Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая история
 

Яков Кротов

Богочеловеческая комедия

14 век: Бокаччо: честность как святость

Изучение жизненного пути собственно церковных деятелей - теологов, духовенства, мистиков, просто набожных людей - редко вдохновляет. Если слова хороши, то дела плохи, если дела хороши, так слова, как правило, корявы, если не вообще людоедские. Рассогласованность внутренняя и внешняя... Какое уж тут всеединство иль теозис...

Изучение людей, которые на первый взгляд не имеют отношения к Церкви - хотя являлись христианами - напротив, очень часто приносит большие и маленькие радости. Вот, к примеру, Бокаччо... Он ведь канонический для современной культуры автор - в отличие, к примеру, от Данте или Петрарки, дал побеги не только многочисленные (поэтов тьма), но и пользующиеся спросом. Бокаччо - это ещё слитые воедино Голливуд, бульварная литература, гламурные журналы, телевидение и прочие удовольствия массовой, а всё же культуры. Не путать с массовой бескультурьей, которая тоже случается... Бокаччо ещё и интернет - спрессованный, но вполне очевидный интернет во всём его разнообразии с преобладанием, разумеется, нижепоясной тематики.

В момент написания "Декамерона!" Бокаччо 36 лет, но он выдаёт себя за человека, чья жизнь заканчивается. Это - сугубо литературный приём. Жизнь нанизывается на шампур из смерти и любви. Декамерон во время чумы. Чума выкосила три четверти населения Флоренции - уцелели те, кто смеялся. Не случайно первая новелла - одна из самых смешных, где досталось и ростовщикам, и лицам неитальянской национальности, но особенно ханжам и духовенству.

Спародировано самое святое для средневекового человека - предсмертная исповедь. Взломано последнее табу, которое за пять веков до этого стало формироваться и ещё пять веков жило. Если уж гнуснейший мерзавец не боится лгать на предсмертной исповеди, корча из себя святого не корысти ради, а токмо смеху ради, то не так страшна смерть, как её малюют! Долой страх умереть без покаяния! Эта новелла попросту отменяет "Ад" и "Чистилище" Данте. Если возможно шутить со святым на пороге смерти, то это и не порог вовсе.

Одновременно отменён и "Рай", потому что, если герой первой новеллы Бокаччо пародирует исповедь, сам Бокаччо в предисловии пародирует низкопоклонство перед любовью, Данте и Петрарку вместе взятых. Любовные страдания, оказывается, вовсе не от любви, "не от жестокости любимой женщины, а от излишней горячности духа".

Это не мещанское отрицание высокого, это буржуазное в лучшем смысле слова - то есть, честное - отрицание всякого надувания щёк, всякой подмены опыта фантазиями. Мещанина раздражает реклама, которую он считает враньём и перед которой не может поэтому устоять. Буржуа раздражает риторика, особенно потому, что он считает то, что раздувает риторика, правдой - а Бокаччо, ещё раз, был христианином и был влюблённым. Именно поэтому он остро чувствует фальшивую ноту и в чрезмерном пужании смертью, и в чрезмерном подбрасывании возлюбленной Дульцинеи.

Тут - одна из глубинных основ современной цивилизации, принимая "современное" равным "европейскому". Честность оказывается выше и любви, и смерти. А ведь это нормально - потому что честность есть характеристика языка, а язык есть человек, и если фальшь прокрадывается в язык, то исчезает сам любящий и умирающий, остаётся балабол.

Странно говорить о честности как главной буржуазной ценности? А говорить о скепсисе как главной ценности верующего разве не странно и разве не нормально? Разве о любовных сомнениях надо говорить с сексуальным маньяком, а не с любящим человеком? Говорить о скепсисе со скептиком - как говорить с сексуальным маньяком о сексе.

Капиталист, буржуа, носитель современной европейской цивилизованности знает честность как диалогическую ценность. Он знает, что нет никакой "цены" как чего-то, что назначается монологом продавца или властителя. Честность - в том числе, в бизнесе - есть свойство коммуникации, диалога. Насколько это открытие трудно сделать, видно из того, что оно до сих пор остаётся таким же уделом меньшинства как теоретическая физика. Большинство остаётся при докапиталистическом убеждении, что не обманешь - не выживешь. Это и есть риторика, убивающая и веру, и любовь, потому что самый страшный обман - это самообман, это попытка взвинтить себя, продать себе свои чувства с наценкой, не имеющей ни малейшего основания. Всё преодолимо - кроме лжи. Чума может убить, любовь может погубить, но могут и не погубить, а ложь губит обязательно. Поэтому - сдержаннее, внимательнее к другому и следить, чтобы упаковка не стоила дороже товара.

 
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова