Модерн как культура свободы

В XV-XVI веках творческие люди искали в античности свободы, чтобы победить современное им рабство. Сама по себе античность, однако, не могла быть источником свободы, она была и остаётся белым экраном, на который проецируют каждый своё. С XVII века античность — в виде так называемого «классического» воспитания, противопоставляемого техническому, была перехвачена именно теми, кто боялся свободы, кто хотел оставить за собой возможность управлять людьми. Аристократ средневековый основывал свою гордыню на кулаке и церковном благословении, аристократ Нового Времени — на знании античных авторов.

Впрочем, у аристократов так же украли античность, как аристократы украли античность у гуманистов — украли именно те, кого хотели держать в узде, кого хотели бы свести на роль раба-педагога. Реакционеры от культуры куда искуснее манипулировали прошлым.

Константин Леонтьев бранил современную культуру за уравниловку и серость, противопоставляя ей античное многоцветие — хотя современный мир безусловно пестрее античного. Армия — да, армия лишилась своего красочного оперения, но исключительно из-за трусости (или разумности) самих военных. Перед пулемётом Ахилл тоже предпочёл бы не отсвечивать шлемом. Красным мундиром можно напугать человека, но не бомбу.

Фридрих Ницше бранил ту самую культуру, которая вскормила его, за «разрозненность», «слабость», «инертность», и воспевал античную культуру за цельность и силу. Символом античности для него были не Платон и Аристотель, а тиран Гордий со своим знаменитым узлом — а символом варварства оказался Александр Македонский, который разрубил гордиев узел. Он увидел не музыкального, а именно политического гения в Вагнере, которого назвал «анти-Александром», обладающим «высшей силой — соединять и связывать, притягивать к себе отдалённые нити и предохранять ткань от разрушения».

В 1957-м году, когда выяснилось, что под «соединять» и «связывать» может расцвести простейший каннибализм Гитлера и Сталина, что за победоносным призывом «подморозить», чтобы ничто не сгнило, следуют печи Освенцима, Альбер Камю вновь заговорил о воспитании «анти-Александров, которым предстоит вновь завязать гордиев узел цивилизации, разрубленный варварским мечом». «Варварством» Камю называл нечто прямо противоположное тому, что казалось варварством в конце XIX века — варварством оказалась государственность, насаждение безопасности через связывание рук и ног, через затыкание ртов:

«Мы должны безоговорочно принять на себя весь риск и все трудности свободы. ... Не обладая свободой, мы не создадим ничего, зато разом лишимся и будущей справедливости, и прежней красоты. Одна лишь свобода избавляет людей от разобщённости и рабства; она, и только она, воодушевляет миллионы одиноких сердец».

Варварство не в том, чтобы не знать греческого языка. Варварство не в том, чтобы жить без объединяющей идеи. Варварство в насильственном объединении людей, которому приносится в жертву всё. Насилие и тирания объединяют — и это механическое объединение более всего и разъединяет людей. Нигде люди не разобщены так, как в рабской казарме или лакейской, и виноваты в этом те, кто опускает людей до положения рабов, лакеев, массы. Мнящие себя высшими бранят «массовую культуру», но их идеал — массовое рабство, массовая покорность, а не свободный и творческий союз людей.

«Узел свободы» завязывается не тираном, а свободными людьми, и состоит не из верёвок и других простых придумок насилия, а из бесчисленного множества социальных связей, межчеловеческих контактов, общения. Настоящий герой — не Александр Македонский, который по определению может быть только в полном одиночестве на вершине своей власти. Настоящий герой — анти-Александр Македонский, которым должен быть каждый из живущих на земле, вкладывающий меч в ножны, поднимающий упавший стул и предлагающий его собеседнику.

Культура свободы кажется любителям принудительного единства слишком запутанной, их идеал — «культура», в которой у каждого связаны руки, все построены на плацу, каждый говорит лишь то, что одобрено свыше. Эти люди даже атомы, будь их воля, построили бы рядками, чтобы и на этом уровне был порядок, — и они бы очень изумились (хотя вряд ли бы успели изумиться), что такое упорядочивание обернулось мгновенной и болезненной гибелью вселенной.

«Узел свободы» нельзя разбирать, как разбирают спутавшиеся вожжи. Нити, которые соединяют свободных людей, так же не могут быть прямолинейны, как мозговые извилины, как проводки на сложной микросхеме. Конечно, узлы бывают не только у свободы — они бывают и у рабства. Мераб Мамардашвили сравнивал мышление эгоистическое, бескультурно замкнутое в своих предрассудках, с волосами, которые стали расти внутрь черепа и образовали там колтун. Такой колтун возникает во всякой системе принуждения, потому что невозможно принуждение внутри без изоляции от внешнего мира. Это не обязательно внешнее, социальное принуждение и самоизоляция — это может быть личный эгоизм и надменность, но результат один: вместо узла связей, ниточек, контактов, обогащающих и освобождающих человека, создаётся колтун подозрительности, порабощённости своими иллюзиями и страстями.