Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Владимир Каганский

"КЛЕРИКАЛИЗАЦИЯ"

С любезного разрешения автора. Первоначально в сети появилось на сайте russ.ru, 11.4.2005

 

Среди множества новых процессов в культурном ландшафте России мы сейчас видим воочию превращение церковных зданий, сооружений, комплексов, территорий, поселений, даже малых регионов в особые части культурного ландшафта. Названные области пространства отличает – и этого нельзя не заметить – процветающий вид, особый статус и непроницаемость для посторонних.

Во всяком российском городе – Чебоксары и Алатырь тому свидетельство1 – бросаются в глаза несколько полюсов роскоши, изобилия, не соразмерные и не соответствующие общему уровню вида и благоустройства ландшафта. Это новый капитализм со своими офисными роскошествами (цеху архитекторов привалило) и загородными поселками вилл. Но таковы же и государственные "сберцентробанки" с их вывесками цвета золота и малахита. По архитектуре, контролю над прилежащим городским пространством и даже пренебрежению им, своим коттеджным поселкам частные и государственные банки неразличимы, что заставляет задуматься географа, который все читает по ландшафту2. Впрочем, в Тобольске мне довелось видеть в центре города новый протестантский храм, здание местного Сбербанка и виллу нувориша в одном стиле и из одного материала, красивого красноватого кирпича. Бросаются в глаза и массивы жилой застройки для нового непонятного, но явно не среднего класса. Конечно, им не уступает роскошь новых административных зданий – или хотя бы поновление фасадов прежних (или евроремонт в небольшой части здания, что я видел в Кудымкаре), как и приравненные к ним как атрибут державного величия и процветания немногие исторические здания-музеи.

Еще один полюс процветания пока не привлек должного внимания. Во многих регионах РФ (и не только ее, но пока ограничусь Россией) – во всех мною виденных, а их более сорока – в самых разных городах и многих селах бросается в глаза богатство храмов разных конфессий, как отреставрированных, так и выстроенных заново. Крупные городские храмы и монастыри притягивают взгляд яркостью и чистотой своих стен и красок на буквально сером фоне обычной ветшающей застройки.

В сравнительно небольшом и сейчас довольно бедном на вид, разоренном еще в двадцатые годы и так не оправившемся Алатыре насчитывается девять восстановленных и восстанавливаемых православных храмов и монастырей – главный визуальный знак новой эпохи. Такого контраста прежде не было: стояли храмы на обычном фоне, и рядовая застройка не хирела и не косилась. Раньше трущобы не окружали церковную роскошь и не возникало мысли о чрезвычайной (чрезмерной?) концентрации воли, энергии, средств, сил, стройматериалов. Наверное, в Алатыре это выглядит ярче, поскольку городок в основном малоэтажный, а разваливающиеся промышленные здания лишь усиливают общее впечатление.

Монастыри в Алатыре изумительны своими интерьерами. В одном из монастырских храмов вся внутренняя облицовка и иконостас – из резного дуба, а в другом все сверкает полированным мрамором – красиво, хотя и непривычно. Мрамор широко использован и во внешней облицовке и внутренней отделке нового храма в скиту (говорят, что мрамор подарил Э.Россель). Интерьеры местного "храма знаний" – Алатырского филиала Чувашского государственного университета – поддерживаются в хорошем состоянии, но и только.

Новочебоксарск в той же Чувашии (по ней получилось удачное путешествие в силу помощи коллег из Чебоксар), город большой химии и былого массового производства химического оружия, в советское время имел привилегированный статус, что выражалось прежде всего в приличной застройке и хорошем снабжении. Смертоносный цех демонтирован, а про обеззараживание почвы города и окрестностей ничего не известно, хотя не раз были выбросы – именно там сейчас новые огороды перед окнами жилых высоток. Город помаленьку хиреет, но есть и новое. В самом центре – громада собора святого князя Владимира, хорошо выстроенная и красивая. Перед входом в величественную арку ворот, замыкающую огромную территорию, высится скульптура самого грозного (с мечом) равноапостольного князя; вспоминаем о многократных крещениях жителей, чередовавшихся с их восстаниями, отчего и пришлось перестраивать деревянные стены монастырей на каменные и вооружать их артиллерией против бунтовщиков. Сейчас потомки повстанцев живут скромно, а монастырские стены если не грозят, то сверкают богатством.

Все больше территорий становятся недоступными для обычного человека без благословения соответствующих церковных властей – таковы Соловки, Коневец, Валаам; дорогостоящий туризм по соглашению с церковными властями – дело особое. Режим посещения зависит иногда даже всего лишь от внешнего облика, от конфессиональной принадлежности и даже ее внешнего выражения – в иные места нельзя попасть, не осенив лоб крестным знамением; то, что от женщин требуется юбка для входа в православный храм, – общее место. Во том же Алатыре – уж больно там все это выразительно – возрождающийся женский монастырь в первую очередь восстановил свою ограду; внутрь ограды попал целый небольшой квартал одноэтажных жилых домов с участком улицы – дома были куплены и выселены, а улица перестала быть улицей; сложившееся за десятки лет (обычное) право прохода и проезда было просто ликвидировано. Реституция церковных земель, как и реституция вообще, справедлива, но почему же православная церковь (Московская патриархия, если вернее) помалкивает о реституции как таковой, для всех на нее претендентов?

Клерикализация ландшафта - усиление в культурном ландшафте роли церковных комплексов, превращение их в новые центры и полюса организации и жизни ландшафта с особым режимом посещения, осмотра, пересечения; подчинение ландшафта таким объектам. В символической сфере этот процесс выражается в том, что все чаще и больше (независимо от уместности) официальными и неофициальными символами и эмблемами мест, городов, регионов становятся церковные сооружения, – взгляните хотя бы на современные денежные знаки России, где почти на всех банкнотах присутствуют или даже доминируют соответствующие символические изображения3; хотя статус России как светского государства, кажется, еще гарантируется действующей конституцией. Это - клерикализация символической компоненты культурного ландшафта и культурного ландшафта как символа. Культурный ландшафт все больше оказывается в тени соборов, мечетей и дацанов; почти в каждом селеньице Башкирии или окрестностей Тобольска (сибирские татары) – новая мечеть, но винные магазины там, кажется, пока не закрываются

Клерикализация ландшафта не сводится к занятию собственно религиозными институтами и организациями ведущих позиций и/или особых мест в ландшафтной среде, созданию ими особых компонентов ландшафта. Это-то совершенно нормально и органично для культурного ландшафта – что монастырь или мечеть с кладбищем являются особыми местами и в этом смысле особыми компонентами ландшафта, как являются особыми (но уже в ином смысле) компонентами ландшафтной среды и университетские кампусы или новые районы сплошного размещения больших загородных магазинов вроде того, что бурно развертывается сейчас в подмосковных Химках. Клерикализация идет значительно дальше: сам культурный ландшафт начинает представать как осмысленно существующий (и даже просто существующий как именно КУЛЬТУРНЫЙ ландшафт) лишь в меру его клерикализованности, освященности теми или иными конфессиональными структурами. То есть, в сущности, – просто в силу и в меру наполненности объектами, особый статус которых задан в сфере, либо далекой от ландшафта, либо вовсе с ней не соотнесенной. Как это ни странно на первый взгляд, при клерикализации ландшафта конфессиональные структуры начинают занимать в ландшафте место и играть роль партийных структур ландшафта советского пространства4.

Выскажусь по возможности ясно и аккуратно: нет сомнений в том, что в любом конкретном культурном ландшафте есть внутренне выделенные и по умолчанию привилегированные места и объекты, ценность разных мест и объектов различается, для местного населения действительно существуют согласованные фокальные, в том числе сакрализованные объекты и места (для разных групп совершенно разные, чему примером и поликонфессиональные территории самой России). Несомненно и то, что феноменологически известный нам культурный ландшафт в узком смысле (то есть не синоним просто антропогенного ландшафта – среды, преобразованной человеческой деятельностью) имеет значительный потенциал сакрализуемости, как в авраамитских конфессиях, так и в иных; культурный ландшафт и сам по себе имеет потенциал сакрализуемости в сугубо секулярной культуре5. Все так... Но ценность самого культурного ландшафта – отнюдь не отблеск ценностей отдельных объектов, размещенных в этом ландшафте, какой бы высокий культурный, социальный или конфессиональный статус они ни имели. Ценность культурного ландшафта – не механическая сумма ценностей отдельных объектов: даже в том предельном случае, когда в конкретном месте нет "признанных" ценностей вроде храмов, мест жизни культурных героев, местообитаний культурно привилегированных групп организмов и даже просто культурно маркированных красот природы, ландшафт содержит определенные ценности и сам является таковой.

Однако все чаще и чаще культурный ландшафт понимается прежде всего как сеть "оазисов духовности", каковыми считаются преимущественно, если не исключительно церковные места; именно такое представление о культурном ландшафте – как наложении точек и маршрутов "духовности" на исконную природную основу – разрабатывается в Институте культурного и природного наследия6. Я же – далеко не я один – полагаю, что культурный ландшафт сплошен, лишен пустот, и в нем нет универсально доминирующих мест и компонентов7. Клерикализация, как и сакрализация чего-либо, сама по себе не плоха и не хороша – но вот ее универсальность и нормативность сомнительны. Тем более что моноэтничных моноконфессиональных территорий в составе Российской Федерации сейчас практически нет; в некотором масштабе все места ландшафта полиэтничны и поликонфессиональны. Клерикализация ландшафта при поликонфессиональности может превратить его в поле борьбы символов и компонентов среды, разорвать и фрагментировать ландшафт, признаки чего наблюдаются уже во многих местах. Кроме того, и это важнее, доминирование в ландшафте одного-единственного компонента, будь то даже храмы в моноконфессиональной стране, – профанация и дискриминация самого культурного ландшафта, который чудом сохранился под гнетом советского пространства и с таким трудом и муками помаленьку оживает...

* * *

Если наблюдаемые процессы продолжатся (а нет оснований думать иначе, насколько это можно видеть, знать и понимать силами одного человека), ткань культурного ландшафта будет вся разобрана и даже разодрана на отдельные места, связанные с отдельными конфессиональными и квазиконфесиональными группами и структурами, а сам культурный ландшафт окажется в тени конфессиональных объектов (если не их придатком) и будет признаваться реальным и полноценным лишь в меру его клерикализованности. (Огромный вклад в клерикализацию ландшафта внесет и уже вносит новое язычество, переживающее за разговорами о "традиционных конфессиях" бум; я непременно посвящу ему отдельное эссе.) Но именно такая редукция ландшафта, такое раздробление, смысловая, а то и физическая парцелляризация ландшафта противоречит его исходному смыслу. Более того, именно такая ценностно-конфессиональная фрагментаризация ландшафта противоречит и самой наметившейся сейчас реабилитации культурного ландшафта и в культуре, и в натуре, реабилитации, каковая немыслима и невозможна без ресакрализации ландшафта.

1 Каганский В.Л., Родоман Б.Б. Неизвестная Чувашия // "Отечественные записки", 2003, # 1.

2 Каганский В.Л. На пути к герменевтике ландшафта // Hermeneutics in Russia, 1998, # 1.

3 Каганский В.Л. Главное свидетельство // "Неприкосновенный запас", 2000, # 4 (12).

4 Каганский В. Советское пространство – наше наследство // "Русский журнал", 20.08.04.

5 См. статью "Основные подходы к ландшафту" в моей книге "Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство". – М.: НЛО, 2001; в некоторых подходах ландшафт сакрализован, хотя и внеконфессионально.

6 Веденин Ю.А. Очерки по географии искусства. СПб.: РНИИКиПН, 1997; Веденин Ю.А. Проблемы формирования культурного ландшафта и его изучения // Изв. РАН, сер. геогр., 1990, # 1; Веденин Ю.А., Кулешова М.С. Культурный ландшафт как объект культурного и природного наследия // Известия АН, сер. геогр., 2001, # 1.

7 Исаченко Г.А. "Окно в Европу": история и ландшафты. СПб.: Изд-во С.-Петербург. ун-та, 1998; Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: НЛО, 2001; Калуцков В.Н., Красовская Т.М. Представления о культурном ландшафте: от профессионального до мировоззренческого // Вестн. Моск. ун-та. Сер.5. География, 2000, # 4; Родоман Б.Б. Поляризованная биосфера. Смоленск: Ойкумена, 2002. Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Смоленск: Ойкумена, 1999.

*

РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ КАК ИМПЕРИЯ

Русский журнал, 11 ноября 2007 г.

Основными признаками империи следует считать единое структурирование большого разнообразного разнородного - в том числе и особенно культурно - пространства, его внешнее нормирование и унификацию на основе стандартов, присущих лишь некоторой небольшой привилегированной части государства либо не присущей никакой конкретной части. С сугубо пространственной точки зрения империя - это объединенное особыми средствами пространство разнообразных и разнотипных культурных ландшафтов, удерживаемое внешним образом разнообразие ландшафтов. Империя - принудительное, искусственное, внешнее и неорганичное единство разнообразия культурных ландшафтов. Разумеется, это пространство до известной степени впоследствии интегрируется и оестествляется.

В пространстве империи самое пространство вторично, это пространство-проекция, пространство - эманация власти. Пространство империи создано, заполнено и оформлено властью. Данная прежде всего в пространстве, империя не знает пространства как такового, как автономного феномена, как самозаконной сущности: пространство империи - всего лишь аспект (хотя мощный и значимый) государства, власти, государственной мощи и структуры. Имперское пространство - это пространство-государство, а не пространство-ландшафт. Власть - главный игрок, основный актор пространства. Империя унифицирует и интегрирует свое пространство. Имперское пространство структурировано и интегрировано специальными структурами, преимущественно силовыми. Саму империю как феномен можно считать способом и механизмом силовой интеграции и унификации больших разнообразных территорий.

Всякая империя - пространство линий коммуникации, замыкающихся на центр, приобретающий особую роль и уникальную функцию. Империя - пространство центростремительное: "Все дороги ведут в Рим". Горизонтальные, непосредственные связи мест носят второстепенный характер и отнюдь не насаждаются властью; связи мест часто или в основном носят непрямой, трансцентральный характер (через центры). Империя - пространство доминирования статусных, вертикальных связей, связей прежде всего по направлению "центр - периферия". Пространство империи связно, но оно связано через центр. Горизонтальные, непосредственные связи между местами в пространстве империи производны от связей иерархических, вертикальных. Федерация с ее доминантой прямых горизонтальных связей (и относительно слабым, недоминирующим и, следовательно, чисто теоретически - и неединственным центром) - географический антоним империи, хотя историческая география знает сложные симбиозы империи и федерации; по-видимому, на поверхностно политическом уровне к такой неустойчивой форме был близок СССР на самом последнем этапе своего существования; черты империи и федерации причудливо соединяла и Австро-Венгрия.

Пространство империи задано двумя основными особыми областями - Центром и Границей; их роль, в том числе сакрально-символическая, хорошо известна. Пространство империи - пространство, извне сжатое внешними, чуть не абсолютными границами - и организуемое внутренним абсолютно доминирующим центром.

Обычно приписываемые империи признаки вроде единовластия и агрессивных войн не вполне (скорее вполне не) относятся к делу: национальное государство также может быть авторитарным и агрессивным; империя же может быть внутри своей метрополии либеральной страной с демократической властью. Но существеннейшее, главное различие - различие пространственное! - состоит в том, что империя - большое и разнородное пространство, которое не может быть удерживаемо, охватываемо и осваиваемо без насаждения внешних норм и стандартов, ландшафтно и культурно чуждых подвластным территориям.

Если ограничиться приведенными краткими и, в общем, известными чертами империи, вернее - пространства империи, то принадлежность СССР и РФ (как и дореволюционной России) к типу империй не может быть оспорена безотносительно ценностных коннотаций, каковыми чрезвычайно богат дискурс империи.

Пространство и СССР, и РФ централизовано, моноцентрично на всех уровнях, организовано по оси "центр - периферия", в его структуре и форме огромную роль играют внешние границы, носящие характер огромных милитаризованных зон. Центр как функциональное ядро и просто как столица играет в пространстве СССР и РФ огромную роль; сопоставимых по роли и функции с Москвой городов в РФ на самом деле нет. Пространства и СССР, и РФ (на всех территориальных уровнях) - централизованные, ограниченные плохо проницаемыми внутренними границами; на внутренних границах между регионами царит глушь и запустение. Центр государства и его границы, а равно связывающие их и пронизывающие территорию транспортно-коммуникационные магистрали - главные конститутивные элементы пространства. Империя - еще и высочайшая централизация и сосредоточение власти и смыслополагания, монопольное центрирование большого пространства и концентрация всех значимых элементов наверху. В этом смысле СССР был ярко выраженной империей, а РФ ею остается. Пространство СССР было, а пространство РФ остается чрезвычайно однообразно структурированным - несмотря на огромное разнообразие ландшафта, это система моноцентрических узловых районов на базе регионов административно-территориального деления; существует одна-единственная универсальная система районов.

Разнообразие культурных ландшафтов "современной России в границах РФ" и подстилающих их природных ландшафтов несомненно и не оспаривается ни сторонниками доктрины об РФ как империи, ни сторонниками доктрины об РФ как национальном государстве; российская география стоит на том, что пространство России большое и сложное. Если пространство большое, это логически означает, что оно еще и разнообразное (хотя имперская структура - унифицирующая, тем самым она сокращает семантический размер страны). Достаточно вспомнить, что территория РФ - несколько больших зон природно-культурного ландшафта, где различно практически все - тип автохтонного населения и вписанного в ландшафт хозяйства, современное расселение и экономический профиль территории, даже культурно-этнические группы самого русского населения. Нет нужды и напоминать и об очень сложной и болезненной истории включения этих разнообразных территорий в состав единого государства, с каковым "включением" многие этнические группы не примирились до сих пор.

Особый тип территорий современной РФ, акцентирующий ее имперский статус, - трофейные территории, включенные в состав СССР в ходе и после второй мировой войны. Карельский перешеек, большая часть Восточной Пруссии, Южный Сахалин и Курильские острова - территории с некогда (не столь уж давно) процветавшим хозяйством и очень зрелым культурным ландшафтом - сейчас сильно деградировали, пребывают в упадке и запустении, отброшены на жалкую роль Периферии. С инородным культурным ландшафтом наша империя не справилась; это существенно. Не удалось найти и адекватную модель освоения юга Дальнего Востока РФ - прямого продолжения природного ландшафта Манчжурии. Равно полагают, что и адекватного специфике горных территорий хозяйственно-культурного ландшафта создать так и не удалось; Россия не умеет жить в горах. Не удалось создать новый полноценный культурный ландшафт для очагово освоенной Северной России и Сибири etc. Империя Россия и тогда, и сейчас включала (включает) территории, каковыми она не в силах осмысленно распорядиться.

Между пространственной формой империи и ее геополитикой есть связь, хотя и не столь жесткая, как принято думать. В этом аспекте сходство СССР и РФ достаточно велико. Эти государства жестко контролируют свое пространство, удерживая часть подвластных территорий прямой военной силой, сохраняя в своем составе ряд территорий в режиме прямой военной оккупации; ведут внутренние и внешние территориальные войны; ориентированы на силовое сохранение - если не расширение - внешней сферы своего влияния; имеют фактические владения...

Если мы говорим об империи - мы подразумеваем метрополию и колонии; таково клише дискурса империи. Известны возражения против наличия в СССР - тем более в РФ - отчетливой метрополии, нередко используемые для подмены тезиса следующим образом: раз нет метрополии привычного типа - значит это не империя; существуют и достаточно распространены мнения о том, что современная Россия в границах Российской Федерации - просто национальное государство1. В пространстве СССР действительно не было сплошной компактной территории, которая отвечала бы двум необходимым признакам метрополии - привилегированное положение и отчетливые властные функции, распространяющиеся на всю территорию империи. Аргумент об СССР (РФ) как колонии Москвы (что бы ни мерещилось "элите Москвы") должен быть отвергнут сразу: Москва сама входила и входит в подвластное пространство, ею самой управляют и ее нормируют, в ее материале решают (решали) внешние для нее задачи; иное дело, что пространства СССР и РФ высоко централизованы и Москва - их центр. Классической метрополии действительно нет, но мы и не связываем конструкцию "империя" с непременным наличием метрополии. Дело в ином.

Чем более выражены имперские черты пространства, тем меньше территориально может быть метрополия; гигантская Римская империя была колонией одного города. Предел территориального сжатия метрополии - метрополия, не занимающая места в пространстве, экстерриториальная метрополия; известное сочинение В.Войновича, где центр власти выносится в надтерриториальный космос, в этом вполне точно. Именно к этому случаю приближалось советское пространство. Во фрагментированном, островном пространстве с явными чертами экстерриториальности статусная метрополия также носит островной характер, состоит из небольшого числа экстерриториальных объектов. Такие объекты есть, это прежде всего закрытые города (в РФ - ЗАТО); характерно, что их жители имели (и кажется, имеют?) московскую прописку. Но строго говоря, в нашем пространстве как эманации власти сама "метрополия" носит над- и экстерриториальный, скорее фазово-статусный характер.

* * *

На наш взгляд, РФ не минует участь иных империй. Проблема только в том, будет ли деколонизация осуществляться спонтанно, внезапно, застанет общество, власти и государство врасплох или власти наберутся мудрости настолько, что сами осуществят проект деколонизации. Тем более что пребывание далеко не всех территорий в составе нынешней РФ идет ей на пользу. Прецедент уже есть: нашла же Российская империя в себе силы и разум обуздать имперский инстинкт и уступить огромную территорию Аляски - создав себе таким образом дружелюбного стратегического союзника на целый век вперед.

Еще раз подчеркнем: империя - характеристика структуры пространства РФ, а отнюдь не только характеристика политики. Даже если РФ откажется от фактической аннексии Абхазии и Южной Осетии, эвакуирует все военные базы с территории иных государств, прекратит боевые действия на Кавказе и предоставит независимость нескольким краевым - а хоть бы и всем желающим! - "национальным регионам", то по структуре своего пространства империей в целом быть не перестанет. Империя - прежде всего определенное обустройство пространства, совершенно неизбежное и осмысленное в одних исторических ситуациях и столь же совершенно излишнее и бессмысленное в иных. Однако сколь мало обсуждается неимперская и постимперская альтернатива современной России-РФ, сколь непродуктивно обсуждается само пространство страны, особенно у империалистов, забывших, что империя - не только силовое удержание территорий, но еще и реализация продуктивных возможностей большого разнообразного пространства именно как такового. Современная РФ - несомненно имперское пространство, но налицо лишь все издержки империи - и почти нет ее преимуществ.

Заметим в завершение статьи (а не темы; тема будет продолжена, нельзя систематически рассматривать культурный ландшафт современной России, не обращаясь к его имперской доминанте): имперское обустройство пространства России является для нее сейчас тяжким бременем, издержками и обузой. Не может пространство современного общества - каковым стремится быть Россия - быть унифицированным, гиперцентрализованным и моноцентричным, имея фактически один полноценный современный город и почти бессвязный культурный ландшафт, связный только в одном-единственном направлении "центр - периферия", да и то кое-как, содержать внутри себя огромную зону запустения - внутреннюю колонию, Внутреннюю Периферию. Пространство современного общества - пространство постимперское, нравится это кому-либо или нет.

1 Недавно с точкой зрения автора резко полемизировали, отстаивая доктрину России как обычного национального государства: Тишков В.А. Культурный смысл пространства // Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003.

СТРАНА И ГОСУДАРСТВО

Сохранило ли существовавшее до СССР российское пространство внутреннюю связность? Целы ли его "исконные" формы? Связаны ли с ними новые возникающие формы? Пережила ли Россия как страна советскую эпоху? Сохранилась ли сама Россия - пространственное целое, качественно иное и большее, нежели территория одноименного государства? Это вопрос: какова именно страна Россия? Вопрос об идентичности страны имеет смысл и помимо государства. Уцелела ли страна Россия, будучи подавлена пространством СССР и растворена в нем? Существует ли Россия независимо от государственной оболочки РФ - и каковы сейчас меры их соответствия? Страна - не синоним государственной территории: были страны - Австрия, Венгрия, Германия, - что сами менялись, меняя размер и пространственное положение государства, были и такие страны, что утрачивали (не имели) своих государств, - Польша, Чехия, Эстония. В последнем закончившемся столетии дважды происходило растождествление нашей страны и территории государства; может быть, это действительно разные пространства? И тогда - разные сущностно образования, имеющие разный смысл и онтологический статус. Основной же массив дискуссий касается обустройства России в государственном, властно-политическом, институциональном отношении - а не форм страны. (В строгой морфологической терминологии: фигура государственного пространства подменила форму страны.)

Апология государственного пространства совмещается в евразийстве1 с попыткой увидеть и охарактеризовать цельную форму этого пространства, его интегрирующую структуру; интегративными же скрепами могут быть, помимо очевидного государства, - экономика и культура, в том числе и образование. Евразийское вопрошение здесь может быть переведено на язык позитивных вопросов об актуализации таких способов взаимодействия с пространством, каковые стимулируют его интеграцию помимо властно-силовых структур; проблема не евразийской по способу интеграции евразийского по охвату пространства России=РФ. Милые сердцу евразийцев большевики действительно скрепили пространство России почти в самом широком территориально смысле, но непрочно и исторически ненадолго, доказательством чему - самый быстрый (но пока не завершившийся) распад крупнейшей империи СССР. Cам скрепляющий каркас советского пространства и предопределил сравнительно быстрый и необратимый распад "советского государства", ибо содержал в себе механизм саморасчленения, более того - сам и был таким механизмом2.

Вопрос об органической форме государственной территории - каковая для евразийцев была просто очевидна (а нами описана в цитированных работах) - имеет глубинный смысл. Не входя в неуместные здесь детали, следует сказать, что отнюдь не всякое пространство имеет таковую форму. Современные евразийцы уверены, что Россия обретет себя в расширении, раз постулируется, что нынешняя РФ - фрагмент территориальной целостности; тем самым выявилась ситуация и поставлена проблема существования государства при реальном диссонансе территории государства и органично-целостной формы страны. Налицо проблема диссонанса пространственной целостности и современной территории государства. Может быть, Россия имеет и иные формы, приближение к которым возможно путем не увеличения территории (ср. явное упрочнение и увеличение единства территории России при продаже Аляски). Перестала ли быть Германия собой, утратив огромные территории, - или смогла решить мучительную проблему обретения такой территории, которая отвечает устойчивости германского государства; эта устойчивость была достигнута путем последовательного отказа от объединения всех германских земель - современная ФРГ включает половину тех земель, применительно к которым в начале XIX века обсуждалась проблема объединения Германии3. Становление единого устойчивого государства стало возможным лишь за счет многоэтапного отказа от объединения всех германских земель. Вопрос о естественном или, вернее, оптимальном соответствии государственной территории и страны имеет потенциально много ответов и для России. Не окажется ли Россия с прочно обустроенной территорией государства - совсем иной территориально, чем это представляется? Упомянем только вариант, когда "естественная форма" страны реализуется несколькими разными государствами, - ведь и так можно интерпретировать "объединение Германии", когда в результате есть несколько преимущественно или полностью германских государств. Отношение "страна - государство" - вряд ли однозначное.

Распад СССР породил государства (или предгосударства), которым во многих случаях не отвечают страны. РФ - не исключение. Для евразийского пространства, тождественного государству, невозможен вопрос о соотношении государственной территории и страны. Но сам вопрос существует и существенен. Хотя бы потому, что нынешняя территория государства РФ явно не совпадает ни с одним из вариантов территории исторической страны Россия; частые же уподобления и даже отождествления РФ и России XVII века некорректны4. Современная РФ не включает столь существенную часть той России, как Украина с Киевом, а такие существенные части современной РФ, как побережья Балтики и Кавказа, юг Дальнего Востока, - были вне той России. Кроме того, значимость одних и тех же территорий весьма различна; например, ничтожный в XVII веке север Западной Сибири - ныне (финансовое) ядро страны, а безвестная и пустая тогда Камчатка - ныне одна из самых важных военно-стратегически территорий.

Если Россия действительно сложна, то это значит, что она имеет серию разных потенциальных форм. Налицо проблема исторического выбора конкретной территориальной формы страны - она не единственна и не жестко детерминирована. Если страна - сложное образование, то это образование поливариантное, и сохранение страной идентичности как самотождественности возможно заведомо разными способами, в том числе территориальными - вплоть до контроверзы сохранения территориального образования, возможно более близкого к очертаниям нынешнего государства - или к существенной форме страны; имеет место оппозиция "государство создает страну - страна выращивает государство". Уже актуально противоречие между иррациональной установкой на сохранение нынешней государственной территории - и необходимостью сохранить страну5. При растождествлении государственной территории и страны этот выбор совершенно неизбежен, но общественностью даже не понят.

Еще раз, ввиду важности сюжета, проясним его: государственная территория (формально-правовое понятие) и страна (понятие содержательное) выражаются в одном пространстве, могут быть изображены как разные контуры и внутренние формы на одной карте, - но это образования по сути совершенно разные. Государственная территория задается однозначно, определяется законами государствами и его договорами с иными государствам; страна же есть реальность иного порядка, однозначно не задается никакими формально-правовыми актами, в ее понимании неизбежны разные толкования разных групп, никакой однозначной процедурой страна в этом смысле не фиксируется. Страна - сложный комплексный район, целостность которого устанавливается нередко задним числом, оставаясь проблематичной для некоторых групп; всякий сепаратизм - политически крайняя форма отсутствия консенсуса между территориальными группами по поводу конкретной страны. У сложных районов подобного типа без особой формальной процедуры чрезвычайно сложно определить весь объем, то есть территорию, прочертив границы, - да они и не имеют обычно значения; достаточно указания ядра; так, имеет ли какое-либо значение для понятия России вхождение в его объем острова Врангеля?

Казалось бы, вот где схлестнуться западникам и почвенникам в дискуссии: что же все-таки должно служить предметом политического действия и культурного обустройства, главной ценностью и самым большим общественным благом - территория государства или ландшафт страны? - но ровно ничего этого нет. В недавней бурной дискуссии почвенников и западников на сайте фонда "Общественное мнение" эта проблематика вообще не фигурировала; пространство России не обсуждалось, как и наличие в нем разных частей любого рода, но остро обсуждалась принадлежность России к той или иной цивилизации. Но коль скоро не обсуждалась модальность существования России, то склеивались и спутывались разные типы принадлежности (непринадлежности) России к Западу: вхождение индивида в класс (внешнюю систему, если цивилизация - класс) или принадлежность страны к некоей цивилизации как пребывание части в целом (внутренней системе); тем более не обсуждалась целостность России в этих разных аспектах. Видимо, проблема онтологического статуса России как органической части некоей цивилизации или ее фрагмента или ее варианта или самостоятельной цивилизации - обеим сторонам просто безразлична. Впрочем, постоянное соскальзывание дискуссии на поле конкуренции экспертных оценок "национальной души" многое проясняет...

Что же важнее: обустраивать такую территорию государства, какую можно удержать, - или считать это бессмысленным без соответствия государственной территории и страны? Если же некоторые части страны значимы прежде всего символически, то не оказывается ли страна заданной одновременно в нескольких (многих) пространствах или аспектах, которые могут крайне нетривиально проецироваться на территорию или не проецироваться вовсе: град Китеж - атрибут страны России без территориального места; Киев остается частью России, какой бы ни была ее государственная территория. Тогда смысловое проживание единства страны как цветущего многообразия частей - не синоним включения соответствующих мест в территорию государства. В подобной логике вопрос об интенсиональном составе страны (почти) полностью отделяется от лежащей в ином плане проблемы конституирования государственной территории вплоть до возможности воссоздания страны на новом месте (идеологема Третьего Рима значит именно это) или признания высшей сущностью страны в духовном смысле вне прямого соответствия с территорией, конкретным ландшафтом (см., например, труды Даниила Андреева).

Проблема единства государственной территории ставит проблему (поиска) оснований такого единства; это вопрос о закономерности территориальной формы государства. Поиск "закона" пространства страны (формы), основанного на единстве внешней пространственной формы страны (географическое положение) и внутренней формы (структура территории) при признании закономерности выливается в проблему выбора пути, исходя именно из предполагаемой закономерности. (Не входя в политическую конкретику, отмечу, что недавний отказ РФ от военных баз во Вьетнаме и на Кубе явно отвечает требованию соответствия внешней и внутренней форм страны.) Но тут нужно тщательнейшее исследование механизма связи; постулирование же прямого выведения исторического пути, культурной специфики, "институциональной матрицы" etc страны из ее внутренней и/или внешней формы - географический детерминизм в чистом виде. Географический детерминизм сейчас - эрзац, суррогат пространствопонимания, модный и популярный в силу иллюзии простоты пространства и заданности в нем России. Но сами по себе эти вопросы вполне осмысленны и связаны с рациональной политикой национальных интересов. Ведь все они могут обсуждаться в плане "экономики государства", поскольку затраты на функционирование института государства зависят как от формы государственной территории, так и тем более ее размера, не говоря уже о геостратегических аспектах. Здесь нельзя не отметить общественную беспечность - не обсуждаются столь значимые вопросы, как размещение атрибутов государства - космодромов - на дальней периферии страны и государства: в ином государстве (Байконур) либо на своей, но проблематичной в будущем территории (Свободный на юге Дальнего Востока, рядом с границей Китая), - в то время как на территории ядра России есть два космодрома - в Архангельской и Астраханской областях; такое периферийное размещение автоматически означает затраты (растраты) ресурсов на удержание соответствующих территорий, в большинстве отношений не входящих в страну "Россия".

Чем именно с точки зрения различения "страна - государство" является современная РФ и чем был СССР, будет рассмотрено в отдельном эссе.

1 Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: НЛО, 2001; Кривда и правда евразийства. Смысл и статус евразийской концепции пространства России. Статья первая. Евразийство как позиция // Общественные науки и современность, 2003, # 4. http://ecsocman.edu.ru/ons; Статья вторая. Правда евразийства? // там же, 2003, # 5.

2 Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: НЛО, 2001.

3 Cовременное государство ФРГ не включает многих "германских" территорий, частей страны Германии: Австрия, Лихтенштейн; современная Польша в значительной мере (Померания и Силезия); частично Чехия, Дания, РФ (север Восточной Пруссии), Франция (Эльзас-Лотарингия), Литва (Мемельский край); отчасти Бельгия (Эйпен-Мальмеди), Италия (Тироль), Словения (Триест).

4 См. Яковенко И.Г. Российское государство: национальные интересы, границы, перспективы. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999.

5 Родоман Б.Б. Фобия потери территориальной целостности // "Неприкосновенный запас", 1999, # 6 (8).

ДАЧНЫЙ БУМ

В культурном ландшафте страны происходит много важных событий - но они привлекают мало внимания. Уже в конце советской эпохи выделение горожанам дачных, садово-огородных участков и их обустройство стало массовым. Сейчас этот процесс приобрел характер бума. Подавляющее большинство семей страны имеют землевладение в сельской местности и часто второе жилище на своем участке; по подсчетам Т.Г.Нефедовой, с сельскохозяйственным производством связаны 120 млн чел из 147. Это социальная революция: массовое перераспределение собственности, изменение положения больших групп людей относительно средств производства; правовые новеллы: сомнительное в правовом отношении отчуждение земель и ущемление прав иных групп населения (крестьян, туристов, жителей иных мест).

В последние полтора десятилетия я проехал по стране более 20 тыс. километров; не довелось видеть ни одного городского поселения, вокруг которого не сформировался бы пояс дач. Дачный бум - повсеместен.

Земельные участки осваиваются во всех природных и экономических зонах страны. Дачи растут везде - независимо от статуса земель: в городской и сельской местности, на сельскохозяйственных землях, лесных землях и землях государственных фондов (лесного фонда и государственного земельного запаса и пр.), в охранных и санитарно-защитных зонах промышленных предприятий, на водоохранных землях; обычно размещение дачных массивов вдоль и под трубопроводами, линиями электропередач, газопроводами, железными дорогами. Немало дач и внутри закрытых городов и на территории воинских частей. Обычны - хотя и незаконны - дачи в заказниках, заповедниках, национальных парках.

Дачи строятся в самых невероятных местах; дачи на крутых склонах видишь и в Подмосковье; обычны дачи в поймах, почти ежегодно затапливаемые паводком. Поражают дачные домики, карабкающиеся на склоны вулканов над Петропавловском-Камчатским; эдакая россыпь - неуместная цветом, формой и просто фактом. В тундре между кусками Норильска, под разноцветными едкими дымами, парами и пылью заводов "Норильского никеля" коротким летом деловито суетятся люди на своих карликовых наделах - изгороди выше растительности, строеньица и заборы уходят в болото. Под ядовитыми клубами дыма тольяттинского "Азота" дачники проводят досуг и выращивают продовольствие. Прямо в промзоне Магнитогорска, под горами шлака металлургического комбината и именно на этом шлаке, под стекающими вниз серо-багровыми дымами целый дачный городок, вполне живехонький...

Даже в городской черте крупных городов сохранились самочинные огороды; сельско-дачная местность может прямо соседствовать с многоэтажной застройкой, проникая в официально-деловой центр города, - овраги в центре Курска.

Само село - источник дач. Сельские поселения, если они застроены многоэтажными домами (часто совхозные поселки), формируют вокруг себя дачные сателлиты в огородно-сарайном варианте. Вокруг 3-4-этажек, уже обросших ближними сараями, часто отделенная от них всего одним полем, тянется череда огородиков опять же с сараями, хотя нередки уже и строения, пригодные для ночлега. Тем более сказанное относится к малым городам, вчерашним селам, населенным вчерашними сельскими жителями.

Займемся подсчетами. 50 миллионов дачных хозяйств занимают примерно по 10 соток каждое; всего 5 миллионов гектаров, или 50 тыс. кв. км. - чуть больше площади Московской области, примерно 5% пашни страны. Однако территориальный размах дачного бума не сводится к самим участочкам. Дачники используют много земель вне своих участков, не говоря уже о захвате земель вне границ официальных землеотводов. Дачники используют лесные, пастбищные, луговые, болотные угодья и вообще любые земли, в том числе для выпаса своего скота (на "дачах" держат и скот), для заготовки кормов; в радиусе нескольких километров от своих дач для заготовки древесины на дрова и строительство; снимают и перевозят дерн и гумусовый (плодородный) слой почвы; добывают стройматериалы в самочинных карьерах; заготавливают дикорастущие растения, включая редкие, грибы, ягоды. Вокруг дач растут мусорные свалки. Учитывая капиллярную сеть легальных и фактических дорог вокруг дач и просто разъезженное пространство, связанное с дорогами заболачивание и подтопление, загрязнение и прочее воздействие, получим, что территория, затронутая дачным землепользованием, в несколько раз (от 3 до 7) превышает площади самих участков. Именно эта территория находится под прямым воздействием дачников и почти всегда под их реальным контролем. Таким образом, надо говорить о 300 тыс. кв. км. Это площадь большой европейской страны. В России за двадцать лет выросла страна дач; Россия стала страною дач. Приводимые цифры станут понятнее, если их перевести - вокруг миллионного города на расстоянии 20 км от его центра тянется сплошное кольцо дачной местности шириной в 10 км. Вокруг Москвы ширина такой полосы на расстоянии в 50 км составляет еще 50 км.

Дачный бум изменил наиболее ценные земли. Их главная ценность в географическом положении, близости к городам в сочетании с обеспеченностью инфраструктурой. Дачный бум - занятие позиционно самых ценных и редких земель; поскольку трудно изменить сеть крупнейших городов, близость к ним - редчайший ресурс.

Дачный бум привел и продолжает вести к радикальному изменению землепользования, облика и структуры ландшафта в пригородной зоне, на больших площадях в самых дефицитных местах. Это растворение городов, формирование ландшафта-смеси - пригорода нового типа. "Города", и без того размытые в военно-промышленно-административно-городских агломерациях, ныне еще более размываются, становясь поселениями фактически земледельческими.

Дачный бум - фрагментаризация, раздробление и природной основы, и самой ткани культурного ландшафта. Это экстенсивное использование пространства возможностей; оно здесь совпадает с культурным ландшафтом. Одна возможность уже закрыта дачами - в пригородах крупных городов уже нельзя создать столь нужные новые заповедники и национальные парки. Дело не в недостатке площадей - в недостатке целостных больших массивов, слабо измененных человеческой деятельностью. Хорошую аналогию воздействию дач на ценность земель дает разделка драгоценных камней; ценность суммы фрагментов бывшего крупного алмаза не потому меньше, что при распиле часть камня перешла в пыль. Ценность земли есть целостность земельного участка. Для нового города, загородного университета с кампусом, аэропорта, рекреационного парка, крупного охотничьего хозяйства нужны большие целостные массивы земель. В Подмосковье такие оставшиеся большие массивы можно пересчитать по пальцам - опрометчиво было бы их даже называть. Впрочем, и там, где такие парки существуют, они обрастают снаружи и разъедаются изнутри дачными массивами. Дачи охватывают и Куршскую косу, и Лосиный остров в Подмосковье, и Жигули с Самарской Лукой на Волге. Не только дачи, - однако загородных отдыхалищ центросбербанков, поселков коттеджей газюкосойлов, банков, бандитов, депутатов - куда меньше.

Мало внимания привлекает экологический аспект дачного бума. Дачники полагают, что производство чего угодно собственными руками независимо от технологии, качества среды и исходных материалов - экологически чистое, "здоровое". Но дачи размещены внутри промышленно-городских агломераций, вперемешку и впритык к свалкам и мусорохранилищам, нефтеперерабатывающим и прочим чадящим заводам. Основные массивы дач нанизаны на крупные шоссе и находятся именно на таком расстоянии от них, что ничто растущее заведомо нельзя употреблять в пищу. Впрочем, а наше родное сельское хозяйство вообще? Вспоминаю картинку путешествия: между оживленным шоссе Нижний Новгород - Казань и дымящими свалками, под выбросами нижегородской нефтехимии, тянутся огромные плантации капусты. Дачное сельское хозяйство максимально приближено к местам промышленного и транспортного загрязнения. Большинство дач размещено в зонах загрязнений; я не беру даже массовые случаи размещения дачных участков бок о бок с промышленными предприятиями, в их санитарно-защитных зонах, в местах, где человеку даже находиться постоянно нельзя. Дачники производят более загрязненные продукты, чем производило советское колхозно-совхозное сельское хозяйство и производят его наследники. Именно дачники вносят основной вклад в отравление продуктов питания, немалая часть которых ими продается.

Экология и этика дачного хозяйства взаимосвязаны. Экономическая основа дачного хозяйства - прямое дотирование расходов дачников (транспорт, энерго-, газо- и водоснабжение сельской местности) и многочисленные формальные и обыденно-правовые льготы (согласно действующему обычному праву пожилые дачники во всех пригородных поездах страны контролерами игнорируются). Но дотируется производство ядовитых продуктов питания... Дачники - то большинство, которое эксплуатирует меньшинство населения. Эксплуатируемое меньшинство не пользуется явными и неявными льготами, не участвует в разворовывании и разграблении городов и предприятий, меньше потребляет дотированные товары. Дачный труд кажется столь привлекательным и эффективным прежде всего потому, что он осуществляется за счет незримого налога на всех иных граждан.

Дачный бум изменил сам облик, пейзаж ближайшей к городам сельской местности - радикально и необратимо. Где же родная природа, уютная гармония природы и культуры, шедевры архитектуры на фоне упоительно пасторальной чистой природы? Где ручьи и малые реки, скромные опушки и перелески, робкие извилистые лесные и полевые дороги? Где же наша малая Родина, ее ландшафтный образ? Все это теперь - на фоне уродливых дачных поселков... Дачный бум - разрушение именно той среды, где должны формироваться простые и ничем не заменимые образы и понятия: поле, лес, луг, роща, опушка, деревня, усадьба, сельский погост, ключ, ручей, река, пойма и долина реки...

Дачное хозяйство - хозяйство сельское, но оно ведется жителями городов с опорой на ресурсы городов. Кем в таком случае являются дачники и чем являются города, если чуть не большинство городского населения имеет основным источником существования и социального статуса дачное сельское хозяйство?

Дачное хозяйство кажется натуральным. Но его основа - сверхбольшие товарные экономические системы: добыча энергоресурсов, производство и транспортировка электроэнергии, транспортные системы городских агломераций. Натуральное ли это хозяйство, коли оно более чем наполовину дотируется товарными отраслями? И что же случится при прекращении дотаций? Кто будет заниматься рекультивацией испорченных дачами земель?

Дачный бум - освоение несельскохозяйственных земель (лесов, заболоченных земель, бывших карьеров, склонов и иных неудобий) вблизи от городов; но именно сейчас идет массовое забрасывание обычных сельскохозяйственных земель вдали от городов.

Считается, что дачник тянется к природе, устав от городской суеты, ищет отдохновения на своем маленьком клочке земли. Но сами дачные поселения - мегакоммуналки в ландшафте; большие дачные поселения - тысячи участков.

Дачный бум - выражение острой тяги к природе; считается так. Но размах дачного бума ведет к отдалению городского населения от загородной местности и природы. Дачные зоны стали главным барьером между городом и чистой патриархальной сельской местностью. В погоне за близостью к природе участники дачного бума заняли, застроили, ограбили и загадили эту самую природу; расчленили ее на части и оттеснили ее от прочих жителей городов.

Дачный бум пригороден; сельское хозяйство приближается к городу, но современным городам остро недостает земли. Так что же, дачи, куда уходит немалая часть сил страны, - сугубо временное использование земли, и города должны будут смести их?

ЛАНДШАФТ И ПОСТМОДЕРН

На моей памяти случились два крупнейших исторических события, но это не точки в историческом времени, а скорее сложные многомерные районы в нелинейном пространстве времени, без четко определенных границ, но с яркими сложными центрами, тянущиеся и продолжающиеся. Эти события отнюдь не завершились. Чтобы был понятнее ранг событий, скажу, что были века - в нашей стране и даже в мире - без событий такой глубины, значения и размаха; последнее слово в наш демократически-полуграмотный век непременно назвали бы масштабом, но я-то географ и знаю, что именно значит слово "масштаб". Только два события, и они, верно, взаимосвязаны. Очевиден был бы дискурс следующего типа - вначале извне фиксируются эти события, фиксируются из литературы и жизни, поскольку эти события мощно, насквозь, пронизывающе и всесторонне отразились и отражаются в жизни каждого, всех, но - позволю себе высказывание вне рамок политкорректности - отнюдь не всем дано это почувствовать, увидеть, понять и осознанно впустить в свою личную и профессиональную деятельность, преобразовав ее. А уже затем ищется - и находится - их связь с культурным ландшафтом вообще, их воплощение в культурном ландшафте как таковом и в ландшафте нашей страны. Но этот путь тривиален и не нужен. Дело в том, что эти события - грандиозные события ландшафта, эти события произошли (происходят) с ландшафтом и случились (случаются) в ландшафте (не только, разумеется, не только).

Первое и очевидное событие - это кризис, крах и распад крупнейшей за всю историю человечества империи, крупнейшего искусственного сооружения (спроектированного и воплощенного именно по проекту) - СССР - универсальной и планетарной по действиям и замыслу державы. Мы все еще живем в мире рушащихся, распадающихся, разлагающихся обломков этого сооружения. Не могу не отметить, что в начале своей сознательной жизни я никак не ждал этого события и ни в коей мере на него надеялся, я-то и в ходе событий заметил это довольно поздно: только примерно летом 1989 г. понял, что распад СССР уже идет вовсю.

Второе событие: наступление большой новой культурной эпохи - постмодерна1, не путать с постмодернизмом, определенным стилем, лишь заостренно маркирующим начало этой эпохи в своей культурной осознанности и даже карикатурности2.

 

В эпоху Нового времени ландшафт существовал в сильной степени, но негативно: он служил предметом, ресурсом, преградой, препятствием творения освоенного цивилизованного пространства; место ландшафта в культуре эпохи занимало пространство. Ландшафт же существовал, лишь подавляясь, уничтожаясь и трансформируясь; иной модальности существования для ландшафта просто не было предусмотрено. Там и тогда, где и когда экспансия цивилизации "недорабатывала" - существовал ландшафт. Ландшафт существовал как предмет сопротивления, смысловая лакуна, ощутимая и происходящая потеря. Новое время как эпоха - хорошо известно всем, ей было присуще пространство в терминологически точном смысле, вернее говоря, идеалом эпохи в нашей сфере была полная переработка ландшафта в пространство - она не завершилась и не удалась3. Впрочем, о судьбе ландшафта в Новое время стоило бы подумать еще и еще, хотя бы потому, что наша научная география, учение о ландшафте - наверное, дитя именно этого времени, несмотря на свои древние корни.

Для культурного универсума постмодерна существование культурного ландшафта двусмысленно. С одной стороны, постмодерн как большая культурная эпоха - сосуществование в особых формах и модусах всего того, что существовало прежде - и вообще может существовать. Ландшафт вправе существовать в цивилизации постмодерна так же, как и существуют в ней все иные феномены. И дело еще и в том, что постмодерн - как кажется - не знает иерархии ценностей и потому ландшафт - реальность первой величины, ничему не подчиненная, что, однако, отнюдь не значит, что самодостаточная. Иное дело, что ландшафту "трудно" жить формами цитаты, игры, контаминации, произвольного совмещения со всем, что есть не-ландшафт - то есть трудно жить в расхоже-сниженном предваряющем образе постмодерна - постмодернизме, к каковому постмодерн ни в коей мере не сводится; но и такая жизнь ландшафта не может не быть творчески-креативной и чрезвычайно выразительной. Культурная, смысловая ниша для ландшафта в постмодерне есть хотя бы потому, что постмодерн - открытое и потенциально бесконечное множество мест и смысловых ниш и в нем есть ниши абсолютно для всего. Существование ландшафта разрешено культурной матрицей, но - и это существенно - никак ею не гарантировано: разрешенное негарантированное существование. С другой стороны, постмодерн - еще и метамодерн, его преодоление и снятие в философском смысле, реабилитирующий реальность. Но в реальности модерна ландшафта просто не было - там существовало пространство; вернее говоря, он мог быть там исключительно как чужеродный фрагмент, как заток иных эпох и цивилизаций, как реликт, как особо сконструированный частный фрагмент, в общем не предназначенный для жизни как таковой (например, парк). Постмодерн - культурная реабилитация ландшафта. Ландшафт в постмодерне может существовать, ему дозволено существовать. Это - очень много...

По-видимому, ситуации ландшафта в этой эпохе парадоксальна. Экспансии нет, разрушения и переделки ландшафта нет. Однако если уничтоженный ландшафт имеет потенциал, витальную силу возрождаться именно там и так, где он был, казалось бы, совсем уничтожен, то тотальное безразличное, безосновное перемешивание опаснее ландшафту.

Но и тут все не так просто. Постмодерн санкционирует и даже предполагает разнообразие, разнообразие просто абсолютно всего как ценность - и это атрибут новой эпохи, ее смысл и стилеобразующее начало; может быть, эта ценность даже чрезмерна, поскольку ценности живут в системе ценностей, традиционной формой каковой является их иерархия и каковой нет (не будет?) в постмодерне. Но ландшафт сам такой феномен, чье разнообразие - его атрибут; культурный ландшафт невозможен без собственного разнообразия и для своего полноценного развертывания требует общественной и культурной среды и эпохи, где бы ценилось и требовалось разнообразие; именно и только поэтому советский ландшафт - в своей унифицирующей эпохе и паракультуре - не мог быть полноценным ландшафтом. В этом ландшафт и постмодерн оказываются конгениальны. Если постмодерн предполагает ценность разнообразия эпох, культур и субкультур (по-видимому, постмодерн не то, что означает стирание граней между культурой и субкультурой, он запрещает проводить такое различение, поскольку запрещает (или исключает) социальную и методологическую универсализацию единственной позиции), стилей, жанров, личностей, групп, организаций и типов организаций, социумов и социальных взаимодействий - то тем самым он не просто предполагает, он требует разнообразия мест, где и будут размещаться, разворачиваться, пребывать и жить все эти феномены. Тогда постмодерн отнюдь не просто терпимо-равнодушен к ландшафту, как нам показалось в начале. Постмодерн именно для развертывания своего цветущего разнообразия требует (скорее - потребует) огромного, невиданного разнообразия мест, требует именно ландшафта. Требует "много ландшафта" - но это будет совсем иной во многих существенных отношениях культурный ландшафт; возможно, это будет нечто иное, нежели ландшафт, - но это не будет и пространство.

Какой же именно? Атрибутом "желанного и должного" ландшафта всех предшествующих эпох и стилей (до чего же не разработана не то что тема, даже идея, постановка проблемы стиля культурного ландшафта) было его единство; модерн - опять-таки не как стиль, а как эпоха, явление - отрицающий и репрессирующий ландшафт и подменяющий и вытесняющий его пространством - и он требовал тотального единства своего пространства. Ландшафт постмодерна обретает свободу от этого единства - и это, несомненно, утрата (пока у нас не сменится смысловая и эстетическая оптика?): разве дурны ландшафты (тут есть тонкие различения с пейзажами, но сейчас не до них) великолепных целостных старых городов (не новых - ни в безобразном безобразном фрагментарном Тольятти, ни в царственном и эстетически-великолепном едином Санкт-Петербурге нету ровно никакого ландшафта) или больших дворцово-парковых и просто парковых ансамблей... Ландшафт новой эпохи будет полистилистичен, а вот будет ли вкус (да и что будет в новой эпохе вкусом?) в тонком монтаже разностильных предметов, помещений, квартир, жилищ, домов, кварталов, городских и сельских урочищ... Бог весть.

Но дело не только в том, что отдельные места обретут свободу, как и занимающие их группы. Уже есть новые значимые для ландшафта процессы, существующие безотносительно оценок постмодерна и даже безотносительно самого акта признания наступления этой эпохи. Сейчас формируются новые важные тенденции и стереотипы, казалось бы, сами по себе безразличные к ландшафту, но приводящие к актуализации ландшафта как ценности. Это тенденции вторичной доместикации (одомашнивания) рабочих мест, резко повышающие требования к жилой среде, ее полноценности, оформленности и осмысленности, разнообразию и особенно креативности; рост гибких зависящих от локальных условий технологических систем, особо чувствительных к "качеству места"; рост престижа здоровья и особенно жизни в здоровых местах; высокопрестижное неутилитарное землевладение, очевидно требующее именно ландшафта (хотя каким-то персонам и группам потребен будет не-ландшафт и даже анти-ландшафт); наконец - множество новых интеллектуальных технологий вроде компьютерной инженерии или экспертных систем, где довольно скоро будет осознано, что "мощность" человека может быть весьма тесно связана с его включенностью в конкретные ситуации жизни в ландшафте (если ландшафт манифестирует себя культурно, признаков чего очень и очень мало). Ландшафт - пока не осознаваясь как таковой - становится все более ценным социально, персонально, экономически и коммуникативно; может быть первый шаг в социальном признании ландшафта - стремительное распространение т.н. "ландшафтных работ", пока еще только в виде ландшафтного дизайна охватывающих лишь небольшие землевладения (по крайней мере, в нашей стране4). Все названные тенденции носят выраженно аристократический характер, ориентируясь на невозможность одномерного сравнения мест, людей, благ, технологий и знаний - но и собственно ландшафт отвечает не демократизму, но аристократизму мест.

По-видимому, новый ландшафт будет иметь парциально-сетевую форму; это будет ландшафт миноритарных сред (сред меньшинств), в нем не будет доминирующих компонентов. Это не будет конфликтным соседством разностильных элементов. Напротив, сама форма пространства полноценного культурного ландшафта допускает совмещение в нем многих разнородных и трудно совместимых компонентов, но только если каждому из них отведено собственное пространство. Такое возможно, если только это пространство не ареал, а автономная сеть с наросшей на нее плотью мест. Именно такие пространства уже хорошо описаны Б.Б.Родоманом безотносительно постмодерна5. Внутри сетей будут автономные пространства, а сами сети будут сложным образом переплетаться, составляя новую композиции ландшафта.

* * *

Что же все это значит для ландшафта России? Отвечу предварительно. Острая - но крайне мало осознанная - нужда в ревитализации культурного ландшафта на всей территории страны (во всей глубине и полноте данная лишь крайне немногочисленной и вдобавок разрозненной подлинной элите), если она примет (уже вовсю принимает) форму исключительно реставрации, где ландшафт трактуется исключительно как вместилище "историко-архитектурных памятников", среда, фон для них и лишь их продолжение, окажется в целом культурно нерелевантной. Это не значит, что нужно утратить шедевры и ценную рядовую городскую среду (сельский ландшафт в основном уже утрачен6) - не нужно. Но новая эпоха требует ландшафтного творчества в неслыханных размерах - на всем пространстве ландшафта, культурно, а со временем и социально дозволяя каждой группе творить собственный ландшафт, создавать собственные места, выращивать частные неуниверсальные системы мест. Дело в том, что полнота и полноценность реализации культурной матрицы постмодерна означает именно то, что атрибутивно для культурного ландшафта - его всюдность и сплошность. Требуется очень много нового ландшафта при полной открытости и ненормативности этой новизны, хотя частной реализацией этой установки, несомненно, окажется музеефицирующе-консервирующее сбережение телесных реликтов ландшафта, в которых для отдельных ныне влиятельных групп только и существует культурный ландшафт.

Мало какая страна имеет для сотворения нового ландшафта вволю места. Дело не в физических размерах территории - ее вдосталь и в новых колонизуемых странах вроде Австралии или Канады (хотя не ясно, как быть с ландшафтом аборигенов, ведь постмодерн явно проблематизирует такую базисную категорию Нового времени как "большинство", и не будет иметь никакого значения, кого же больше на этой территории), дело в том, что в России очень много некогда культурно-освоенной, но ныне разреженной территории с погибающим ландшафтом, очень много культурного ландшафта со значительными лакунами. При концентрации населения и стремительного забрасывания значительных массивов некогда освоенных сельских земель в стране высвобождается множество мест для нового ландшафта - нашлись бы только активные креативные группы. Ну в какой еще стране в двух часах езды от полумиллионной агломерации (иногда и на базе ненового города) можно взять под социальный, экономический, культурный и эстетический контроль территорию размером в небольшую европейскую страну? Творческое же осуществление этого контроля разными группами в разных местах одновременно и означало бы санацию, комплексную социальную и даже экономическую ревитализацию культурного ландшафта. Ведь постмодерн по смыслу - в отличие от модерна - для ландшафтного творчества (как и для любого) нуждается в богатой основе, в уже данном ландшафте, пусть и в форме реликта - а не в чистом листе. Это и будет осуществлением новой эпохи во всей ее полноте...

Примечания:

1 Укорененность современной ситуации России в постмодерне - однако лишь идеологически в связи с регионализмом - мне уже приходилось упоминать: Каганский В.Л. Идеологемы российского неосоветского пространства // Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. II. М.: 1995, Россия как ситуация исследования и понимания // там же.

2 Козловски П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития. Пер. с нем. - М.: Республика, 1997 - но в книге мы не найдем ни слова о ландшафте.

3 Подробнее различение ландшафта и пространства см. Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: НЛО, 2001.

4 См. напр. журнал " Ландшафтный дизайн".

5 Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. Смоленск: Ойкумена, 1999.

6 Ср. тягу интеллигентов на "Русский Север", где этот ландшафт сохранился полнее, чем где бы то ни было - но эта тяга осознается как паломничество к природному ландшафту или реликтам культурно-исторических памятников.

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова