Главный соблазн человека — не быть человеком. Отсюда вера в то, что лучший способ управлять — из-за кулисы. Быть невидимым божеством, которое дёргает мир через верёвочки, управляет через марионеток-посредников. Глупые люди вылезают вперёд и гибнут, умные люди сидят в норке и руководят глупыми, меняя их по мере надобности, натаскивая и науськивая, себе прибирая пряники, а подставным лицам предоставляя получить плевки в лицо.
Впрочем, человек может быть согласен и в марионетки. В конце концов, быть божеством — даже в безопасности — как-то скучно. А марионеткой божества — и внушительно, и живенько. Тебя оплюют, но и ты отхаркнешься, вот и движешься на реактивной тяге.
Конспирофобия как вера в то, что существуют какие-то тайные лаборатории, где выращивают подставных правителей, есть неверие в силу человеческой свободы. Горькая правда заключается в том, что хорошие — успешные, удачливые — диктаторы это люди свободные. Потому они и добились успеха, что решали сами, а не выполняли поручения закулисных мудрецов. Натаскивание на исполнение уродует человека, делает его исполнителем плохим. Так что закулисные мудрецы, если бы они существовали, крепко бы просчитались. Их исполнители-марионетки либо восстали бы против них и свергли бы кукловодов без большого труда, либо — если бы оказались послушными орудиями — провалили бы все задания.
Отсюда одно из тех глубиннейших евангельских противоречий, которые неверующие не замечают. Иисус постоянно говорит о Себе как об исполнителе воли Божией. Есть «дело», которое Бог поручил «исполнить», от себя же Иисус ничего не делает. Он и в молитву, призванную отличить Его учеников, включает марионеточное «да будет воля Твоя».
При этом Иисус не позднейшими последователями превращён в Бога, а Сам о Себе постоянно говорит очень, мягко скажем, неосторожно, так что обвиняли-то Его в завышенных притязаниях не напрасно, хотя и бездоказательно. Язык штука сложная, слово не воробей, а джунгли с воробьями, попугаями и ещё тысячами птиц. Говорил о Себе Иисус как о Боге — настолько близко к этому говорил, насколько это позволял язык иудаизма, в котором между человеком и Богом пропасть.
Можно, конечно, заявить, что Иисус нам неизвестен, а известны только тексты об Иисусе, но это всего лишь немножко смещает проблему во времени. Парадокс же остаётся прежним, и может быть обозначен словами самого Иисуса — «будут последние первыми». Унижающий себя возвышен будет.
Проблема не в Христе, конечно, а в христианах. Верующие в Христа — сочинители или исполнители?
Ответ на вопросы о Христе не в Христе, ответ — в Духе Святом. Дух любви. Любить означает любить или быть любимым? Разумеется, и то, и другое. Любовь — квант, в котором слиты частица и волна, пассивное и активное, сочинение и исполнение, Бог и человек. Все сферы человеческой культуры несут в себе отсветы любви, питаются любовью, поэтому и музыкант — не только исполнитель, но со-сочинитель, и в любом хорошем разговоре оба собеседника одновременно последние и первые друг перед другом. Конечно, в разной степени, в очень разной... Иисус — степень номер ноль. Та точка в системе координат, от которой расходятся все прочие линии. Не сходятся — как полагают пошляки от религии, у которых все радиусы, видите ли, сходятся в центр. Расходятся! Солнце — это не место, куда сходятся солнечные лучи, а немножечко прямо наоборот. Так и Бог.
Вот почему ключевым для веры в Христа является встреча с Ним в воспоминании Его смерти и воскресения. Формально это не мистика, а мистификация или миф. В лучшем смысле слова! Воспоминание — это память в действии, и это действие мощное и продуктивное. Человек, перебирающий старые письма, не стареет, а молодеет. Люди, которые собираются на вечер памяти умершего друга, соединяются между собой так, как при жизни друга, вполне возможно, он их и не соединял, потому что был всего лишь человек со слабостями и странностями, а проще сказать, с гордыней.
Лучший объединитель, впрочем, ложный объединитель. Вместе отпраздновать «открытие Америки» (исключающее из числа американцев коренных жителей Америки, которых открыли словно устриц, для истребления). Вместе праздновать победу над «коричневой чумой» — которая была всего лишь ослабленным штаммом чумы красной, чумы, которой по сей день болеют победители.
Мёртвые не возражают, когда на их костях устраивают самые фантастические воспоминания. А участвующим в такой мистерии приятственно. Они «приобщаются», почти что перевоплощаются в тех, кого вспоминают. Так римские солдаты, участвуя в заклании быка во имя Митры, омывались его кровью и приобретали такую силу, что всё человечество были готовы поднять на рога.
Когда верующие в Иисуса собираются, как Он просил, «сделать это в воспоминание обо Мне», они — не вспоминают. Иисус, когда просил, не всё сказал. Он не сказал о Духе. Он не сказал о том, что такое «подняться из мертвых» — для Бога, не для человека. Человек подымается из мертвых, чтобы жить на земле. Бог подымается из мертвых, чтобы поднять живые и мёртвые жили на небе. Это небо не только в будущем, оно — в вечности, то есть сегодня-в-Духе, сейчас-с-Духом.
Евхаристия — не вечер памяти святого, а утро, когда Дух Святой вспоминает нас. Не использование памяти для наращивания солидарности, для личного роста в совместной демонстрации, а предоставление себя Богу. Дух Божий и есть Память Божия. Бог вспоминает, Бог демонстрирует, Бог солидаризуется — не с нами, с Самим Собою. Нас Бог во время литургии сочиняет. Дописывает, переписывает, редактирует. Может Он это делать, когда каждый сидит в своей берлоге? Может делать наедине, и делает наедине, но всё-таки смысл жизни человека — в выходе к человечеству. Так что над дверью, за которой совершается воспоминание о Христе, надо писать не «Вход к Богу», а «Выход к людям». Мы вспоминаем Христа, но это и в бане можно делать, а на литургии Христос вспоминает нас — вспоминает уже не как судей, Его осудивших, не как палачей, Его казнивших, а как Своих — Божьих — сестёр и братьев.
