Джон Кольер (1850-1934), на самом деле, доктор Джекил и мистер Хайд. Посмотрев на полотна этого очень дорогого художника, наполовину Рафаэля, наполовину Педофила Потрошителя, начинаешь ценить настоящего Рафаэля, который вполне органично соединял искусство и амуры, так что его ночная жизнь не поганила живопись.
Кольера некоторые наивные души рекомендуют как живописца, отстаивавшего добродетель и порядочность. В реальности самая знаменитая его картина изображает голую «леди Годиву» на коне и хороша тем, что это пристойная непристойность, которую можно показать, не боясь обвинений в порочности. К тому же разряду относятся разнообразные «египетские служанки», «весталки» и прочие вакханки. За гранью находятся голенькие и полуголенькие девочки 5-6 лет. Льиюс Кэррол их фотографировал, но все-таки не выставлял, а тут даже похабнее Бугро.
Что характерно для сверхчеловека, которым был британский джентльмен, женщина у него это и страстно жаждущая ему отдаться шестилетняя девочка, и грозящая ему демоническими черными очами взрослая дама, «белый дьявол» (так почему-то Кольер назвал вполне рыжую демоницу на троне).Третьего не дано. Есть два варианта «вакханки»: одна ненатурально надменна, вторая ненатуральна скромна. Разумеется, темные очи грозят понарошки, на самом деле они темны от бессонной ночи лобзаний. В то же время джентльмен в «садах Армиды», будучи ласкаем кисками, свеж как редис.
В порядке компенсации мужские портреты Кольера исключительно добродушны, даже если речь идет о генералах и полных фельдмаршалах. Относительно суров Чарльз Дарвин, но перед ним, видимо, Кольер благоговел, как и перед Хакси, потому что Кольер был женат на двух дочерях Хаксли, которым Дарвин был крестным отцом. (Женат на сестрах Кольер был не параллельно, а последовательно, хотя и тогда жениться на сестре покойной жены было в Англии запрещена, так что венчаться пришлось в передовой Норвегии).
Дарвин как крестный отец, конечно, немножко непривычно, но ведь речь идет о сверх-джентльменах, ноги которых попирали врагов империи, а голова терялась в Млечном пути. Можно было бы порассуждать, каким образом эти головы осуществляли общение со своими ногами и не столь отдаленными частями, но, во-первых, это превосходно описал тот же Кэррол, во-вторых, не было никакого общения. Что и объясняет достижения Джека Потрошителя и доктора Фрейда.
Кольер полагал себя агностиком на манер своего тестя. «Я стремлюсь в будущее, где этика займет место религии. ... Моя религия целиком негативна. [Позитивное в] религии может быть достигнуто другими средствами, менее обременительными».
Атеизм его сугубо рациональный и как бы от доброты:
«Всемогущий Бог, наказывающий даже самое слабое свое создание вечными муками, бесконечно более жесток, нежели самый жестокий человек».
Отличное оправдание и Джеку Потрошителю, и мистеру Хайду, и всем этим строителям империй. Мы не ангелы, но все же добрее Бога, не вечно мучаем.
Кольер объясняет модернизм. После такой гладкописи портрет Воллара — глоток свежего воздуха.
Обнажёнки Кольера и его военные — это иероглифы. Как и вообще фигура человека есть иероглиф. Синтез, отсылающий не к тому, что синтезировано, а к чему-то третьему, стороннему. Иероглиф не читается, иероглиф воспринимается. Тело — визитная карточка, и стремление похудеть (или, в иные эпохи, пополнет) это стремление переместиться из одного раздела словаря в другой.
Другое дело лицо человека. Это не иероглиф, это текст. Не дорожный знак, а речь во плоти. Не всегда и не у всех. Обезглавливание превращает лицо в часть фигуры: физически отсекает от тела, но еще более отсекает от личности и тем самым возвращает телу. Аналогичное возвращение происходит при замене человеческого лица (головы) головой животного или птицы. Прием невероятно древний и в скульптуре (статуэтка в Ульме) и в литературе (басня). Эффектность тут прямо противоположна эффективности. Слово заменяется восклицанием, текст — картинкой. Метафора оборачивается неудачей, всё вообще вывозхится, личность исчезает. Чтобы личность проявилась, необходимо само лицо сделать метафорой. Чтобы обрести лицо, нужно потерять лицо, точнее, перемолоть, растереть его в слова.
