БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
ЭФФЕКТ ПЕСОЧНЫХ ЧАСОВ
XXI век имеет одну количественную особенность. В полном соответствии с демографическими прогнозами, население достигает максимума (около 8 миллиардов) и начинает сокращаться. Этот процесс некоторое время сглаживался ростом населения в «третьем мире», но и там, наконец, процесс пошёл в обратном направлении.
Ближайшие последствия процесса сугубо материальные: исчезает финансовая пирамида, обеспечивавшая пенсии. Если на сто стариков будет приходится десять молодых, то никаких денег – хоть бумажных, хоть золотых – не хватит, чтобы обеспечить пожилым людям уход, на который можно было рассчитывать в годы беби-бума. Остаётся уповать на совершенствование техники, – авось она сможет заменить и медицинских сестёр, и родных, и друзей. Если же не авось, то хотя бы небось.
Мелким процессом того же порядка является, к примеру, появление в Москве обширного слоя квартирных рантье. Умирают бездетные тётки и дядья, оставляя квартиры, умирают родители единственного ребёнка – и человек живёт в одной квартире, сдавая другую (а то и две) тем, кто приехал в Москву недавно. Недурно, да только приезжих не хватит надолго. Вопреки опасениях ксенофобов, уже некому особенно ехать «с Кавказа», из Средней Азии, да и китайцы тоже идут на сокращение. Так что ещё пара поколений – и потомственный москвич обнаружит, что ни одну из его десяти квартир, доставшихся от разнообразных малодетных предков, нельзя сдать за сумму, достаточную для безбедной жизни.
Как отразится сокращение человечества на психологии? По-разному, видимо, у разных людей, и в большой зависимости от того, как мы будем осмысливать это сокращение. На самом деле, эффект «песочных часов», когда в резерве меньше, чем на свалке, не нов. У гуманистов, у Эразма Роттердамского за спиной был огромный ресурс – огромное большинство населения было неграмотно. Литераторы Ренессанса писали на свой страх и риск, страшно хвалили (и страшно перехваливали) друг друга, потому что в огромном океане средневековой культуры они были страшно разрозненны. О гонорарах и речи не было, «слава» была весьма междусобойной.
С середины XIX века положение пишущих людей быстро достигло пика – достаточно было раз в неделю писать колонку в газету, чтобы скоренько приобрести квартиру, а то и дом. Спрос на литературу опережал предложение. То же происходило с музыкой, живописью. И это была пирамида! В начале XXI века ещё делаются крупные состояния на удовлетворении запросов молодёжи и подростков, благо запросы эти достаточно единообразны и одна песня может удовлетворить миллионы. Однако, молодёжи будет всё меньше, а вкусы стариков либо слишком разнообразны, либо попросту атрофируются и удаляются с рынка. «Среднее возрастное сословие» вкус к литературе потеряло, как и к опере, и к балету.
«Закат цивилизации»?
Да ничуть, развитие цивилизации продолжается. Просто экстенсивное уступило место интенсивному, экстравертное - интровертному. Бум окончился – бум, длившийся несколько десятков лет, но ведь всё равно не произошло отката в Средние века, хотя, конечно, купание в лучах всемирной славы отменяется – и не только для пишущих людей, но и для инженеров, и для военных (вот уж это – слава Богу!), и для политиков. Так ведь творить, ориентируясь не на спрос, а на внутренний импульс – возможно, что бы ни говорили циники, которых случайно заносит в творческие сферы. Или, как говорит апокриф о Мандельштаме: «Разве Гомера печатали?»…
В конечном счёте, пересматривается контекст, в котором человек спрашивает себя о смысле жизни. Не контекст расширения – плодимся, размножаемся, наше слово откликается, растёт, как зерно, до концов земли – а контекст сужения. В перспективе не миллиарды, в которых я благословен как Авраам в евреях,а один-единственный человек, на котором клином сходятся все люди, и каждый требует себе внимания, памяти, местечка. Но разве я сам не именно в таком положении – только позволяю себе не обращать внимания на тех, кто в меня ломится? И на Того?
