Яков Кротов

ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

В САМОМ СЖАТОМ ОЧЕРКЕ

См. с иллюстрации Сола Стейнберга и Павла Шевелёва.

Кратко изложить историю человечества легко, если понять, что такое «человечество» и чем человек отличается от обезьяны.

С точки зрения биологии это довольно просто: человек отличается от обезьяны и объёмом мозга, и строением зубов, и мимикой, много ещё чем. «Недостающее звено» между обезьяной и человеком потому и ищут, что анатомические различия абсолютно очевидны. Различия эти появились более миллиона лет назад. Но ведь история человечества это не история человеческой анатомии.

Любой человек согласится с тем, что его «история болезни» не есть история его личности. К сожалению, многие люди не в силах устоять перед цинизмом. Они сводят поведение других людей к состоянию их здоровья: плачет — значит, что-то болит, радуется, значит, всё в порядке. Иногда своё поведение так оправдывают: украл, потому что голоден, убил, потому что рассердился. А совесть? А совести в истории не место!

История человечества и есть история попыток понять, есть ли у человека и человечества история как свобода, или мы лишь результат как-то внешних природных или внутренних биологических процессов. Если результат, тогда и начинать рассказ про историю не стоит, тогда надо изучать лишь природные и биологические процессы.

Кратко описать историю человечества легко, если понять, что такое «история», чем она отличается от времени. Время (как и пространство) — понятие бесчеловечные. Они ограничивают человека. Время не даёт нам возможности быть всегда, в любой точке времени. Пространство не даёт нам возможность быть всюду. История отличается от времени как дорога от земли.

Дорога не существует сама по себе, она прокладывается человеком, она ведёт человека к другим людям, к определённой цели. Дорога может быть грязной, на ней могут быть колеи, в которых увязают колёса, но даже такая дорога лучше, чем земля, на которой нет следов человека.

ПЕРВОБЫТНАЯ ИСТОРИЯ

«Отец истории» Геродот описывал историю войны греков с персами. Можно сказать, что человек отличается от обезьяны тем, что воюет. Стаи обезьян не сражаются друг с другом. Драться, конечно, обезьяны дерутся, но они не пишут историю этих драк.

Геродот, правда, воспевал греков не за то, что они воинственны, а за то, что они любят свободу и защитили свою свободу от персов. Только свободу любят и обезьяны. А у людей любовь к свободе постоянно оборачивается войной, к тому же превентивной: напасть первыми, чтобы не потерять свою драгоценную свободу. Завоевать других, чтобы не завоевали тебя. Убить другого, чтобы не убили тебя. Напасть первым — вот главная напасть человеческой истории.

Для милитаризма вся история человечества это сплошная подготовка к миру, который никогда не наступает. Исторической правды во взгляде на человека как героя, который сражается с драконом, нет. Драконов не было и нет. Вот природа есть, и природа может быть угрозой существованию человека, но воевать с ней абсолютно бесполезно.

Реально всё не так. Все люди, живущие на Земле, происходят от небольшой, в несколько сотен человек группы, жившей примерно 50 тысяч лет назад. Миллион лет люди жили и размножались, но вдруг на них напала сама природа. Была страшная засуха, длилась она тысячи лет, осталась горстка людей в Африке. Сегодня животных, которых осталось так немного, срочно начинают спасать, а этих спасать было некому. Они выжили и расселились по всей земле. Выжили не потому, что воевали друг с другом — две тысячи человек быстро бы друг друга поубивали. Выжили благодаря сотрудничеству и творчеству, а не благодаря генералам. Человек спасся не потому, что отвоёвывал «жизненное пространство», убивая другого, а потому что менял само представление о пространстве. Человек изобрёл каменные орудия, потом он научился делать орудия из металла.

Первобытный человек превратил волка в собаку и льва в кошку, и это было невероятое открытие. Сегодня мы умеем разве что превращать муху в слона. Первобытный человек изобрёл колесо — и отнюдь не для войны. Он изобрёл горшки и иголки, одежду и многое другое. Теперь ему было нужно меньше места для того, чтобы выжить, он с меньшего участка земли собирал столько же, сколько прежде с большого. Благодаря своим изобретениям он мог жить и там, где раньше бы погиб.

Воля человека это воля к жизни, а не к убийству, не к войне. История войн и драк — это антиистория, это дырка в рукописи, мешающая прочесть текст, мешающая существовать тексту. Хотя человек может сделать предмет исследования даже из дырок.

Человек — царь природы, потому что он может не воевать с подобными себе, а просто царствовать себе и парить над всем миром. В этом смысле человек — единственный дракон во вселенной, существо, которое выше любых границ и страхов.

«Может царствовать» не означает «царствовать». Кроме «Истории» Геродота есть история Библии, история Адама и Евы, история падения человека. Дракон не парит, дракон рыщет по земле в поиске добычи, дракон изводит девушек и чахнет над золотом. История грехопадения есть сверх-история, она описывает то, что началось до истории и существует внутри любого человека: противоречие между «я» и «он», «я» и «мы».

Можно не верить в Бога и в то, что человек напрасно противопоставляет своё «я» Богу. В то, что человеческое «я» противостоит «мы» человечества, коллектива, рода, семьи, верить невозможно — нельзя же верить в факт, а это противостояние факт. История есть история того, как человек плодится и размножается, но чем больше людей, тем больше и напряжения между «мы» и «я».

Человек порождает человечество, но человек не живёт ради человечества. Никто не любит, чтобы размножаться — размножаются, потому что любят. Никто не изобретает, чтобы спасти мир — спасают, потому что изобретают. Способность любить и творить есть способность личная, не коллективная. Кошмар первобытной истории в том, что изобретения и любовь были, а личность — была? У своих истоков человечество безлико, «общее», община безусловно господствует над «я», так что человек ощущает себя прежде всего как производное от «мы».

История творческого духа в человеке эффектна, поскольку изобретения очень эффективны. Только вот достойно ли человека считать историю человечества - историей только изобретений? Выжили, заселили землю, победили зависимость от природы, но ведь это выживание, а не жизнь. Зачем выживали? Человек начинается там, где кончается забота о выживании. Научились сохранять равновесие, идя про натянутой верёвке, но верёвка эта ведёт куда-то или нет?

«Я» и «мы» соотносятся как соотносятся открытие и изобретение. Что первобытный человек тоже был «я», видно из древнейшего человеческого открытия — искусства. Живопись не нужна для «мы». Для коллектива достаточно халтуры. Пятьдесят тысяч лет назад уже были безумной красоты пещерные росписи, ничем не уступающие искусству Рафаэля, уже были — и составляли большинство — примитивные статуэтки и рисунки, созданные без души, только на потребу дня, ради «мы».

Открытие красоты и искусства как способа творить красоту не помогает выжить или размножаться. Оно помогает вернуться в рай здесь и сейчас, стать личностью, никем не повелевающей, никому не порабощённой. Красота и личность — лишнее в мире, ненужное для выживания коллектива. Коллектив видит в них опасность для себя, и коллектив часто прав.

«Я» опасно для коллектива, но не для другого «я». Отсюда самое удивительное изобретение первобытного мира — письменность. С письменностью история перестаёт быть «первобытной» и становится просто историей. Для начала — древней, то есть, говоря простым русским языком — античной.

ИСТОРИЯ АНТИЧНОСТИ

Все предыдущие изобретения помогали человеку выжить в коллективе и дожить до смерти. Письменность же помогает найти в коллективе того, кто близок тебе, хотя может быть отделён от тебя пространством и временем. Письменность помогает пережить смерть. Мысли, чувства, мечты, идеалы, споры, страсти получают своё собственное существование. Конечно, это очень условная победа над смертью, но это безусловная победа над временем.

Письменность создаёт абсолютно новую ситуацию для человека. Он свободен нашёл средство от беспамятства, создал новый способ общения, бесконечно расширяющий круг собеседников и в пространстве, и во времени. Письменность есть уникальная, качественно новая разновидность общения. Собственно, только с письменностью и появляется человечество как единый во времени организм. До письменности установить историю земли — кому принадлежит — можно только, опросив стариков. А они больше, чем на сто лет не помнят. Дед, сын, внук — вот и всё человечество. Письменность ограничивает произвол, причём ограничение это добровольно. Человек подписывает договор — это совсем иное, чем «ударить по рукам». Конечно, письменность без человека, способного читать — ничто, царапинки. Но человек без письменности… В общем, в руках Георгия Победоносца надо рисовать не копьё, а перо. Или, по-нынешнему, клавиатуру.

На первый взгляд, писаный закон качественно не отличается от закона, передающегося из уст в уста. Всё равно нужен судья, который оживит закон, всё равно нужно состязание сторон. Письменность кажется лишь подручным средством. Она и есть подручное средство, только это средство помогает поставить совершенно новую цель: не просто мирное, гармоничное общество, но превращение человека в самодостаточную единицу. Это ведь только неграмотный ребёнок нуждается в родителе, чтобы книжка зазвучала. Совершеннолетний человек читает сам. Настоящий герой именно таков.

Античная история, на первый взгляд, это история завоевателей, всяких Александров Македонских. Нет! Это история тех, кто описывал завоевания, это история тех, кто отказывался завоёвывать и предпочитал быть рабом, но не порабощать. Это история Будды и Конфуция, Эзопа и Сократа, апостола Павла и Марка Аврелия. Это история людей, которые хотят большей свободы, большего уединения, чем позволяют община, полис, народ, но те же самые люди хотят и большей близости, большей любви, чем допускает любой коллектив.

Можно глядеть на историю именно как на историю мирного сосуществования людей, историю обществ, народов, государств и стран. Есть такой взгляд. Человечек тогда лишь часть сообщества, без него он погибнет. Человеку нужны другие: с кем поговорить, с кем состязаться, с кем веселиться, с кем горевать. Без других человек вырастет обезьяной, а если попадёт в неудачную стаю, то и волком.

Почему же нет ничего скучнее самого выражения «мирное сосуществование»? Вон, обезьяны мирно сосуществуют друг с другом, планктон, киты, попугаи, муравьи. Ну не муравейник же идеал для человека!

Человек хочет жить самостоятельно, не хочет быть всего лишь точкой на пересечении связей между людьми. «Вместе тесно, врозь скучно». Вырасти без других нельзя, но быть лишь продолжением других тоже нельзя. «Сосуществование» - слишком мало и слишком много. Человек рождён для любви к другому, а любовь требует большей близости, чем сосуществование. Человек рождён для свободы, а свобода требует большей дистанции, чем сосуществование. История человечества интересна лишь настолько, насколько в ней есть место свободе и любви одного-единственного человека. Поэтому первобытная история такая скучная: без письменности в ней есть всё — и изобретения, и художественные шедевры, а вот человека, одного-единственного, нет. Поэтому так интересна античность — в ней много омерзительного, но человек уже — есть. Неуклюжий, косноязычный, бросающийся из крайности в крайность, но это человек с именем, человек, о котором есть память — память в буквах.

СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Принято считать, что «античность», «средневековье» и так далее, - всё это не общечеловеческие явления, а только локальные, «европейские». На Востоке, мол, другие проблемы, другая история. Нет. Отсутствие истории —не другая история, как отсутствие прав человека не есть своеобразное понимание прав человека, и отсутствие хлеба не есть особый сорт хлеба. Если сводить историю к экономике или политике, тогда, конечно, бедные Азии и Африки не имели того, что Европа, и не слишком беспокоились по этому поводу. Но человек — он всюду человек, и свободы он жаждет всюду.

Страх европейца перед «архаикой», «жёлтой опасностью», «мигрантами с Востока» или «выходцами из Африки» - очень понятный страх людей, которые изобрели нечто очень тонкое, что легко сломать, да и просто потерять. Ведь сама по себе письменность — это ещё не свобода. Письменность и в Китае была, и у египтян была, куда пораньше, чем у французов с американцами. Письменность была, грамотеи были, герои были, а истории в европейском смысле не было. Что же это за «европейский смысл»?

Письменность фиксирует и облекает в слова, то, что существовало, вероятно, и в первобытном обществе, но что со смертью исчезает бесследно, если нет букв — любовь и религию. Религия есть самое странное из человеческих изобретений, потому что религия претендует быть не изобретением. Бог, который выдуман, никому не нужен. Человек устремляется к Богу, если считает Бога реальностью. То же относится и к любимому человеку. Проблема в том, что изначально к Богу устремляется не человек, а народ, как и брак изначально имеет очень мало отношения к любви. Очень постепенно рядом с религией, внутри религии возникает вера — личные отношения с Богом.

История в её европейской понимании начинается со Средневековья, и в основе этой истории — попытка устроить личные отношения с Богом, со Христом, при посредстве абсолютно безличных социальных механизмов. Личные отношения с Богом строили во многих религиях Европы и Азии либо незадолго до Христа, либо вскоре после. Только в христианстве речь идёт не только о личных отношениях с Богом, но и Боге — Личности. Яркой, трагической, умной и, в конце концов, воскресшей Личности. Казалось бы, логично на этом покончить с религией как внешним принуждением, национальной традицией. Но нет — тут и начинаются Средние века, пытающиеся новое вино влить в ветхие мехи.

Символом Средневековья может служить рыцарь — тот же античный герой, только в железной скорлупе. Человек скинул античные одежды, скинул зависимость от древних родовых религий, от семьи, но оделся в одежды государства — такого «царства кесаря», по сравнению с которым даже государство, распявшее Христа, выглядит безобидным. Средневековье считало нормальным крестить целые народы, уничтожая тех, кто креститься отказывался — такого насилия античность не знала. Средневековье считало нормальными крестовые походы и инквизицию, которых не было никогда ранее.

Средневековье превратило Бога-Личность в реальность, совершенно не зависящую от человека-личности. Бога как Личность открыли, а человека, скорее, закрыли. Произошёл скачок в прошлое. Такое бывает, когда человек осваивает новое. Хороший пешеход, когда учиться водить велосипед, двигается хуже, чем если бы ходил пешком. Но вот навык появился — в XI столетии письменность возвращается, причём не просто возвращается, а взрывается.

НОВОЕ ВРЕМЯ - МОДЕРН

Сперва этот взрыв письменности используется вполне по-средневековому, для подавления и уничтожения других — для той же инквизиции. Тысячи томов, которые пишут схоласты позднего, «Высокого» Средневековья в основном учат не свободе, а послушанию. Но не проходит и пяти веков, что совсем немного на часах человеческой истории, как письменность превращается в мощный рычаг свободы. Университеты из рассадников схоластики превращаются в научные центры. Базары превращаются в рынки, замки в свободные города, а европейский мир — в тот мир, в котором сегодня живёт не только Европа, но и большинство человечества. Мир капитализма — человек теперь не в доспехах, а в пиджаке, и вместо меча у него кредитная карточка и та же клавиатура.

НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ — ПОСТМОДЕРН

Мир свободы очень быстро прошёл путь от свободы не подчиняться другому до свободы не подчиняться вообще никому и ничему. Тот, кто был частью целого, кто не мыслил себя вне целого, стал цельной личностью. От свободы не верить человек быстро дошёл до верить, что веровать не во что, свобода выдумка, а любовь игра гормонов.

Человек теперь часто попирает не дракона, не завоевателя, а собственную голову. Никто не возражает — главное, чужую голову не тронь. Сумасшедший мир. Но это сумасшествие человечнее и разумнее всего, что было до этого. История вовсе не кончилась, история только начинается. История войн, рабства, глупости это псевдо-история, как история болезни.

Настоящая история есть история здоровья. Этого здоровья пока ещё было очень и очень мало, но удивительно, как человек боится быть здоровым. Человечество напоминает гоголевского героя, который очень хотел жениться, но боялся перестать быть собой. Лучше пусть вся жизнь пройдёт в поисках невесты, или в рассуждениях о том, какой вздор женитьба и брак. Это инфантилизм, конечно, - только ребёнок считает, что история заканчивается свадебкой. История со свадебки начинается.

Современный человек более, чем любой другой, призван не только отвечать на вопрос о смысле истории, но призван творить историю, быть историей. Он свободен отказаться от этого призвания. Достаточно сказать, что любви нет, что есть лишь игра гормонов, мечта о том, чтобы наши чувства были чем-то вечным. Достаточно сказать, что человека нет, а есть лишь разыгравшаяся не в меру обезьяна. Бога нет, а есть лишь коллективная или личная галлюцинация, проекция на небо своих фантазий. Такое отрицание человека, отрицание любви, отрицание веры количественно, возможно, преобладает в наше время. Это есть и отрицание истории, потому что бессмысленная история не есть история, а всего лишь существование, неотличимое от животного. История есть лишь там, где есть вечность, как любовь есть лишь там, где клянутся в вечной любви — искренне, пусть этой искренности хватит всего на месяц.

Доказать, что есть Бог, любовь, человечность и что именно они составляют суть истории, невозможно. Нельзя доказать, что без истории человек — не человек, что без «я» другого моё «я» превращается в ничто, как было оно ничем в «мы». Нельзя доказать, что, если свобода не превращается в творчество, то это не свобода, а рабство. Археологи находят множество камней, о которых нельзя точно сказать — обработаны они человеком или приобрели свою необычную форму благодаря игре природы: столкновению с другими камнями, воздействию воды или ветра. Ещё сложнее доказать, что человек — не игра природы.

Нельзя доказать, что кусочек белого материала с чёрными штрихами на нём — не игра природы. Можно лишь взять и прочесть самому. Нельзя доказать, что главное в телевизоре — не детали, из которых он создан, а человек, создавший фильм, который телевизор всего лишь показывает. Зато можно убить человека — чтобы снять фильм лучше, длиннее, интереснее. Пусть умрёт другой, пусть умрёт заключённая в другом история, любовь, вера, бесконечность. Зато я реализуюсь.

Обычно человек предаёт человечность, чтобы выжить. Пусть умрёт другой, пусть умрёт заключённая в другом история, любовь, вера, бесконечность. Зато я выживу.

К счастью, из предательства не получается жизни. Когда исчезает история другого, исчезает и моя история. Конечно, не целиком. Если в мозаике или в паззле недостаёт одного кусочка, это ещё не беда. Если двух… Людей, конечно, миллиарды. Можно не участвовать в их истории, можно себя выключить из того загадочного паззла, каким является человечество. Только человек может пытаться не быть человеком, обезьяна же не может не быть обезьяной. Можно не быть историей, можно подменять историю человечества историей животного, которое слишком много о себе возомнило и дай Бог, чтобы выжило. Только зачем не быть, если можно быть? Зачем выживать в материализме, если можно жить в истории?

История есть победа над животным в человеке, над усталостью и цинизмом, которые тянут человека стать животным, тогда как человек не животное. Впрочем, человек и не вполне человек — ведь человек есть существо бесконечно развивающееся. То, как меняется наше восприятие истории, отражает развитие человека. Первобытная история есть по преимуществу история материальная, история орудий, техники. Античная история добавляет к этому историю социальную. Человек оказывается не только изготовителем, но и мыслителем, творцом, политиком, верующим. Мозаика, из которой состоит история, расцвечивается. В ней словно появляются кусочки не только кремня и железа, но и кусочки бумаги, ладана, картины, формулы.

Сегодня история — это прежде всего история человека как существа, созданного для общения, осуществляющегося в общении. История становится похожа на картину, которая издалека похожа на портрет, а подойдёшь поближе — портрет составлен из миллиардов маленьких фотографий разных людей. Есть сейчас такие компьютерные программы, превращающие либое изображение в паззл из многих. Только, если мозаики или паззла выпадет кусочек, целое сохранится, а если хотя бы один человек выпадет из истории, разрушается всё человечество. А ведь бывает, что человек выпадает — иногда сам, а иногда ему помогают выпасть, чтобы стать больше за чужой счёт. Конечно, чужое место остаётся чужим — просто появляется дыра в истории. Это было бы непоправимой трагедией, но ведь есть и надежда на то, что Кто затеял эту необыкновенную мозаику, Тот позаботится, чтобы в конце истории все и каждый занял своё место.