Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая история
 

Яков Кротов

БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ

XVIII ВЕК: ЦАРЬ-ЦАРЬ

Многое в России есть, чего нет на Западе. Царь-пушка, царь-колокол... А вот вполне западный феномен: царь-царь. Говоря простым европейским языком, абсолютный монарх. Царь царей.

Абсолютистская монархия - редкий феномен. В Западной Европе она встречается в законченном виде всего лишь в течение двух столетий. Попробовали - и перешли к следующей стадии. В России первый царь-царь - Пётр Алексеевич. Его абсолютизм - вовсе не в том, что он Россию "поднял на дыбы", "европеизировал" или превратил в "полицейское государство". На дыбах Россия стояла и до него, барабаня передними копытами по окружающим народам. "Европеизация" была военной маскировкой, которая к третьему тысячелетию основательно выцвела и облупилась. Что до полицейского государства... О, если бы! Ведь полицейское государство - это, прежде всего, государство законническое, правовое, полиция ведь живёт по закону. После Петра, пожалуй, в России ещё меньше было законности, чем до него.

Абсолютизм Петра, как и Людовика Красное Солнышко, проявлялся прежде всего в противопоставлении себя аристократии. Классическая средневековая модель - это модель очень сложного, но всё же симбиоза верховного правителя с тем, что сегодня называют элитой или номенклатурой. Абсолютизм пытался разрушить этот симбиоз и превратить тех, среди кого король или царь был лишь первым среди равных, в обычных слуг необычного властелина. Ясно, что такая система и не могла продержаться долго. В этом смысле ближайшим аналогом Петру был в российской истории Сталин, который противопоставил себя номенклатуре, его создавшей, и - и вот Сталина нет, а номенклатура есть, и её симбиоз с верховным правителем прочнее, чем когда бы то ни было.

Конечно, был и более ранний аналог - Иван Грозный, да только этот не сильно преуспел в абсолютизме. Методы он, правда, использовал ровно те же, что Пётр и Сталин - "разделяй и властвуй". Создание опричнины так же должно было создать альтернативу элите, "управляемую элиту", как и создание Петром "Всешутейшего собора", "потешных полков", как создание Сталиным "ордена чекистов". Отличие было в том, что Грозный не создал никакой особой идеологии и, прежде всего, культа личности - во всяком случае, в заметных масштабах. Пётр же и Сталин создали культ собственной личности, прежде всего, в кругу "сподвижников", а потом уже - в масштабе всей России. Первое было важнее второго. "Вся Россия" была не так опасна для царского здоровья, как один-единственный придворный предатель.

Американский исследователь Эрнест Зицер в своей монографии 2004 года "Царство Преображения: священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого" разгадал, видимо, тайну петровских "кощунств", связав их именно с культом личности Петра. До сих пор эти кощунства пытались объяснить то ли исконной русской "карнавализацией", то ли, напротив, попыткой взорвать изнутри, насмешничая, устаревшие формы, заменив их европейскими. Возможно, и эти мотивы были - крупные явления редко бывают монолитными. Однако самое существенное то, что на месте идеологии, в которой царь был всего лишь острием пирамиды, абсолютизм вводил идеологию, в которой пирамиды не было вообще. Был харизматический лидер, "отец отечества" ("отец" предохраняло от обвинений в тирании; тирана позволялось убить, отца - как можно!). Ему следовало служить не в силу родовитости и монархизма, а в силу преданности лично этому человеку и отдачи ему личных способностей.

"Кощунства" Петра Первого поражают густой матерщиной и непристойностями, но это как раз дымовая завеса. Подлинно кощунственным было как раз то, что в истории "христианского мира" встречалось не слишком часто, хотя не так уж редко: отождествление царя с Христом (чаще всё-таки Христа сравнивали с императорами и королями). Пётр отождествлял себя со Спасителям системно. Отсюда его игра в "капитана" и "плотника" - это было вовсе не самоуничижение, ведь и Христос был плотником, и Христос был в лодке со своими апостолами - на месте капитана, усмиряя бурю и указывая, куда плыть. Отсюда и орден Андрея Первозванного, и приравнивание Мазепы к Иуде, отсюда организация собственной церкви, собственного "Освященного собора". Отсюда и настойчивое и демонстративное обыгрывание всего, связанного с Преображением - включая маскарады и разные переодевания. Царь, как и Христос, - верховный первосвященник.

Христос - образ "родной", русский, православный. Пётр, однако, одновременно использовал образ импортный - Вакх ("Бахус"). "В европейском придворном обществе начала Нового времени даже странная, на сегодняшний взгляд, аллегорическая параллель между христианским монархом и римским богом вина могла казаться вполне уместной" (Зицер, 15). Аналогия обнаруживается в картине придворного художника Габсбургов Веласкеса - "Триумф Вакха", в том, что Людовик XIV исполнял в балете "Празднества Вакха", аллегорически представлявшем победы Франции, роль Вакха.

Между двумя образами была не такая уж глубокая пропасть - с точки зрения пропаганды. Иисуса сопровождали апостолы, Вакха - пьяницы. В "Евангелии от Петра" (выражение Зицера) символика христианства и символика вина тесно переплетались. На одеяниях, пародирующих церковные облачения, изображали Бахуса. Было изготовлено потешное "Евангелие" - деревянный ящик размером с чемодан, на крышке которого был изображён Бахус, а внутри были бутылки с водкой и табачные трубки.

Матерщина, которой густо пересыпаны бумаги, оставшиеся от забав Всешутейшего и всепьянейшего собора, - и та не специфически русское явление. В барочном семнадцатом веке расцвела "грубиянская литература". Стремительно развивавшийся литературный язык разделялся на "высокий", "средний", "низкий" стили, и литераторы увлечённо упражнялись во всех трёх. Это была литературная игра, отделённая от современности рвом викторианского ханжества и потому эмоционально чужая. Нонешние-то литераторы, пытающиеся баловаться матом, абсолютно прагматичны, почему и скучны.

Люди, которые соглашались участвовать в избраниях шутовского патриарха, в крестных ходах в честь Бахуса, люди, которые воспевали Петра как нового Спасителя, - отрекались от всего, от всякой лояльности, и присягали одному - Петру. Тот же механизм запустил Сталин, скреплявший "ближний круг" не круговой порукой за преступления (они не верили в возможность возмездия, и были правы, возмездие их не настигло), а - пьянками. Преданность царь-царю была важнее преданности любым нормам, законам, любой реальности. Что, в конечном счёте, и привело к крушению системы и возвращению традиционной номенклатурократии. Всё-таки не должно раболепие мешать функционированию министерств и ведомств, витью гнёзд и радостям жизни - а сталинское мешало. Чуть войну не проиграли, при многократном превосходстве в "живой силе" и в технике. Поразительно ничтожны и победы Петра - в сравнении с завоеваниями его предшественников и его преемников, особенно же по соотношению затрат (то есть, уж извините, трупов, ведь речь идёт о войнах) и результатов. Так что, как ни омерзителен деспотизм номенклатуры, - безликий, безответственный, безыдейный, - а полезно помнить, что это не самый худший вариант.

 
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова