Почему-то вдруг вспомнили с женой. Много лет, приезжая в Пушкино в семь утра, чтобы двигаться в храм, где служил о. Александр Мень, покупали на станции дивные булочки, свежайшие, набитые маком, с огромным слоем глазури. После службы их поедали. На обратном пути уже их в продаже не бывало. Заспорили: мне кажется, что булочки стоили 17 копеек, И. говорит, что 16. Она, конечно, права.
Вот почему-то с отцом Александром много связано именно кулинарных воспоминаний. Как на венчании дочери он устроил посиделку в домике рядом с храмом (не священническом доме, а у прихожанки) и там были изумительные солёные огурчики, свежайшая, нежнейшая ветчина и гениальная водка из «Берёзки», которую он окрестил «берёзковым соком». Вот всё богословское забылось, а эти огурчики-ветчинка-водочка помнятся. Водочка была подлинно гениальная, потому что вообще мы водки не пьём, но эта была как слеза.
Ещё он потряс мою будущую жену, когда я её повез знакомиться с о.Александром: он пригласил нас и ещё трёх-четырёх человек в Лавру, водил по академическому музейчику. И. была в шоке изначально, потому что на станции обнаружила, что меня зовут не Максим, а Яков. Кстати, это обнаружилось, потому что я стал здороваться с Ниночкой Голубовской, ныне женою отца Владимира Волгина, духовника 2-Путина-2. Потом Ирочку потрясло, что отец Александр пил пиво — и всех угощал пивом. На улице перед Лаврой. Мы тогда пива не пили, кстати, ещё (а сейчас — уже).
Вот не помню, в тот раз или в другой (кажется, в другой) он повёл нас в ресторан, который был — а может, и сейчас есть — прямо напротив лаврских ворот. Да, в другой раз, когда он водил нас в домик, где был подпольный монастырёк сгиихуменьи Марии. Потом моя жена рожала старшего где-то рядом с этим домиком (увезли её прямо из дома о. Александра, гинеколог с прелестной фамилией Пентоха — испанец — ошибся в сроке; потом со стыда репатриировался в Испанию, а жил в нашем же доме). И вот на обратном пути отец Александр увлёк нас в ресторан, причём в какой-то задний зал для номенклатуры. Мы впервые были в ресторане, а тут ещё и стены были обтянуты штофом. Отец Александр заказывал, кажется, пожарские котлеты. Что-то очень сочное и вкусное.
А когда он угощал у себя дома, признаться, всегда было очень невкусно. Может, я попадал неудачно на попытки похудеть — какие-то жуткие замороженные овощи, лечо омерзительное...
Однажды я шел с Регельсоном (безо всякого удовольствия и не по своей воле; насколько я люблю всех, кого любил отец Александр, настолько я всегда чурался тех, кто доставил отцу Александру неприятности, а тут Лев Регельсон был из рекордсменов), он мне говорит: «У отца Александра было прекрасное чувство юмора, — вот он сочинил про «во Христе нет ни эллина, ни иудея, одни русские».
Я аж покраснел от удовольствия — ведь это я сочинил. Александр очень смеялся. У меня очень плохая память на даты, но я очень хорошо визуально помню солнце, аллейку сосновую, по которой мы идём где-то между Новой Деревней и Пушкино.
Регельсона извиняет то, что в эти годы они с о.Александром не общались. Впрочем, острота лежит на поверхности. На поверхности много чего лежит, чего никто не подбирает кроме идиота вроде меня.
Юликов вспоминает, как о.А. поправил его: до Семхоза не 45 минут, а 40. Вот — как ценил каждую минуту. Деловой. А мне однажды Файнберг вспомнил, как о.А. упрашивал его и они заходили в книжную лавку писателей на Кузнецком, подымались на второй этаж — распределитель для совписов (Файнберг был член СП) — эта та самая Лавка, которую организовал Бердяев в разруху, Бердяев там стал стоял за прилавком. Файнберг, как обладатель льготы, стоял у прилавка, о.А. дышал ему в шею и требовал побольше фантастики и детективов — для чтения в дороге до Семхоза.
С чувством юмора у о.А. всё было, действительно, в порядке, но, как и у меня (пардон), оно уходило с годами в подполье, чтобы не было мучительно больно тем, у кого чувства юмора осталось в зародыше.
Помню, где-то году в 75-м ездили мы — человек шесть — в Болшево, смотрели «катакомбную церковь» — это был закуток в полтора квадратных метра на одной даче, без окон, сплошь обклеенные литографическими иконами (чья дача, кто там служил — не помню решительно; Маркус возил, кажется). Ржали всю дорогу. Бабуля, которая нас водила (думаю, была моложе меня нынешнего) одобрительно сказала: «Видно, что вы от Алика, всё время смеётесь».
