Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая история
 

Яков Кротов

Богочеловеческая комедия. Эссе.

ХХ ВЕК: ЮМОР И ЮДОФОБИЯ ЮДИНА

Воспоминания хирурга Сергея Юдина – один из шедевров автобиографической прозы (как портрет Юдина – один из шедевров Нестерова, посильнее всяких там отроков Варфоломеев).

Обстоятельства написания сами по себе шедевр – в камере на Лубянке. Юдин сидел три года, написал в камере и две научных монографии. Мемуар писался, очевидно, в качестве психотерапевтической процедуры, посвящён всего лишь двум годам, когда молодой Юдин начинал путь хирурга в Захарьино (Химки). Впрочем, как в «романах-шкатулках» XVIII века, единство места используется как повод помянуть наставников и друзей, часто вовсе в Захарьино не бывавших. Стиль характерно лапидарен (такой очаровывает у Дарвина, у кораблестроителя Крылова).

Юдина посадили только в 1949-м, что следует признать чудом, потому что был он из богатой купеческой семьи и воспитания был самого бонтонного. Жена была из ещё более богатой семьи тульского миллионера Владимира Платонова. Ярче всего Юдин описывает всё, что связано с дореволюционной жизнью – впрочем, не с жизнью миллионеров, а с жизнью врачей.

Чувство юмора Юдина напоминает английское. Это юмор ситуаций, а не более характерный для России юмор языка. Вершиной можно признать эпизод, когда Юдин решает – в момент жесточайшего голода, когда корова пала от бескормицы – жарить лягушек. Земноводные наловлены, задние лапки отделены, очищены и брошены на сковородку.

«Случилось нечто неожиданное и довольно странное: тонкие сухожилия, идущие к лягушиным пальцам, начали быстро сжиматься в горячем масле, и вся масса лягушиных ножек стала быстро двигаться, извиваться и даже подпрыгивать на сковороде, а длинные пальцы сгибались, как живые, и хватали воздух во всех направлениях».

Женщины с визгом убегают, о себе мемуарист говорит скромно: «Было неприятно». И тут же добавляет: «Мясо было нежное, белое». На следующий день Юдин решил рационализировать процесс: взял с собой перевязочные ножницы и, «подбирая лягушек, тотчас же отрезал у них задние лапки, кои складывал в мешочек».

Через полчаса по той же дороге шёл бухгалтер больницы. Он увидел сперва одну лягушку без задних ног, потом ещё одну и ещё не одну…

Умный бухгалтер успокоил себя просто, решив, что у него галлюцинация.

Некоторые вставные наноновеллы кажутся байками, но вряд ли таковы. Известно, что во время дела Бейлиса множество губернских медицинских обществ выступило с коллективными протестами, осудившими «экспертизу» психиатра Сикорского. Первым выступил, кстати, Сербский.  За отказ дезавуировать протесты были распущены союзы врачей в Харькове, Твери и т.д. Юдин – неприкрытый антисемит вполне купеческой закваски, что делает его безукоризненный облик очень живым, а фамилию превращает в приговор – описывает это так:

«Известный калининский хирург В.В.Успенский говорил мне, что свою подпись снял и остался в Твери всего один врач – Я.О.Гальперн».

Разумеется, в еврейской энциклопедии этот милый факт из жизни Гальперна не упомянут.

Англичанистее антисемитизма Юдина только комментарии к его антисемитизму публикатора и пятопунктника Виктора Тополянского.

Очарователен неназванный по имени еврей («то ли Рапопорт, то ли Рабинович») в этюде о Захарьине – знаменитом московском терапевте, в имении которого и была построена больница. Юдин изображает Захарьина Ионычем, который думал лишь о деньгах и потому не воспитал учеников. Скрягой, который отказался проконсультировать нищего коллегу, за что студенты швырнули ему на кафедру мешок с медяками на сто рублей. А вот Рапопорт-Рабинович, которого Захарьин от чего-то вылечил, сообщил ему о грядущем подорожании каких-то акций – тот вложил в них все свои деньги и стал миллионером.

В томе опубликованы и некоторые письма Юдина, из которых одно писано в сочельник 1915 года с польского фронта и напоминает о том, что Первая мировая – последняя война, сохранявшая патриархальные представления о норме. Это не означает, что она не была жестокой – была, но эта жестокость была тоже патриархальной,  а не механической. Проявлением этой патриархальности была и религиозность, очень своеобразная. Казённые молебны – это как раз не патриархально, это казёнщина.

Вот пасхальное «Х.В», любовно выложенное из снарядов – это патриархальное безумие. Или репортаж Юдина:

«На Рождество и на Новый год немцы и из окопов, и в занятых ими деревнях выкинули белые флаги, и наши не стреляли совсем. Только на Новый год, ровно в 12 часов по среднему европейскому времени мы им послали гостинец: все наши батареи дали «по очереди» … но залп был благородный – с большим перелётом. Был даже случай письменного взаимного поздравления между нашими и неприятельскими врачами передовых позиций».

«Благородно» тут хочется произнести, словно ты картавый еврей или аристокгат: «Бла-агодно»… Мало ли кто может хотя бы и в новогоднюю ночь оказаться на дороге – и тут ему снаряд с благородным перелётом… Ангелы-хранителя тоже с перелётом будут охранять господ артиллеристов?

 

 

 
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова