовании церковных средств, чтобы убедиться, что они использовались по предназначению. Необходимо оценить заново размеры голода, возможности борьбы с ними без изъятия ценностей. Напомним, что в 1922 году изъятие драгоценностей из храмов признавалось крайней мерой: «Власть, напрягая последние силы разоренного государства... издает декрет об изъятии ценностей»[1]. В виду темы третьего очерка, нам необходимо будет остановиться на двух вопросах, прямо несвязанных с темой. Церковь обвиняли в том, что она, будучи контрреволюционной силой, косвенно виновна в раздувании гражданской войны и тем самым — косвенно же — в разрухе и неурожае 1922 года[2]. Надо выяснить, каковы же были причины голода. Церковь, кроме того, и вообще религиозные организации обвиняли в том, что они не помогли ничем голодающим: действительно ли это было так.

Практически, необходимо рассмотреть почти все вопросы, связанные с голодом 1922 года.

Источники. Сохранилось множество статистических изданий, отчетов различных комиссий, итоговых сборников и справочников, которые дают обильный цифровой материал по экономике начала 20-х гг. Множество интереснейших сведений, не попадавших в официальные отчеты, содержат книги и брошюры начала 20-х годов. Однако у всей группы источников есть общий недостаток: разнобой в статистике, множество неточностей, ненадежность и противоречивость, зачастую непроверенность данных. Сильно разнятся не только данные местной со статистикой вышестоящих организаций, но и цифры, приводимые последними, между собой. Колоритный пример: ВЦИК считал, что урожай 22 года выше урожая 21 года на 65 %, ЦСУ называло цифру в 31 %, а Конъюнктурный Институт — 58 %[3]. Однако в целом устойчивые средние цифры в статистике существуют, что позволяет на нужном нам, самом общем уровне, говорить о картине голода и о борьбе с ним. Опубликованные известия с мест помогают нам уточнить эту картину. Существуют и отчеты о церковных ценностях, опубликованные в сборниках комиссий Помгол и Последгол, и, к сожалению, именно здесь никаких других источников для проверки не существует.

Причины голода. Голод 1921 года был не совсем обычен для России. Ближайшей его причиной была засуха, но размеры голода и бедствия голодающих превзошли все, что было известно в русской истории. О размерах голода мы еще будем говорить ниже; пока заметим, что с 1918 года в стране углублялся продовольственный кризис, приведший на практике к состоянию постоянного всеобщего голода. Голодала деревня, голодал город, и речь шла лишь о перераспределении правительством крох хлебного запаса, чтобы удовлетворить наиболее важные, по его, правительства, мнению, группы потребителей.

Причинами продовольственного кризиса явились, разумеется, гражданская война и разорение страны воюющими армиями. Причем — в этом разорении повинны были как белогвардейцы, так и большевистские войска в равной степени (момент, который не заостряется в советской историографии). Экономический кризис, разруха, были не столько причинами голода, сколько ожесточившими его обстоятельствами.

Однако даже не гражданская война явилась причиной голода. Она, в основном, закончилась в 1919 году, и большевистское правительство прочно взяло власть в свои руки. Положение страны, естественно, определялось в первую очередь политикой правительства. И вот, мы имеем право говорить, что экономическая и продовольственная политика правительства, получившая название военного коммунизма, в огромной степени утяжелила последствия неурожая и увеличила размеры голода. Это, прежде всего, такая важнейшая часть «военного коммунизма» как продразверстка. Запретив частную торговлю хлебом, расценивая ее как уголовно наказуемую спекуляцию, правительство ввело насильственную реквизицию у крестьянства излишков продовольствия, «для победы мировой революции». На практике, однако, у крестьян изымались и излишки последнего урожая, и запасы старых лет, и все правительство употребляло как своеобразное оружие наказания и поощрения, например, на прокорм огромной массы паразитического населения: рабочих (при полном развале промышленности), армии, аппарата управления, населения столиц, от спокойствия которых зависела прочность правительства. Изъятым хлебом кормилось огромное, в массе своей паразитарное[4] население городов. Просматривая хронику деятельности Ульянова-Ленина в области продовольственной политики[5], мы видим постоянные требования регулярной отправки продовольствия в Центр, в основном из тех районов, которые поразили голод в 21-22 гг. Мы убеждаемся, что снабжение Центра и сбор продразверстки шел не с учетом возможностей крестьянства, но лишь с учетом потребности правительства. В результате, несомненно, изымались не только излишки, но и необходимые для существования крестьянства запасы; это было возможно благодаря насильственному, военному характеру продовольственной политики. А. Вышинский писал в 1921 году: «Мы строим свой приход по расходу — мы собирали хлеб по продразверстке в таком объеме, какой соответствовал бы объему потребностей. Разросшихся, кстати, до предела»[6]. Запасы хлеба в стране истощались чрезвычайно быстро, но правительство вело прежнюю политику, и лишь сокращало количество тех, кого оно кормило. При сокращении любой ценой кормилась армия, советские служащие и население столиц. Вышинский в своей речи на Всероссийском продовольственном совещании в июле 1921 года, на пороге голода, заявлял, что будет сокращено количество питаемых рабочих до 1, 5 миллиона с членами семей, при норме 1-2 фунта в день. Для армии снабжение не урезалось, нормы увеличивались до 2 фунтов в день, а продовольствия отпускалось больше, чем для рабочих: 35 миллионов пудов. Вышинский говорил о «хорошей норме, при которой армия может спокойно сидеть в своих казармах и спокойно драться, когда это нужно». Так же откровенно он говорил о значении для правительства Центра: «важные потребители, относительно которых приходится выдерживать маре и не считаться с классовым составом — это население столиц, Москвы и Петрограда»[7]. Семена для посева правительство выдавало крестьянам из собранного налога как ссуду, с условием возврата.

Результаты такой политики: у крестьянства не было запасов зерна на случай неурожая; крестьянин сокращал свою пашню до минимальных размеров, так как излишки все равно отбирало правительство; по той же причине понижалась урожайность посевов.

Вместо того чтобы что-либо предпринять для понятия хозяйства, правительство продолжало политику угнетения страны; ЦК РКПб постановило, чтобы хлебные маршруты из Сибири сопровождались бронепоездами для защиты от глодающих крестьян[8].

Таким образом, на правительство падает огромная, и даже решающая доля вины в том всасывании соков из сельского хозяйства, которое определило гигантские размеры голода.

Заметим, что именно бесперспективность этой политики обусловила, в конечном счете, переход к НЭПу. Ленин говорил о «поражении». Которое потерпели большевики на хозяйственном фронте; форма этого выражения не позволяет понять, что они вели себя не как армия, а как бандиты с большой дороги. Переход к продналогу был оттянут Лениным до окончания сбора продразверстки с урожая 1920 года, что окончательно подорвало ресурсы Поволжья и других областей. Но и продналог во многих случаях не принес облегчения крестьянству. В 1920 году было собрано по разверстке 283 млн. пудов, из них без губерний неурожайных в 1921 году, — около 100 млн. пудов. В 1922 году налог с неурожайных губерний был сложен, и тем не мене вместо 100 млн. пудов при общем ухудшении хозяйства страны, собрали 116 млн. пудов, то есть не меньше, а больше продразверстки в соответствующих районах[9].

Размеры голода. Однозначно определить размеры голода (количество голодающих, продовольственный и семенной дефицит) нельзя. С каждым месяцем уничтожались остатки хлеба в губерниях, сначала собравших хоть какой-то урожай, и количество голодающих непрерывно росло, достигнув апогея когда все запасы истощились — весной 1922 года. Правительственная статистика склонна была преуменьшать размеры голода, так как объявление какой-либо губернии голодающей должно повлечь за собой оказание ей государственной помощи. Не всегда было ясно, какой процент населения голодающих губерний голодал, — часто считалось, что голодают только крестьяне, когда на деле и в городах царил голод вплоть до людоедства.

Голод охватил, прежде всего, губернии Поволжья, затем распространился на Украину, Крым, Дагестан, Азербайджан, и на Север. Общая численность пораженных неурожаем районов доходила до 35 миллионов человек[10]. Городское население этих мест составляло около 5 миллионов[11]. Средний процент голодающих, то есть лиц «лишившихся в результате неурожая средств к существованию и нуждавшихся в государственной помощи»[12] составил цифру от 80 до 100 %. В Татарии голодало 81 % взрослого населения, в Саратовской губернии по уездам до 95 % населения[13]. Таким образом, число голодающих необходимо признать близким к 30 миллионам человек весной и летом 1922 года[14]. Это около четверти всего населения страны и треть сельского населения[15]. Заметим, что официальная статистика упорно держалась цифры в 12 миллионов человек, хотя сам Калинин называл цифру, близкую к 30 миллионам.

Общий хлебный дефицит голодающих губерний определялся примерно в 200 миллионов пудов[16]. Продовольственный дефицит определяется более точно: по норме ЦК Помгола четверть фунта в день (вспомним — армии до 3 фунтов!) для прокорма 14 млн. голодающих М. Горев-Галкин подсчитал необходимыми 5 млн. пудов в месяц[17]. Таким образом, в период марта-июля 1922 года требовалось более 10 млн. пудов в месяц, а общий продовольственный дефицит с августа 1921 по август 1922 года составлял цифру порядка 100 млн. пудов хлеба. Насущной задачей было и обеспечение семенами для посева голодающих губерний. Помощь требовалось оказать, разумеется, до нового урожая.

Размеры оказанной помощи. Существовало три источника помощи голодающему населению: 1) пожертвования из внутренних запасов хлеба, 2) помощь из продовольственных и денежных (закупки за границей) ресурсов правительства, 3) помощь из-за границы.

Население страны, будучи в состоянии перманентного голода и крайнего истощения, в условиях насильственного собирания продналога, существенной помощи оказать не могло. Источники отмечают, что продовольственные и денежные жертвы голодающим оказывались по принуждению государства[18]. Был введен специальный налог в пользу голодающих. Был объявлен лозунг: 10 сытых кормят одного голодного, из расчета 13 миллионов голодающих. На самом деле, как мы отмечали, в стране голодала четверть населения. Поэтому, кампания успеха не имела, в большинстве губерний ее даже и не пытались проводить[19]. Наиболее ощутимой были отчисления с тех групп населения, которые находились на государственном пайке: рабочие, армия. Но даже и пожертвования армии, самые значительные и широко рекламировавшиеся, не достигли 1/30 отпущенного ей продовольствия.

Итоги помощи населения к октябрю 1922 года: собрано 7,5 млн. пудов хлебных грузов и 3,1 млн. пудов прочего продовольствия. Именно поэтому в советской историографии народная помощь голодающим определяется в 10,6 млн. пудов[20]. Однако отчеты ЦК ПГ позволяют несколько уточнить положение. Часть пожертвований — 2 миллиона пудов хлеба и 0,7 млн. Пудов прочих грузов были израсходованы внутри тех губерний. Где их собрали, — что неудивительно при состоянии повсеместного голода. Голодающим было отправлено 4,6 млн. пудов хлеба и 2,1 млн. пудов продовольствия. Но специальная таблица о «фактическом их получении голодающими губерниями» по 3 октября 1922 года дает нам знать, что получено было 2,8 млн. пудов хлеба и 1,3 млн. пудов другого продовольствия, всего 4,1 млн. пудов[21]. Именно последняя цифра и определяет общественную помощь голодающим. Этого могло хватить 13 млн. человек на один месяц. Что до денежных пожертвований и налога, ваших 7 триллионов рублей дензнаками[22], то при цене суточного пищевого пайка в 2700 калорий до 37 тысяч в январе 1922 года[23] этого могло хватить на питание максимум 250 тысяч человек (из 30 миллионов!) в течение 1 месяца. На самом деле, деньги не имели и этой покупательной способности при отсутствии рынка. Для сравнения заметим, что на организационные расходы по изъятию церковных ценностей было выделено 314 триллионов[24].

Государственная помощь. Общегосударственные запасы зерна, полученные от продналога, закупок за границей и пр., составляли около 184 млн. пудов хлеба[25]. На государственном снабжении осталось 8,4 млн. едоков против 35,3 млн. в 1920/1921 году. Но это было вызвано не решением перераспределить ресурсы в пользу голодающих губерний. Если в 1920 году 35 миллионов состояли на 30 % из рабочих и 60 % иждивенцев, то в 22 году осталось на снабжении армии, и из 8 миллионов 50 % рабочих, 25 % совслужащих и наркоматов, и ничтожное количество детей, призреваемых, заключенных (всего 100 тысяч человек)[26]. Резко повышались, зато нормы снабжения: вдвое и втрое, до 90 фунтов в месяц на рабочего, 80 для служащих, еще выше для военных, в том числе и для органов внутренних дел[27]. Общее количество подлежащего таким образом распределению хлеба равнялось 160 млн. пудов за год[28]. Оставалось только 24 млн., которые могли быть использованы на помощь голодающим.

Главной целью в помощи Поволжью правительство наметило не спасение голодающего населения, а засев полей[29]. Всего было отпущено 11 миллионов пудов озимого зерна[30], а рядовых, из-за расширения кризиса, — 33 миллиона пудов[31]. Как мы видим, вся помощь выражалась в 54 миллионах пудов, что более чем вдове превышает остаток от плана. Достигнуто это было несколькими путями: с одной стороны, за границей было куплено 2 млн. пудов осенью и 11 млн. пудов весной[32], 5 млн. пудов озимых было получено с крестьян голодающих же губерний как возврат семссуды 1920 г.[33], 3,7 млн. пудов выкачали из совхозов[34], яровых большая часть была выделена из внутренних ресурсов губерний[35], а из фонда собственно продналога, — 19 млн. пудов весной и 1,5 млн. Пудов осенью, всего 20,5 млн. Пудов, что уже вполне соответствует предполагавшимся возможностям.

В целом, государство обеспечило минимальный засев пораженных неурожаем площадей. Однако в разряд помощи отпуск семян для посева зачислен быть не может. Это была ссуда, которую крестьянам предстояло вернуть в 1923 и 1924 годах[36]. Этот факт будет еще более неприглядным, если учесть, что в число семенной ссуды правительство включило семена, купленные за границей по настоянию АРА[37]. История договора с АРА, изложенная американским представителем, объясняет, что в декабре 1921 года сенат решал вопрос о пожертвовании 40 миллионов рублей золотом на зерно для России, и подобное решение русского правительства было необходимо, что бы для создания у общественности уверенности в том, что русские со своей стороны сделали все возможное[38]. Требуя у крестьян возврата семян, правительство ловко и незаметно превратило пожертвование в сделку; представим себе, что американцы потребовали бы возвращения 40 миллионов золотых рублей весь наш золотой запас равнялся 400 миллионам[39]!!!

Собственно помощь голодающим, восполнение продовольственного дефицита в 100 миллионов пудов, выразилась в ничтожной сумме 5 миллионов пудов хлеба[40]. Естественным следствием было установлением НК продовольствия «подкормочной» нормы пайков: взрослым – на день 100 гр. Хлеба, на месяц — 3 килограмма. Между тем, осенью, когда помощь только планировалась, вдове большая норма 16 фунтов в месяц на едока, определялась как «сверх-голодная норма»[41]. В результате в государственных столовых кормилось: в январе 1922 года — 1,2 миллиона человек, а в апреле — 2 миллиона, а в июле, когда помощь достигла апогея — 3 млн. человек. Это в три раза меньше помощи одной только АРА[42].

Оценивая действия государства в деле помощи голодающим мы должны отметить, что оно, безусловно, не сделало всего необходимого: а) возврат семенной ссуды был требованием нечистоплотным морально, тяжелым экономически для разоренных хозяйств, б) оно ни на йоту не сократило огромных, до килограмма в день и выше норм потребления армии, рабочих, служащих, в) отделалось демагогического характерами актами, которые ему не стоили ни копейки, ни зернышка: простило голодающим, да и то частично, семенную ссуду 1920 года, и продналог 1921 г., объявило недействительными кабальные сделки, заключенные во время голода, хотя голодали 100 % крестьян, — в предыдущие годы и кулаки «сокращали запашку из-за разверстки, ввиду трудностей с торговлей, снижал запашку до потребительской нормы»[43].

Заграничная помощь. Помощь, и бескорыстная помощь, из-за границы, была решающей в деле помощи голодающим. Основные цифры из официальных советских отчетов показывают ее размах по сравнению с тем, что мы видели выше: по 1 августа 1922 года всего ввезено 32 миллиона пудов продовольствия на сумму около 100 млн. рублей золотом[44]. Кормилось до 11 миллионов голодающих[45]. Отметим, хотя это и не относится непосредственно к теме нашей работы, что основное количество помощи оказала АРА, американская администрация помощи, — 26,7 млн. пудов продовольствия и 9,5 млн. голодающих были обеспечены ею[46]. Помощь всех других организаций была намного меньше: Комитет помощи Голодающим — 0,6 млн. пудов. Поэтому совершенно искаженную картину дает советская историография, или совсем умалчивающая о заграничной помощи[47], или апологетизирующая деятельность «мирового пролетариата» в лице МРПГ, за ценность грузов в 5 млн. рублей — в 18 раз(!) меньше АРА. Всегда абстрактные, неконретизируемые положения о контрреволюционной деятельности АРА, о том, что она была выгнана за это правительством, о ничтожности размеров помощи[48], вполне опровергаются как цифрами, так и тем, что ни в одном из источников 20-х годов мы не найдем упоминания об Ара иначе, как в хвалебном тоне. Калинин: «их (заграничных организаций) роль, в особенности АРА, была огромна, нет никакого сомнения»[49] НКПрод: «Начиная с мая месяца помощь АРА развернулась полностью, что и привело к резкому перелому и улучшению всего дела борьбы с голодом»[50]. В книге Фишера приводится снимок благодарственной грамоты Совнаркома, выданной АРА после расторжения договора[51]. Все это говорит о том, что позиция советских историков построена на фальсификации. Связана же она, скорее всего с политикой холодной войны; в книге издания 1976 года, о деятельности АРА говорится в самых горячих словах[52].

Помощь заграничных религиозных организаций

Мы назовем несколько ярких фактов, свидетельствующих о помощи христиан голодающим России. 1 октября 1921 года был заключен договор о помощи с американскими и голландскими меннонитами[53] в итоге они отправили на Украину 86 тысяч пудов ценностью в 480 тысяч рублей золотом[54]. От Папы было получено 40 вагонов хлеба (более 40 тыс. пудов)[55]. Для сравнения: вся Петроградская губерния собрала 28 тысяч пудов зерновых продуктов[56]. С сентября 1921 года действовало в России Англо-Американское общество друзей, т.е. квакеры, о которых были следующие отзывы с мест: «ОДК ближе походит к интересам населения. Представители квакеров сами объезжают районы своей деятельности и строже выполняют свой принцип: «Без религии, без партии, без национальностей, спеши на помощь голодающему»[57]. При норме в 18 фунтов в месяц на взрослого, квакеры кормили до 270 тысяч человек[58], при норме ЦК ПГ они смогли прокормить более полумиллиона. Кроме того, ряд организаций действовал в составе ассоциаций, которыми являлись Комитет Нансена и АРА. В составе организаций Нансена: Федерация протестантской Церкви, Баптисты, Ватикан[59]. В составе АРА: Русские Баптисты, Федеральный Совет Христианских Церквей в Америке, Христианская Ассоциация Молодых Людей (ИМКА), Христианская Ассоциация Молодых Женщин (ИВКА), Всемирный Лютеранский союз[60]. Католическая миссия помощи, сначала входившая в состав АРА, с октября 1922 года вела работу самостоятельно; как и многие другие заграничные организации она работала не только в Поволжье, но, по просьбе правительства, и в других местах (перманентный голод!). В частности, в Москве на протяжении года она кормила 19 тысяч детей и 10 тысяч студентов (всех, бывших в то время в городе)[61].

Деятельность Русской православной Церкви. В очерке о политике Правительства по отношению мы еще будем говорить о том, как и почему было запрещено Церкви организовывать самостоятельный сбор пожертвований. Здесь же мы просто отметим, что такой самостоятельный сбор до декрета предоставлялся на усмотрение местных властей. В Татарии, например, была запрещена самостоятельная благотворительность братства Православных приходов[62]. В Петрограде же сбор средств из церковного и личного имущества был разрешен, хотя и с колебаниями[63], проводился он и в Москве[64] Антонов-Овсеенко, председатель самарского ГИК до выхода декрета поощрял добровольную сдачу, запрещая какие-либо насильственные действия[65]. Некоторые случаи сбора церковных пожертвований описывались агитатором М. Горевым-Галкиным: «Макарьевский монастырь Нижегородской губернии вынес решение пожертвовать ценности в пользу голодающих. Оханский монастырь уже сдает добровольно все свое серебро. Общее собрание Нижегородской епархии большинством постановило: просить Губисполком изъять все церковное золото,

Серебро и драгоценности для голодающих. Даже в одной рядовой, сравнительно небогатой церкви с. Константиновки ставропольского уезда нашлось два пуда лишних серебряных ценностей, которые решено на церковном совете сдать в пользу голодающих[66]. Пропагандировался пример верующих с. Давыдовки Мелитопольского уезда, постановивших: «Отдать имеющиеся в церкви золотые и серебренные вещи в пользу голодающих»[67] Оценить результаты пожертвований (а именно так характеризовали эти акты государственные агитаторы) мы не можем: они, по-видимому, не включены в официальную ведомость пожертвований 1922 года, где, например, из Нижегородской губернии указано поступление всего лишь 1,5 фунта золота и 6 фунтов серебра[68]. Более вероятно, что эти пожертвования были включены в таблицу изъятых ценностей. Впрочем, несколько общих замечаний сделать можно: а) эти пожертвования были не меньше, а, скорее всего больше других частных пожертвований в России серебром и драгоценными металлами, б) пожертвования, несомненно, использовались на помощь голодным: мы имеем упоминание о продовольствии, полученным в Чувашии из Москвы на собранные деньги[69], в) значительных результатов эти пожертвования не достигали в силу неполноты изъятия и, тем более, личной бедности населения.

Итоги помощи. Необходимо определить, какая часть продовольственного дефицита в 100 миллионов пудов была покрыта помощью голодающим, какие еще возможности были не исчерпаны и, следовательно, насколько было необходимо изъятие. Из 100 миллионов пудов около 10 млн. покрывали пожертвования населения (ведь они были собраны и могли быть употреблены правительством), около 12 млн. пудов покрывала государственная помощь (семена не входят в сумму продовольственного дефицита), более 32 млн. пудов ввезли иностранные организации. Назовем также и 1 млн. пудов ввезли иностранные организации. Назовем также и 1 млн. пудов зерна, пожертвованный Армандом Хаммером[70]. Всего 55 млн. пудов. Была ли у государства возможность как-то восполнить 45 млн. пудов? Мы знаем, что на бронированное питание 8 миллионов плюс армия всего было выделено 160 млн. пудов, только хлеба. За день рабочий получал столько, сколько голодающий за две недели. За год 8 миллионов плюс армия съели 160 миллионов пудов, а более 20 миллионов голодающих не получили и 60 миллионов. На бронированное питание пошел и продовольственный импорт 1921/22 гг., достигнувший цифры в 23 млн. пуда. Из которых для голодающих пошло лишь 2,6 млн. пудов[71]. Нет сомнения, что правительство могло бы сократить нормы госснабжения, а четверть, и тем самым получить необходимый излишек; при этом нормы были все еще выше норм 1920/21 гг. Но правительство на это не пошло, боясь, возможно, в случае повторения политического и экономического кризиса лишиться последней опоры.

Для закупки 45 млн. хлеба при цене 1 рубль серебром за пуд, которую называли церковные агитаторы[72], было необходимо 45 млн. рублей серебром, и при стоимости фунта серебра 25 рублей[73], требовалось 45 тысяч пудов серебра.

Перспективы изъятия. Оценка ценностей, которую давали правительственные агитаторы, обычно равнялась 525 тыс. пудов в серебре, или 525 млн. рублей. Примеры, которые содержатся в атеистической прессе, делают эту цифру довольно убедительной. Соответствующей вековому колоссальному накоплению пожертвованию в храмах и монастырях, при миллионных доходах церкви. Несомненно, за время гражданской войны, в результате закрытия и секвестирования церквей, большевиками были расхищены значительные богатства, но хотя бы порядок цифр должен был оставаться прежним: сотни миллионов. Отметим, что значительная часть ценностей, несомненна, обладала и художественной ценностью, а некоторые вряд ли могли быть где-либо реализованы: например, церковные облачения.

Отметим, что стоимость секвестрируемого имущества во много раз превышала необходимую для помощи голодающим сумму. Это признавали и агитаторы из изъятие, писавшие: «Поволжье и другие голодающие округа могли бы этим хлебом питаться в течение двух лет»[74]

Затраты правительства на изъятие. В отчетах ЦК ПГ сохранились неполные, по всей видимости, сведения о некоторых ассигнованиях правительства на организационные расходы по изъятию: деньги были выделены из резервного фонда Совнаркома. Всего выделили 32,4 миллиарда рублей дензнаками 1922 г. Из этих средств предоставлялось на расходы Технической комиссии и Агиткомиссии 31,1 миллиарда[75]. Уже здесь мы сталкиваемся с первой неувязкой в материалах ЦК ПГ. В отчете, где сводился приход (церковных ценностей и ассигновок) и расход, занижена сумма полученного от правительства на 1,3 миллиарда (показано 31,6 млрд.) и отмечено, что было из них истрачено только 7,1 млрд.[76] В результате была занижена сумма, выданная дензнаками за ценности.

Результаты изъятия. Как можем мы оценить результаты изъятия? Ожидалось получить около 525 миллионов. По таблице в отчете ЦК ПГ[77] мы видим: почти 34 пуда золота, т.е. порядка 700 тысяч золотых рублей (при 1 р. = 0,8 гр.[78]). Серебра было изъято 24 тысячи пудов, что при довольно низкой цене 25 р. за фунт составит 24 миллиона рублей золотом. Было изъято почти 110 тысяч драгоценных камней, из них почти треть — бриллианты и, кроме того, 4,5 тысяч жемчуга. Судить о приблизительной стоимости этих драгоценностей можно, исходя их частично проведенной оценки к октябрю 1922 года. Из 214 кг. Жемчуга (22 тысячи каратов = 5 кг) было оценено в 160 тысяч рублей; итак, всего жемчуг стоил минимум 6,4 миллиона. Драгоценные камни учитывались отдельно: поштучно и по весу. Но в некоторых губерниях только по весу или только поштучно. По-видимому, на вес учитывались мелкие камни, т.к. из поступивших в Гохран разбирались именно они, а это подтверждает и крайне низкая цена за 9 тысяч каратов, т.е. более 1,5 кг — всего 4 тыс. рублей. Оценивая драгоценные камни весовые в 35 тысяч рублей, мы можем лишь условно принять цену за 70 тысяч камней по 20 р. за камень, и определить масштаб их стоимости в 1,5 миллионов рублей. Сложнее определить цену 35 тысяч бриллиантов и алмазов, 3 тысячи каратов, из которых оценили в 46 тысяч рублей, но общий вес которых неизвестен. Однако и здесь речь идет о миллионных цифрах, условно можно назвать 1 миллион. Всего по отчету ЦК ПГ выходит цифра, превышающая 30 миллионов.

Заметим, что в отчете ЦК ПГ не учтена художественная ценность изъятого; совсем не учтены результаты изъятия церковных облачений, пошитых, как правило, из драгоценных тканей. Все это говорит о том, что точная сумма значительно превышала названную нами.

Происхождение дефицита. Чем объяснить такой разрыв с предполагавшейся цифрой? Разумеется, 525 миллионов — скорее результат горячки агитационной кампании. Мы укажем еще на несколько причин, приведших к дефициту.

Прежде всего, изъятие не закончилось ко времени составления отчета и продолжалось еще долго. В 20-х годах, по мере уничтожения монастырских коммун то и дело национализировались ценности, сохранившиеся в монастыре. В 1928 г. судилось духовенство одного монастыря в Карачае за сокрытие ценностей на сумму 5 тысяч рублей[79]. В сентябре 1923 года после захвата Абхазии из одного Ново-Афонского монастыря изъяли 5 пудов золота, 25 пудов серебра и т.п.[80]

Во-вторых, некоторые миряне и священники укрывали ценности, пытались спасти их; такие случаи, весьма, впрочем, немногочисленные, советская печать охотно регистрировала и раздувала[81].

В-третьих, по словам М. И. Калинина: «те сведения, которые поступают с мест, говорят, что в целом ряде церквей раньше, за период революции, изъят сравнительно большой процент драгоценностей»[82].

Наиболее крупные пропажи, однако, обнаруживаются при сравнении итогов изъятия по губерниям в центральном отчете, с уцелевшими местными отчетами или с тем, что известно о размерах имущества того или иного храма к моменту изъятия.

Например, по изданному в Самаре отчету комиссии помгол, и по короткой сводке в погубернском отчете ЦК, было изъято золота 6 с лишним пудов, а по итоговой таблице — 3 пуда. Серебра изъяли 293 пуда, в таблицу попали 150 пудов. Бриллиантов и алмазов — 600 штук против официальных 377, монет серебряных — 2 тысячи против 6 (!) рублей по отчету ЦК[83]. Наконец, было собрано 263 драгоценных камня, а по отчету ЦК — 245, жемчуга — 1 фунт 56 золотников, а в отчете ЦК жемчуга нет совсем[84].

Вятская губерния: местный отчет помещен в «Итогах борьбы с голодом», с. 199. На 453 странице — сводка по союзу. Расходятся они следующим образом: вместо 53ё пуда серебра показано 298 п., вместо 13 фунтов золота — 48 золотников (бриллиантов и камней совсем не указано у ЦК, хотя изъяли их 26 фунтов.

Местный отчет Татарии приведен в «Итогах» на 249 странице. Количество золота уменьшилось с 2 фунтов до 85 золотников, серебра из 405 пудов осталось 42, совсем не попали в центральный отчет 6 фунтов жемчуга, тысяча драгоценных камней и монеты на 764 рубля.

Можно было бы предположить, что это результат хищения в месте сбора, в губернии, или в дороге: однако в этом случае, несомненно, местные отчеты были бы подделаны. Хищения в Гохране вряд ли были возможны после усиления контроля в результате требований Ленина и Дзержинского[85]. Что преуменьшение размеров изъятого совершалось на самом верху статистики, доказывает следующее.

В официальном отчете не показаны результаты изъятия по некоторым районам в целом: Башкирия, Калмыкия, Зырянская республика, Крым, Дагестан, Азербайджан.

Наконец, мы видим пропажу ценностей, которые по сведениям советской прессы были в 1921 году в храмах. Эти пропажи нельзя объяснить мелким хищением исполнителей и укрывателей, что видно из их размеров: в Казанском соборе было «алмазов 14323 больших солитера, 1665 бриллиантов, двойной грани, 628 рубинов, 155 изумрудов, 1400 штук жемчуга»[86]. По отчету же ЦК ПГ по Петроградской губернии изъято было всего 4 тысячи бриллиантов и алмазов, ни одной жемчужины (по всей губернии!), всего 827 камней.

Там, где прямо не бросается в глаза заниженность цифр, она обозначается из сравнения с результатами по другим губерниям. Так, по всей Украине изъяли 852 бриллианта, а из одной Симбирской губернии — 1751. В Ярославской области собрали почти 16 тысяч драгоценных камней из общего числа по СССР в 70 тысяч, а в Московской области и на Украине — меньше. Это, несомненно, результаты местных хищений.

Наконец, в официальных отчетах фактически не вошли, а были лишь упомянуты «2550 мест без веса, к реализации которых еще не приступлено, и оценка их не произведена»[87].

Оценить размеры изъятого и поступившего в руки государства мы можем лишь примерно. Заниженность отчета, по которому мы определили минимальную цифру 30 миллионов, достигала 50 и даже 100 % по отдельным графам. Действительно, отчет ЦК ПГ был составлен «по телеграммам местных Уфинотделов на 1 октября 1922 года[88]. Ценности на местах были учтены и доставлены в Гохран. Оценить их реальную стоимость мы не можем, но скажем с уверенностью, что цифру 30 миллионов необходимо умножить вдвое и второе. Сумма изъятого при той статистике, которую мы наблюдали, могла достигнуть и 200, и 300 миллионов.

Способ реализации. Забежав вперед, скажем, что при агитационной подготовке изъятия говорилось: «Не теряя ни одного часа, мы должны пустить в обмен на хлеб все, что любо капиталистическому сердцу: золото, серебро, бриллианты, драгоценные камни»[89]. На самом деле реализация происходила иначе: «поступая в Гохран, церковные ценности разбираются специальной ответственной Комиссией и, по отборке, ценностей обмениваются на деньги, а деньги идут на хлеб и другие нужды голодающих губерний...»[90]. Заметим, что ценности и вряд ли могли быть проданы за границу при тогдашней политической ориентации капиталистических стран; даже наиболее дружественное американское правительство, договариваясь о продаже зерна за валюту, потребовало уплаты золотом и ценностями, бывшими в казне до 1914 года[91]. И отчет ЦК ПГ дает нам понять, что Нарком Финансов выделил за церковные ценности деньги, и ни грамм собственного церковного имущества не был продан за границу. «Нищее», по выражению агитаторов[92] советское государство само у себя купило церковные ценности[93]. Не только, оказывается, «сердцу буржуя» любы золото и серебро!

Заметим, что, по всей видимости, решение о подобной реализации было принято не ВЦИК и не ЦК ПГ, не СНК, а самим Политбюро под председательством Ленина[94].

Сумма реализованного. Деньги за церковные ценности государство выплатило частью золотом, частью советскими дензнаками. Забегая вперед, скажем, что общая сумма, в которую государство оценило ценности, равнялась ни более, ни мене 6.576.932 рублям и 66 копейкам[95]. Эта точность не мешает нам видеть, что государство скрыло, не оплатило, не продало хотя бы за границу, не пустило на помощь голодающим, от 24 миллионов рублей и выше, намного выше. Никакие бухгалтерские отчеты с копейками не могут примерить эту цифру, названную в сборнике отчетов ЦК Последгол в 1923 году с отчетов ЦК ПГ в 1922 году. Мы проследим и дальше путь реализации, но большего жульничества — в десятки миллионов золотом — мы уже не найдем.

Золотом правительство выплатило из 6 миллионов только 1 миллион, авансом, еще до изъятия[96]. Итоговая таблица ЦК Последгол все расходы показывает в золотых рублях, но брошюра Ионы Брихничева, члена ЦК и ответственного за церковные ценности, показывает, что те же расчеты делались и в дензнаках. Чтобы точно установить, какая доля 6 миллионов была выплачена дензнаками, мы должны учесть, что до 1924 года основным средством платежа внутри страны были дензнаки, но не золото[97]. Поэтому и расходы под называнием «внутри республики» делались только дензнаками. Только на продовольствие могло отпускаться золото для закупок за границей, и в отчете ЦК Последгол на это отпустили треть суммы: 2 миллиона[98]. Но только 2 миллиона (22 млн. дензнаков 22 г.) был выплачен золотом, а все остальные выплаты: Хлебопродукту, Церабкому, госторгу, ЦК ПГ Украины, Крыму и Главкустпрому — на продовольствие были сделаны, по боле подробному отчету ЦК ПГ, еще в 22 году, и дензнаками[99]. Закупки внутри страны на обесцененную валюту были, разумеется, ничтожными. Подтверждение тому, что лишь 1 миллион рублей был внесен золотом, а 421 млн. в дензнаках 22 года, мы находим в примечаниях в речах М. И, Калинина, председателя ЦК ПГ[100].

Советскими дензнаками было сделано еще несколько выплат, но не на продовольствие, что было связано, как с невозможностью приобрести его на дензнаки, так и с тем, что с осени 1923 года голод уже кончился. Это выдачи на восстановление сельского хозяйства: Сельмаштресту, Госсельскладу, Самаре на закупку лошадей и т.п. Комиссии по оказанию помощи инвалидам, на улучшение жизни детей. Всего было выдано на непродовольственные нужды дензнаками 1923 года 8,5 миллиона рублей[101]. Чтобы понять, что могла значить в условиях безумной инфляции эта цифра, надо знать, что при обмене дензнаков на казначейский рубль в марте 1924 года 1 рубль был приравнен к 50 тысячам дензнаков 23 г.[102]. 8,5 миллионов дензнаков равнялись 170 рублям (!). Когда издавался сборник отчетов ЦК Последгола — осенью 1923 года — реформа была близка, и уровень инфляции был близок к уровню зимы 1924 года, но авторы таблицы, не предвидя этого, опрометчиво перевели дензнаки в золотые рубли из расчета 1 рубль золотом = 20 дензнакам[103]. Подобная операция прикрывала тот факт, что помимо 1 миллиона рублей в золоте было отпущено на помощь голодающим только кипа бумаг, условно стоивших 170 золотых рублей[104].

И даже, несмотря на это, мы находим в отчетах достойные упоминания провалы, «Блистательные неопределенности». У Ионы Брихничева в графу «другие расходы» отнесено 2 с лишним миллиона дензнаков 23 года, в отчете ЦК ПГ в «прочие выдачи» отнесено почти 3 миллиона дензнаков 1922 года, в отчете Последгола — в графу «прочие расходы» поставили 23 тысячи золотых рублей. Любопытнее всего, что даже после махинаций с распределением денег мы видим в отчете ЦК Последгола остаток от «реализованных средств» в 19,5 тысячи и остаток «для реализации» в полтора миллиона — не дензнаков, а золотых рублей[105]! Судьба всех этих остатков — неизвестна.

Всего было выдано, помимо 1 млн. золотых рублей, 421 млн. дензнаками 1922 года[106]. По уровню инфляции 1924 года — это 84 золотых рубля.

Итоги реализации. Голодающие от государства получили немного, во много раз меньше суммы изъятых ценностей, даже той, которая была указана в официальном отчете. Минимальной цифры в 30 миллионов было довольно для прокорма тех 5 млн. человек, которые умерли в результате голода[107]; но отпустили на хлеб только миллион. С реализацией не просто не торопились — ее не провели. В результате вместо возможных 30 миллионов пудов хлеба крестьяне получили 300 тысяч пудов, купленных в Финляндии[108]. Зато распределили их во все глодающие губернии по нескольку вагонов — капля в море! — с агитационными целями, о которых мы будем говорить в третьем очерке. В Самару, из которой одного серебра выжали 150 пудов, отправили больше всего вагонов — 30. Даже при завышенной оценке Калинина в почти 3 рубля за пуд хлеба[109], и заниженной оценке серебра в 800 рублей за пуд[110], государство оставалось должно губернии только за серебро 10 вагонов. Оно их и «возместило» — отдав 15 миллионов дензнаков 1922 года, т.е. стоимость 1 вагона хлеба.

Так на местах выглядели строки отчетов.

Ценности на сумму в 29 миллионов рублей золотом и выше оставались у государства. Наркомфину было «запродано» только на миллион с небольшим золота и серебра[111]. Все остальное пошло в обеспечение денежной реформы, что при законе, которым казначейские билеты обеспечивались ценностями на 25 %[112] дает сумму в четыре раза большую, — от 120 миллионов и выше.

Выводы. Мы можем, наконец. Нарисовать общую картину изъятия церковных ценностей с экономической, финансовой точки зрения.

Голод 1921-1922 гг. был вызван, в первую очередь, грабительской политикой правительства, проводившейся при помощи военной силы. Эта политика до крайности углубила разруху, вызванную войной 1914-1920 гг., втянув в кризис все население России, кроме привилегированных миллионов, на которые опиралось правительство. Продразверстка была сделана орудием наказания и поощрения. Реформа НЭПа не смогла существенно сразу изменить положение.

От голода в той ил степени страдало все население страны, а с неурожаем 1921 года на пороге смерти оказалось свыше 30 миллионов человек.

Лишь в самых незначительных размерах оказало население страны помощь голодающим, т.к. продовольственные ресурсы были сосредоточены в руках государства.

Самая значительная помощь была оказана заграничными организациями, в том числе и христианскими.

Правительство оказало глодающим продовольственную помощь в самых ничтожных размерах. Основное внимание было уделено засеву полей, но не в виде помощи, а в виде ссуды.

Правительство не использовало возможность покрыть продовольственный дефицит глодающих за счет пересмотра норм государственного снабжения аппарата управления, армии.

Правительство, изъяв церковные ценности для обмена их за границей на хлеб, в количестве, превышавшем нужды голодающим, оставило их у себя. Из своих средств правительство закупило за границей 300 тысяч пудов хлеба, вместо возможных 30 миллионов. За 1 миллион рублей было куплено церковное имущество ценностью от 30 миллионов и выше. Всевозможными способами этот факт был скрыт в отчетах 1922 и 1923 годов, постепенным уменьшением суммы изъятого с одной стороны, и преувеличением размеров реализованного.

Полученные ценности сыграли большую роль в проведении денежной реформы 1924 года, стабилизировавшей экономику России.