Вторая треть ХХ в.
Ср. фундаментализм.
"Духовность" католического консерватизма хорошо видна в книге члена "Опус Деи" свящ. Сальвадора Канальса, испанца (1920-1975), с 1948 г. в Риме аудитор Священного Римского Церковного Трибунала. Звучит угрожающе и, действительно, угрожающе. Книга "Размышления об аскетике" - сборник статей (Царское Село: Белый Камень, 2006. 167 С.).
Книга написана человеком, для которого кумир - Хосе-Мария Балагер. Именно кумир, то есть, идол. У самого Балагера иной дух, достаточно человечный, а вот у его поклонников - дух Иудушки Головлёва. И этот человек "трибуналил", ему было доверено влиять на человеческие судьбы!
Аскетика есть покаяние. Для ханжи аскетика превращается в "духовный рост", в "стремление к святости". Он убеждён, что наступит точка, когда святость станет фактом в его жизни. Он даже точно указывает определённые признаки святости. Прежде всего, это целибат - не целомудрие, а именно и только целибат. Кающийся монах складывает легенду о том, что многодетный сапожник святее всех монахов вместе взятых. Ханжа даже не подозревает о существовании сапожников. Покаяние для Канальса не существует. Он только знает "тихие часы испытания совести", когда он "любит размышлять" о книге своей жизни (112). Плакать? Бить себя в грудь? Обозвать себя govno'м зелёным? Это ему не нужно. Ведь, читая "книгу своей жизни" он каждую новую страницу начинает со слова "Послужу!". Мышление ханжи основано на иерархии, на том, что он нашёл кого-то, кто согласился быть ему мучителем и повелетелем, взамен требуя беспрекословного подчинения и унижения. Это садомазохистские отношения.
Странным образом, католическое ханжество смыкается с протестантским. Католик-ханжа возглашает: "Эгоизм и чувственность, самолюбие и обида не смогут угнездиться в твоей душе ... потому что присутствующий в твоих намерениях Иисус Христос защитит тебя" (Канальс, 119). Так последователи протестанта Моуди считают себя обязанными постоянно улыбаться - как же, ведь Господь их спас от греха. Только у протестанта - Библия, а у католика - Чаша: "Путь Причащения - и причём частого - есть поистине самый лёгкий и краткий путь к соединению со Христом" (123). Бедный апостол Пётр, он был плохой католик - как и Фома Аквинат и тысячи прочих святых. Они причащались отнюдь не каждый день! Частое Причащение хорошо одним - это самый лёгкий и краткий путь к сознанию того, какая я сволочь, что лезу с грязью под сердцем за один стол с Богом Животворящим.
"Единственным путём, ведущим к смирению, является унижение" (Канальс, 60). Элементарная логическая ошибка. Всякое унижение может вести к смирению, но к смирению ведёт отнюдь не только унижение. Смирение, вырастающее из унижения, неполноценно, и оно должно быть привито к настоящему дереву - к любви. Вполне смиренен любящий, вошедший в мир любимого, а не смирившийся с тем, что ему не дают никуда войти. Разумеется, тут логическая ошибка - лишь результат многовековой работы ханжества по извращению Евангелия. И не ханжество виновато - оно лишь примерило к Евангелию тот способ жизни, который правил (и, во многом, правит по сей день) в мире - жизнь агрессивная, жизнь безлюбовная, строго иерархическая. В этом царстве не разговаривают и не чувствуют в общении нужды. В нём лишь отдают приказы и рапортуют о выполнении приказов. В нём, соответственно, два полюса: либо тебя унижают, либо ты унижаешь, и одна забота: чтобы унижение было упаковано в красивую упаковку. Высшее милосердие тут - когда начальство молчит. Это называется на канцелярском жаргоне "святое молчание": радуйся, что цел, терпи, может, лет через сто добьёшься нужного тебе приказа. Ведь не так важно послужить Христу, как важно доказать чиновнику, что ты понимаешь: он-то и есть Христос, преобразившийся в канцеляриста.
Мазохист, присосавшийся к Церкви, служит и радуется унижениям и страданиям, потому что он - любит боль. Но ханжа не мазохист. Он предпочитает унижать, он любит унижать и командовать, и если он терпит унижения, то лишь в надежде на то, что взамен на временные унижения он получит в вечности возможность унижать других, поплёвыя в ад с высоты рая: нате, грешники, вам некоторое облегчение, разотрите мой плевок, чтобы получить малое облегчение в своих заслуженных страданиях. Тогда аскетика превращается в подбадривание себя среди унижений - не от Бога, разумеется, исходящих, ибо Бог никого не унижает - а от церковного начальства.
"Просто необходимо, чтобы ты был счастлив и делал счастливыми тех, кто тебя окружает" (57). Бог может отдыхать - ханжа без Него всех осчастливит. Известно, чем это заканчивается - большевизмом. Ведь ближние отнюдь не страждут быть осчастливленными. Люди хотят выпить, закусить, поговорить, повеселиться, потанцевать, подумать, иногда - погрустить. А им - "щас ты будешь счастливым!" Ближний сопротивляется, часто - успешный. Тогда его объявляют - если большевики, то врагом народа, если ханжи, то бесноватым, схизматиком или сразу атеистом.
Да-да. Главу о гордости ханжа, решивший сочинить аскетику, начинает с рассуждения не о своей гордости - что было бы нормально, а с рассуждений об атеистах: "Путь гордости ... начинается с отрицания Бога" (66). Как будто Адам с Евой, грехопадая, отрицали Бога! Да атеисты вообще появились на планете совсем недавно, лет четыреста в обед, и абсолютное большинство гордецов всегда горячо и глубоко веровали. По-настоящему веровали - в бытие Божие, в то, что Бог их спас и призвал к святости, и дал силы ответить на призыв. "Благодарим Тебя, Господи, что мы не таковы, как эти атеисты!"
Атеисты, что спорить, не ангелы, хотя и начинаются с той же буквы, но всё же гордыня - больше проблема христиан, чем атеистов. Атеисты ближе к ангелам, чем христиане ко Христу по той же причине, по которой пешеходы ближе к земле, чем альпинисты. Пешеходы не гордятся тем, что они покорили вершину. Правда, они от вершины бесконечно далеки, но лучше уж отрицать существование гор, чем, стоя на горе, воспевать обличать в гордыне тех, кто остался внизу. "Кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал..." Фу, какая гадость: лезет, лезет, испытывает себя, а в результате он на вершине - пика Коммунизма. Испытал себя - и найден лёгким. Ханжа, который делает церковную карьеру - всего лишь воздушный шарик. Он взмывает не к Богу, а к небу.
Ханжа не знает, что человек создан не для праведности и даже не для святости, а - для любви. Святость без любви - нонсенс. А в Церкви в основном такая святость. Любви нет там, где повелевают, а святость с приказаниями вроде бы сочетается. Во всяком случае, ханже кажется, что именно приказания - содержание святости (и любви). Отчасти это объясняется тем, что ханжа часто не знает самой простой любви - к жене или мужу. Во всяком случае, в истории Церкви больше всего ханжества исходило от тех, кто "пожертвовал" собою - не стал жениться или выходить замуж. И так раздулся от создания значительности, величия, исключительности своей жертвы, что перестал быть человеком. "Для того, чтобы твоя критика всегда была критикой честного человека, друга, христианина, то есть чтоб она была конструктивна, ведлива, своевременна и освящающая, она должна исходить из стремления спасти человека и его замыслы. Она должна быть объективна и никогда - субъективна" (Канальс, 94). Чтобы критика была христианской, она должна перестать быть критикой. Христианин не критикует, он разговаривает. Критика не выслушивает ближнего, христиниан наслаждается разговором. Что характерно для юриста, Канальс делает оговорку: "Человек порядочный, и тем более христианин, не судит и не критикует того, чего не знает, ибо произнесение суда и критического замечания предполагает отличное знание всех аспектов рассматриваемого объекта" (95). Ближний, любимый, единоверец превращается в "объект"! Инквизитор убеждён, что этот объект можно "знать". На практике это означает одно: снисходительность к своим холуям, строгость к холуям чужим и просто зверство к свободным. Именно по этой логике ватиканское "правосудие" десятилетиями потакало растлителям детей - всё требовало "отличного знания всех аспектов". И по этой же логике между собою в сплетнях и в практической политике ватиканская бюрократия основывается даже не на сплетнях (хотя и на них тоже), а просто на эгоистических расчётах, самодурстве и преклонении перед земной силой.
|
