CОЧИНЕНИЯ ИТАЛЬЯНСКИХ ГУМАНИСТОВ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ (XV ВЕК)

К оглавлению

Гаспарино Барцицца

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ РЕЧЬ К ЛЕКЦИЯМ

О СВОБОДНЫХ ИСКУССТВАХ ГАСПАРИНО БАРЦИЦЦА

ИЗ БЕРГАМО, АПОСТОЛИЧЕСКОГО СЕКРЕТАРЯ

Всякий раз, светлейшие отцы, как я мысленно обращался к тому, чю с моими способностями достойного можно добавить ко всему почету этого вашего высочайшего звания, и вдобавок достойного вашего ожидания, мне казалось, что я определенно не смогу придумать здесь ничего лучшего, чем достойно нести то почетное звание, которого, как вам известно, несколько дней тому назад меня с полным единодушием удостоило собрание почтеннейших мужей; и'я подумал, учененшие отцы, что это мне ие составит труда, лишь бы я в достаточной для этих почестей степени представлял себе, как вы относитесь и что думаете о тех моих занятиях и искусствах, которым я предавался с мальчишеских лет. Вот почему я решил подчиниться вашему авторитетнейшему мнению и ответить на то, что вы сочли самым подобающим для вопросов. Но, поняв, что с вашего доброго согласия мне разрешено подняться туда, куда доступ был открыт лишь тем, кого вы, вашей мудростью и вашим авторитетом, находили достойными этого места н подобной чести, я почел необходимым, прежде чем обратиться к намеченному мною, в меру своих способностей рассказать о том, что наши предки думали о славе и заслугах философии и прочих искусств, именуемых свободными.

Однако когда я вижу вас перед собой, благородные отцы, и постигаю безграничность и известного рода необъятность природы только что упомянутых мною наук, то я думаю, что поступлю самым подобающим образом, предоставив все эти заслуги и славу на ваш суд вместо того, чтобы пытаться объять этот предмет (который вряд ли когда-нибудь можно похвалить достаточно) в сухой и малосодержательной речи.

В самом деле, кто из вас не понимает, что «все искусства, способствующие развитию духовности, связаны между собою, — как говорит Цицерон,— некими общими узами н обнимаются известным сродством»1. Кто не признает, что без этих искусств жизнь человеческая не только пуста и плачевна, но гораздо ниже нхуже, чем у многих животных? И когда я обратился душой к упомянутой мною философии, как часто слышал я от вас, что ей одной присуще столько достоинств, сколько ни одному из тех искусств, которые следует считать божественными и достойными всякого восхии »ния! Не раз мне приходилось слышать от людей учеией-

108

ших и выдающихся, многих из которых я вижу в этом высоком собрании, что вообще нет такого благородного искусства, для которого ие было бы достоинством и славой считать философию своей со-зндательницей и как бы прародительницей и которое могло бы полагать, что оно способно стяжать высшие почести и славу иначе, нежели признав себя порожденным философией и ею одной воспитанным и взращенным. Поэтому я заключил, что вы с полным правом можете считать своими известные слова Цицерона: занятия [философией. — А. С] направляют молодость, услаждают старость, счастье украшают, в иесчастьи даруют прибежище и утешение. Они дают нам наслаждение дома, ие мешают и в дороге, ие покидают нас даже ночью, с нами переселяются и едут в деревню2.

Посему если вы, дражайшие отцы, придерживаетесь о ней такого мнения, то я, видимо, умалю се похвалы и славу, если моя оценка уступит вашей или же если я вознамерюсь обнять все ее величие (что, я уверен, никому ие под силу) в моей речи. Но я сочту, что вознес ей хвалу более подобающим и обстоятельным образом, если удовлетворюсь тем, что часто слышал от вас о ее величайших заслугах. И я надеюсь, что вы — по исключительной вашей любезности и рассудительности — благосклонно отнесетесь к моей просьбе освободить меня в настоящий момент от бремени этой речи, поскольку данный предмет более велик и прекрасен, чем я это способен изобразить, а вам часто приходилось прославлять его в ваших речах. А так как я думаю, что все вы на это согласны, я обращусь к тому, о чем давно уже мечтал и к чему стремился. Я решительно ие согласен с теми людьми, по мнению которых не прежде следует приступать к великим вещам, чем будут достаточно обсуждены все частности, и намерен в своем рассуждении оценить убедительность тех учений, которые были самым тщательным образом изложены нашими предками. И хотя многое в философии ясно и тонко разъяснено Аристотелем, ие знаю, есть лн в ней часть более важная для нашего познания, чем та, в которой этот наиученейший из всех муж основательно н пространно изложил учение о душе. Итак, вот о чем я намерен говорить, чтобы мне,— если вы подкрепите меня своим мнением, которое я всегда высоко ценил, — с большей уверенностью можно было помышлять о тех почестях, без которых, как мне кажется, я не смогу долго и с достоинством исполнять эту мою должность.