Зоя Масленикова
К оглавлению
Номер страницы после текста на ней.
Год 1990
29 января
За одну неделю святок сразу лавина крупных неприятностей.
Я позвонила Н. в Пушкино и продиктовала ей записку о. Александру
с перечнем моих бед.
На другой день она привезла от него письмо:
Дорогая Зоя Афанасьевна!
Нелли мне передала о Ваших печалях. Но все равно, не отчаивайтесь.
То, что создано — создано. И если нужно, найдет путь к людям.
Разумеется, все это проистекает от тех людей, о которых меня
предупреждал Е. Б. П. еще тогда. Он говорил, что
они будут противиться. И их влияние и роль, и сила таковы, что едва
ли стоит тратить сбои силы и нервы ради них. И выступать*
я не стал бы. После того, что тогда было. Это значит подставлять
себя, ставить в какое-то фальшивое положение. Зачем Вам это? Ради
Б[ориса] Л[еонидовича]? Нет. Ради литературы? Стоит ли она того?
Ради славы? Она проходит. Я хочу, чтобы Вы творили, «хвалу
и клевету приемля равнодушно».
Хочу Вас видеть.
Храни Вас Господи.
Ваш пр. А. Мень.
P. S… К «Наг. проповеди»** набросал. Надеюсь, что
пойдет. Эти Слова пусть будут для Вас главными!!!
А «головы»*** могут найти нежданные адресаты.
На наружной части сложенного листка с письмом написано: «ЗАМ
с Праздником!» и нарисована елка со звездой и буквой
«Р» (Рождество). У елки две ноги, которыми она попирает змея.
Голубь с буквой «Н» (Нелли) несет в клюве письмо. Вверху и внизу
страницы как бы разрезанная пополам голова, обозначающая, видимо,
автора послания. Это последнее письмо, которое я получила от о.
Александра.
* На юбилейных Пастернаковских чтениях.
** Речь идет о предисловии, которое написал о. Александр
к моим «Размышлениям на Нагорную проповедь» для сборника, готовившегося
к печати в СП «Вся Москва».
*** «Головы» — мои четыре портрета Б. Л. Пастернака.
/541\
/542\
8 февраля
5-го февраля в Музее изобразительных искусств им. Пушкина
состоялось открытие научной конференции, посвященной столетию Бориса
Леонидовича. Уровень докладов мне понравился. Недругов моих на горизонте
не было видно. Я подумала: почему бы мне не выступить, мой доклад
включен в вечернюю программу 6-го февраля. В значимости темы я была
уверена. Смущало лишь одно обстоятельство: о. Александр не советовал
выступать. Но мне показалось унизительным проявить трусость.
Короче, я рискнула. Доклад назывался: «Таинственный портрет в неоконченной
пьесе Пастернака».
И конечно, получила положенное за непослушание. Какая-то дама подняла
скандал, кричала, что, говорят, портрет плохой, неудачный. Он стоял
на выставке «Мир Пастернака» всего лишь этажом выше, могла хотя
бы посмотреть, а не с чужих слов говорить. Начался шум. Ведущая
еле успокоила зал.
Я досидела до конца. А ночью почувствовала себя плохо: видимо,
грипп. Температура 38,3°. Слушаться надо батюшку!
17 февраля
Пять дней температура не падала ниже 38°, доходила до. 39°. За
юбилейными событиями следила по телевизору.
А сегодня новая неприятность. В три часа предполагался «вечер»
памяти Пастернака, задуманный мною чуть не год назад. О. Александр собирался
делать доклад о религиозных мотивах в творчестве Пастернака, я — о таинственном
портрете в «Слепой красавице», актриса А. приготовилась прочесть пролог из
этой пьесы. Предполагалась живая музыка, голос Пастернака в записи. Я подготовила
экспозицию из фотографий Пастернака.
И все это отменили за два часа до начала. С. Б. взялся дать объявление
через «Московский комсомолец» и ничего не сделал, даже никого
не поставил в известность. А афиш никаких не было: уповали
на объявление в газете. Меня хоть предупредили об отмене, а
о. Александр приехал — и зря!
Как будто Господь моей болезнью и отменой вечера Сам выводит меня
из юбилейной суеты. Посмотрим, для чего Он меня освобождает.
/543\
18 февраля
Вчера после срыва пастернаковского мероприятия о. Александр позвонил
в восемь вечера. Хочет все-таки провести этот вечер в Библиотеке
иностранной литературы. Спросил, почему не приезжаю в Новую Деревню.
Я ему рассказала про свою последнюю поездку на Рождество. Мне очень
нужно было поговорить с ним, и я приехала задолго до всенощной
в Рождественский сочельник. А мне сказали, что о. Александр занят,
и не пустили в домик. В январский мороз целый час сидела
на дворе в ожидании батюшки и, окоченев, пошла в храм. Ради
того, чтобы поговорить, переночевала в Пушкино. Исповедь из-за нехватки
времени ограничилась наклонением головы под епитрахиль. У креста
о. Александр спросил: «Все хорошо?» Я отрицательно покачала головой.
Тем дело и кончилось. А в результате я заболела.
— Мне не говорили, что вы заходили в домик и ждали
меня, — сказал он.
— Вот поэтому, не сговорившись заранее, я не буду приезжать.
— Лучше в будни, — сказал он, — по будням я там долго остаюсь.
Вот скоро будет пост, я там буду по средам и пятницам.
26 февраля
День Ангела
Ну, вот. Не соскучишься! Позвонил Б. Е. и сообщил новость:
о. Александр вдруг решил, что «Сын Человеческий» в СП «Вся Москва»
должен выйти отдельной книгой, а не в сборнике вместе с трудом покойного
его друга о. Сергия Желудкова и моими «Размышлениями». А Б. Е. уже
заключил договор с издательством на сборник как составитель.
Таким образом выйдет книга отца, а мы с о. Сергием скорей всего
не будем изданы вообще: в отличие от «Сына Человеческого» наши труды
коммерчески не выгодны для издательств.
12 марта
6-го марта позвонил о. Александр и предложил приехать 10-го,
в субботу. Никто, мол, не знает, что он утром служит, народу не будет, и мы сможем
поговорить.
Народу, конечно, было полно. С недавнего времени о. Александр —
настоятель, впервые после Алабина. Он усадил меня в
/544\
своем новом настоятельском кабинете и принялся решать с людьми разные
проблемы: интервью, статьи для журналов, публикацию Словаря, строительство
крестильни и проч. и проч.
Наконец мы остались одни.
Он говорил, что в сердце у него ничего не переменилось, просто
«такой период». Осязал: у него такое чувство, что ему мало осталось
времени и потому он спешит много сделать.
Попросил приехать в ближайшую пятницу.
19 марта
В пятницу о. Александр поводил меня по требам, а когда мы ненадолго
остались одни, сразу заговорил о рабочих планах.
С сентября работает экспериментальный класс для верующих детей
в московской школе, некоторые наши прихожане там преподают. Есть
предложения открыть подобные классы при других школах. Но надо готовить
педагогов, программы, разрабатывать методику. Он уже договорился
о таком центре подготовки педагогов. Не хотела бы и я принять
участие?
На 29-е апреля назначил собрание с целью обсудить новые формы духовной
деятельности, в том числе издательской. При новодеревенском
храме будет строиться большое двухэтажное здание, где помимо крестильни
с церковью будут помещения для воскресной школы, библиотеки, лекций,
встреч и тому подобное.
Относительно изданий его книг сказал, что большая часть гонораров
пойдет на новые начинания. Собирается оплатить из них и всю мою
редакторскую работу.
Я говорила о том, что настало время профессионализации. Нужно,
чтобы люди при необходимости могли оставить изматывающую светскую
работу и перейти на духовную и при этом кормиться самим и содержать
семью. Например, преподавателям воскресных школ могли бы платить
родители учеников. Иначе никто ни за что отвечать не станет,
будет хаос и дилетантство.
Поговорили о сборнике. Это С. Б. мутит воду. Батюшка
легко внял доводам и согласился на издание сборника в том же
составе.
Говорит, что к нему пришло много нового народу.
/545\
4 апреля
О. Александр горячо увлечен возможностью выступлений, открывшейся
вдруг после гонений, недоверия, изоляции на протяжении всей его
жизни. Ему действительно есть что сказать людям. Как к еврею РПЦ
относится к нему недоброжелательно, часто с открытой враждебностью.
Ему не давали печататься и вообще пальцем пошевелить, и его огромные
дарования были сжаты под прессом. Возможность открытой проповеди
Христова учения — великое благо и для всех, кто его слушает, и для
него тоже.
26 апреля
Создано Библейское общество, при нем будет выходить журнал, посвященный
библеистике. О. Александр хочет включить меня в штат редакции.
Но библеистика меня не слишком интересует, это наука, а не живая
жизнь.
Вот если б это был религиозный журнал широкого профиля, дело другое!
29-го апреля о. Александр собирает свой приход в одном из московских
клубов. Разговор пойдет о том, что мы можем сделать для Церкви
в новых условиях ее жизни, когда перед ней открылись большие возможности.
Хочу выступить и попробовать найти единомышленников для создания
«школы евангельской жизни». Сейчас, когда Церковь в моде, особенно
опасно уйти в одну внешнюю, поверхностную деятельность.
12 мая
29 апреля в малом зале клуба «Серп и молот» собралась
часть нашего прихода. Вел это собрание о. Александр. Он предложил выступить руководителям
общений с отчетом.
Присутствовали два гостя. Из Швейцарии приехал наш старый знакомый
— церковный писатель и диссидент Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин,
а из Штатов один — церковный деятель, прекрасно говорящий по-русски.
Оба выступили с приветствиями.
Я объяснила цели и задачи «школы евангельской жизни» и сообщила
свой номер телефона.
Через три дня после собрания о. Александр уехал почти на месяц
в ФРГ: сначала на католический симпозиум, потом на протестантский.
/546\
27 мая
Даша ездила с ночевкой в Заветы — отдать залог за дачу и поговорить
с о. Александром, который только что вернулся из ФРГ. Привезла известие,
что он собирается ко мне.
Мы принимали батюшку вместе с Дашей. Но сначала он предложил помолиться
вдвоем перед иконами в маленькой комнате. Молился он горячо.
Был такой родной, домашний, уютный. Рассказывал подробно о впечатлениях
от поездки. Поразили его порядок и ухоженность каждого клочка земли
в Германии, ограды и дома, всегда сверкающие свежайшей окраской,
чего нет, по его словам, в других странах.
Рассказал, как без визы ездил в Брюссель и встречался с Ириной
Михайловной Посновой и о. Антонием, столько лет печатавшими
его в издательстве «Жизнь с Богом».
Я его кормила на кухне жареной уткой. Чтобы не запачкался, подвязала
ему вместо салфетки хорошенький фартучек, «слюнявчик», — смеялся
он.
А через несколько дней он уезжал в отпуск в Италию, где поселилась
его дочь Ляля с мужем и ребенком.
22 июля
Впервые после отпуска, проведенного в Италии, о. Александр
служил на Петра и Павла, то есть 12-го июля, а 15-го, в воскресенье, я поехала
в наш храм.
Второй священник в отпуске, о. Александр служил один. Народу было
много, поэтому он провел общую исповедь и объявил, чтобы просто
подходили под разрешительную молитву.
У креста попросил дождаться его.
Пока ждала несколько часов, познакомилась с французским журналистом
Ивом Аманом и поговорила с С. К.. С. горячо и толково
борется за отмену смертной казни, а Иву поручено написать об этом
для какого-то журнала. Я их соединила, и они договорились об интервью,
чему С. очень рад.
Когда мы остались с о. Александром наедине, он ввел меня в некоторые
приходские проблемы и попросил подумать о материалах для первых
номеров журнала Библейского общества.
В следующую затем пятницу мы более двух часов обсуждали вдвоем
состав этих номеров, авторов, редколлегию и т. п. Составили
дельный, достаточно реальный план. Это должен быть не бюллетень,
как сначала намечалось, а именно тот ре-
/547\
лигиозный журнал широкого профиля, о котором я говорила раньше о.
Александру.
Сегодня, в воскресенье, в храме оказались Т. Ж., которую
я прочила в ведущие поэтической рубрики, А. Б., которому
предполагалось поручить статью о библейской теме в кино, а сверх
того живущий в Париже внук писателя Бориса Зайцева Петр Андреевич
Соллогуб с семьей.
У креста я заручилась согласием о. Александра на переговоры с ними.
Т. Ж. и А. Б. охотно согласились, а с Соллогубом
я обговорила уйму полезных дел. Во-первых, у Бориса Зайцева множество
неопубликованных работ и П. А. посмотрит, нет ли статей
на нужные нам темы. Во-вторых, поговорит с сыном о. Александра Ельчанинова
о возможности печатать «Записки» его отца без копирайта. В-третьих,
он дал адрес о. Алексея Князева, ректора Православного Богословского
института в Париже, и я напишу ему письмо с просьбой содействовать
нашему журналу.
А жена его оказалась племянницей Софьи Куломзиной, автора прекрасных
книг по религиозному воспитанию детей, и обещала связаться
с теткой на предмет безвозмездного использования ее книг для воскресных
школ и издания их у нас.
В-пятых, они обещали прислать нужные журналы и книги.
Отец сказал, что на издаваемых его книгах будет стоять мое имя
как редактора, чтобы я получала за проделанную работу. Тогда мне
можно будет давать меньше уроков и больше времени посвящать церковной
работе.
Наверно, в этом журнале мне надо взять работу с авторами, уж очень
как-то само пошло.
* * *
На этом кончаются прижизненные записи об о. Александре в моем дневнике.
Но были еще не записанные в дневнике две встречи, которые
я хорошо помню.
Первая из них состоялась перед самым моим отъездом в Прибалтику
в конце июля.
Несмотря на все обещания уменьшить количество лекций, о. Александр
набрал их на следующий сезон еще больше, чем в прошлом. Оставшись
с ним наедине в его кабинете, я стала ему выговаривать с горячностью:
— Вы совсем себя не бережете, вы уже не мальчик! Такие нагрузки
и быка убьют! Вы не одному себе принадлежите!
/548\
Он заглянул мне в глаза, ища понимания, и сказал то, что говорил
еще в марте.
— Я должен торопиться. У меня совсем мало времени осталось. Надо
успеть еще что-то сделать.
Я похолодела от страха.
— Что-то с сердцем?
— Нет, это не со здоровьем связано, с сердцем сейчас все
в порядке. Но это так, поверьте мне, я это знаю.
Мы обсудили текущие дела, кто-то вошел к нему в кабинет, а я стояла
в большой комнате и разговаривала с Т. Ж.
Он вдруг вышел из кабинета и отвел меня к окну. Вполголоса сказал
с волнением и очень настойчиво:
— Вы не должны на того человека сердиться. Вам нельзя на
него сердиться!
— Да я не сержусь, просто очень за него беспокоюсь. Он благословил
меня и поцеловал в голову.
На другой день я уехала в Палангу.
На Успенье, 28-го августа, я была на службе в Новой Деревне, молилась
вместе с батюшкой. Батюшка был в этот день очень занят, спросил
только у креста, приду ли я 2-го сентября. Я кивнула.
На 2-е сентября 1990 года в клубе МЗАЛ (Московского
завода автоматических линий) был назначен вечер, посвященный матери Марии (Кузьминой-Караваевой),
а затем собрание актива «Культурного Возрождения». Перед началом я безуспешно
пыталась разыскать батюшку в служебных помещениях. Он вышел из какой-то двери,
догнал, легко, воздушно обнял меня со спины и потом как-то особенно нежно
улыбнулся.
— Надо поговорить, — сказала я ему.
— Хорошо. Сейчас пора начинать, поговорим перед собранием.
Он вел вечер и выступал с вдохновением, вкладывал всю душу в каждое
слово. Говорил он о подвиге м. Марии, отдавшей жизнь за
други своя, как о чем-то кровно ему близком.
В том помещении, где должно было проходить наше собрание, его обступила
густая толпа и никак не отпускала. Я стояла у окна в другом
конце комнаты. Он прорвал кольцо, взял меня за руку и увел
в соседнее помещение.
Я ему рассказала, что сборник в СП «Вся Москва» под угрозой срыва:
С. Б. опять добивается, чтобы «Сын Человеческий»
/549\
вышел у них отдельной книгой, без книги о. Сергия Желудкова и моих
размышлений на Нагорную проповедь. Никакого отношения к сборнику С. Б.
не имел, но сбивал с толку издателей.
— Ну, кто будет слушать С. Б.! — отвечал батюшка.
— Не волнуйтесь, все будет в порядке, я вам обещаю.
Потом я напомнила ему, что никак не оформлено его намерение обозначить
меня редактором на вновь выходящих его книгах. Он позвал Андрея
Еремина, которому поручил свои издательские дела, а я Борю Евсеева,
и при них он ясно и твердо сказал, чтобы на всех его книгах стояло
мое имя как редактора и чтобы со мной при всех изданиях заключался
отдельный договор на редактуру.
Еремин, как солдат, повторил его указание.
Затем началось наше собрание. Батюшка сидел в публике. Когда было
предложено избрать его президентом, я потребовала, чтобы кандидат
изложил программу. Он перешел за стол президиума и действительно
изложил программу работы общества. Я не унималась, мне было почему-то
весело. Задала вопрос: «Общество называется просветительско-благотворительным,
а изложенная программа относится только к культурной деятельности.
А где благотворительная?» Он разъяснил, что часть средств от издательской
и лекционной работы пойдет на нужды детской республиканской больницы,
над которой шефствует приход.
Стали избирать совет «Культурного Возрождения». Зачитывали список
кандидатов (в котором меня не было).
Я послала о. Александру записку с предложением включить в совет
директора дома культуры Московского завода автоматических линий,
где все это происходило. Он нам много помогал, охотно предоставлял
зал, был явно заинтересован в нашей деятельности, к тому же присутствовал
на этом совещании. Прочитав записку, батюшка тут же выдвинул его
кандидатуру, и директора избрали.
Затем он предложил мою кандидатуру. На это я ответила:
— А я предлагаю Леню Василенко.
— А я вас, Зоя Афанасьевна!
— А я Леню Василенко.
— Леня Василенко, это понятно. А вы? Хотите вы работать или
нет? — в голосе его зазвучали грозные нотки.
— А как вы думаете? Конечно, хочу!
/550\
У служебного входа его ждала машина. Мне почему-то не хотелось
уходить, я встала в сторонке. Он вышел в плотном кольце людей.
Поговорил с ними, потом прорвался сквозь окружение. Уже садясь в
машину, увидел меня и улыбнулся. Я сложила руки, показывая, что
прошу благословения. Он издали, все так же улыбаясь, благословил,
дверца захлопнулась, и машина тронулась.
Я стояла, глядела вслед и думала, чувствовала, что увезти батюшку
от меня невозможно, наша живая связь нерасторжима. Она представилась
мне в виде тонкого луча, протянутого между нами. Луч был похож на
тот, который соединил меня со Средоточием всего, что есть, 23-го
января 1969 года, в тот час, когда батюшка молился о даровании
мне веры.
Девятого сентября я причащалась в Антиохийском подворье. Молилось
мне хорошо, особенно о батюшке, причастие было благодатным,
полновесным, радостным. Я добиралась домой с этим тихим немерцающим
светом в душе.
В два часа дня позвонила Г. К. Она только что вернулась
из Новой Деревни. Батюшка не приехал на Литургию. Несколько
прихожан кинулись в Семхоз. Я знала, что накануне он читал
лекцию и был здоров.
Отец никогда не пропускал своих богослужений, даже если был тяжко
болен. Я знаю только один такой случай, много лет тому назад, на
Покров. Когда я примчалась в Семхоз, он лежал в жару, бредил…
На четыре часа была назначена его лекция в клубе на Волхонке. Звоню
туда в четыре, его нет. В четверть пятого, нет. В полпятого,
нет. Я понимаю, что случилось что-то ужасное, говорю это в ответ
на непрерывные звонки, но ничего ужасного не чувствую. После причастия
я все еще окружена облаком благодати, в сердце полное доверие к
Богу.
В полседьмого мне сообщают по телефону: батюшку убили! А я уже
готова к любой вести, не удивляюсь, в сердце тот же мир,
та же тихая радость о Господе. Отец со Христом, им хорошо вместе.
Все идет, как надо. Опускаюсь на колени и благодарю Бога, принимая
Его волю, которая всегда блага.
Ну, вот и все. Потом была суета с некрологом, снятием посмертной
маски, с похоронами, следствием, статьями о батюшке, фильмами, радиопередачами.
Я и сейчас веду свое общение, выступаю на вечерах памяти,
/551\
пишу о нем, работаю в «Культурном Возрождении».
[вверху стр. фото: [Могила о. Александра.]]
А в душе покой и радость от того, что батюшка не только был в моей
жизни, но и есть. И в каком-то новом качестве. Это не
только присутствие и та живая связь между нами, которую я так явственно
почувствовала в нашу последнюю встречу, когда смотрела вслед
увозившей его машине. Конечно, он ходатай и заступник, и молитвы
к нему необычайно действенны. Но тут есть нечто большее: он вовлекает
меня в свою тамошнюю блаженную жизнь, приобщает к своему счастью
быть со Христом. Теперь эта нерасторжимая совместность стала такой,
какою задумана от века.
Батюшка, простите меня. Спасибо Вам.
26 января 1992 г.
/552\
Живее этой могилы
нет места на всей земле,
исходят отсюда силы
и светится свет во мгле.
Оставь здесь сирень иль астры.
Лицом прислонись к кресту,
послушай, что скажет пастырь,
если невмоготу.
Поведай ему вначале,
как прежде, свои грехи,
и он утолит печали
благословеньем руки.
Не стой у креста упрямо,
болит душа или плоть,
полшага отсюда до храма,
где встретит тебя Господь.
Не думай про гнев и мщенье,
не надобно мелодрам.
Убитый живой священник
тебя отсылает в храм.
/553\
[на стр. 554 фото: [Доска с именем на могиле.]]
|
