Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Сократ Схоластик

ЦЕРКОВНАЯ ИСТОРИЯ

К оглавлению


 

КНИГА I

ГЛАВА 1
Введение в сию книгу

Евсевий, сын Памфила 1, изложив историю Церкви в целых десяти книгах, остановился на временах царя Константина, которыми прекратилось гонение Диоклетиана на христиан 2, а описывая жизнь Константина, упоминал и об Арии, но только отчасти, ибо, как в похвальном слове 3, заботился более о похвалах царю и о торжественности речи, чем о точном раскрытии событий. Вознамерившись описать события в Церкви с того времени до настоящего, мы за начало своего повествования примем конец его «Истории» 4 и, не заботясь о высокопарности языка, передадим читателям частью то, что нашли в рукописях, частью то, что узнали из рассказов. А так как для нашей цели нужно наперед упомянуть, каким образом царь Константин пришел к христианству, то, начиная свое дело, мы с возможной краткостью скажем об этом.

ГЛАВА 2
Каким образом царь Константин пришел к христианству

Когда Диоклетиан и Максимиан, прозванный Геркулом, согласились между собою сложить царскую власть и избрали частный род жизни, тогда соправитель их Максимиан, по прозванию Галерий, прибыв в Италию, поставил двух кесарей: Максимина — над востоком, и Севера — над Италией 5. Между тем вместо Констанция, который умер 25 июля, в первом году двести семьдесят первой Олимпиады 6, царем Британии провозглашен был сын его Константин 7; а в Риме, силою преторианского войска, сделался более тираном, чем царем, сын Максимиана Геркула Максентий 8. По этой причине, Геркул, снова возымев желание царствовать, вознамерился погубить своего сына Максентия, но войско не допустило его сделать это, — и он впоследствии окончил свою жизнь в Тарсе киликийском 9. С повелением взять Максентия послан был в Рим Галерием Максимином и кесарь Север; но он погиб от измены своих войск 10. Поставив наперед царем Лициния, последним из правителей всей империи умер Галерий Максимиан 11. А Лициний, происходивший из Дакии 12, давно уже был его товарищем по военной службе и другом. Между тем Максентий жестоко обходился с римлянами и следовал способу управления более тиранскому, нежели царскому: бесстыдно насило-{7}вал благородных женщин, многих граждан лишал жизни и совершал другие подобные сим поступки. Узнав об этом, царь Константин старался избавить римлян от их рабства и немедленно начал думать, каким бы образом погубить тирана 13. В таких размышлениях он спросил себя, какого бы Бога призвать ему помощником в битве? И пришел к мысли, что войска Диоклетиана, предавшись богам эллинским, не получили никакой пользы, а отец его Констанций, оставив эллинское богослужение, провел жизнь гораздо счастливее 14. Находясь в таком раздумье и в то же время ведя за собою войско, он нечаянно увидел дивное и невыразимое словом явление: в полуденные часы дня, когда солнце начинало уже склоняться, узрел он на небе крестовидный столп света с надписью: «сим побеждай». Царь был поражен этим знамением и, не веря сам своим глазам, спросил присутствующих, видят ли и они явление. Когда же те подтвердили, он совершенно уверился в божественном и дивном видении. Сверх того, во время наступившей ночи явился ему во сне Христос и приказал устроить знамя по образцу виденного знамения, чтобы в нем иметь как бы готовый трофей над врагами. Убежденный этим провещанием, царь устроил крестный трофей, который и доныне хранится в царском дворце, и тем с большей уверенностью приступил к делам. Сразившись с неприятелем близ Рима, около так называемого Мульвийского моста, он одержал над ним победу; а Максентий утонул в реке. Эта победа над Максентием одержана им на седьмом году царствования 15. В то время соцарственником Константина, правителем востока был Лициний, женатый на сестре его Констанции 16. Получив от Бога столь великие блага, Константин приносил ему благодарение. Это благодарение состояло в том, что он прекратил гонение на христиан, вызвал их из ссылки, вывел из темниц, возвратил им забранные в казну имущества 17. Сверх того он возобновлял церкви и все это делал с великим усердием. В то же время умер в Салоне далматской отказавшийся от царствования Диоклетиан 18.

ГЛАВА 3

Как произошло, что, когда Константин усиливал христианство, соправитель Константина Лициний воздвиг на христиан гонение

Помышляя о Христе, царь Константин все совершал как христианин: созидал церкви и обогащал их драгоценными вкладами, а храмы языческие запирал, либо разрушал, и на-{8}ходившиеся в них статуи выставлял на позорище. Напротив, соцарственник его Лициний, быв напитан мнениями языческими, ненавидел христиан, и если, боясь царя Константина, не смел воздвигнуть на них явного гонения, зато многим строил козни тайно. Иногда решался он наносить им вред и открыто; но то были гонения местные. Сим ограничивался Лициний; это только состояло в его власти. А когда в том или другом случае поступал он тирански, то отнюдь не укрывался от Константина, и зная, что Константин на него досадует, прибегал к самооправданию. Прислуживаясь ему, он обольщал его притворною дружбою и многократно клялся, что не будет замышлять ничего тиранского, но клянясь, в то же время был и вероломен, потому что не оставлял мысли о тиранстве и намерения преследовать христиан. Он поставил закон, чтобы епископы не сближались с эллинами и чрез то не представляли повода к распространению христианства. То было гонение вместе и явное и тайное: словами оно прикрывалось, а на деле становилось открытым. Гонимые подвергались невыносимым бедствиям и со стороны тела, и со стороны имуществ.

ГЛАВА 4

О том, что война между Константином и Лицинием возгорелась ради христиан

По этой причине царь Константин сильно на него разгневался; вот почему, расторгнув узы притворной дружбы, они сделались врагами; а вскоре потом дошло у них и до войны 19. Много было сражений и на суше и на море 20; но наконец, у Хрисополиса вифинского, приморской крепости Халкидона, Лициний претерпел поражение и сдался 21. Взяв его живым, Константин обнаружил в отношении к нему чувство человеколюбия: отнюдь не хотел умертвить его, а повелел ему жить спокойно в Фессалонике 22. Однако он недолго оставался спокойным, но, собрав каких-то варваров, старался отмстить за свое поражение. Узнав об этом, царь приказал лишить его жизни, и это приказание было исполнено 23. Таким образом, Константин стал повелителем всей империи, объявлен царем самодержцем и тотчас же начал усиливать христианство. Это делал он различными способами, — и христианство чрез него наслаждалось глубоким миром. Но такому миру препятствовала междоусобная вражда христиан. Что это была за вражда и как она началась, мы, по возможности, расскажем. {9}

ГЛАВА 5
О споре Ария с епископом Александром

После Петра, который, будучи епископом александрийским, мученически умер в царствование Диоклетиана, епископский престол занят Ахиллом; а после Ахилла, во время упомянутого мира, на епископский престол воссел Александр. Живя вне опасности, он собирал Церковь и иногда, в присутствии подвластных себе пресвитеров и других клириков, любочестно богословствовал о Святой Троице, рассуждая философски, что Святая Троица есть в Троице единица. Один подчиненный ему пресвитер, Арий, человек не без знания диалектики, думая, что его епископ вводит учение Савеллия ливийского, из любопрения 24 уклонился к мнению, прямо противоположному мысли Савеллия, и на слова епископа стал грубо предлагать возражения, говоря, что если Отец родил Сына, то рожденный имеет начало бытия; а отсюда явно, что было время, когда не было Сына, и необходимо следует, что Сын имеет свою личность, из небытия 25.

ГЛАВА 6

О том, как из этого спора произошло начало раскола в Церкви, и как александрийский епископ Александр низложил Ария и его единомышленников

Этими новыми умозаключениями он возбудил многих к исследованию вопроса, — и малая искра превратилась в великий пожар. Получив начало в Церкви александрийской, зло распространилось по всему Египту, Ливии и верхней Фиваиде и пожирало уже прочие епархии и города 26. Мнение Ария разделяли и многие другие, особенно же держался его Евсевий — не кесарийский, а тот, который, прежде был епископом Церкви беритской, потом принял епископство в Вифинии над никомидийскою. Слыша и видя это, Александр воспламенился гневом, составил Собор из многих епископов и низложил Ария вместе с его единомышленниками 27, а жителям городов писал следующее:

Послание епископа александрийского Александра.

«Возлюбленным и честнейшим сослужителям повсюдной кафолической Церкви, Александр желает здравия о Господе.

Так как единство тела кафолической Церкви и заповедь божественного Писания повелевает хранить союз единомыслия и мира, то нам следует писать и объявлять друг другу о местных событиях, чтобы, — страждет ли, или здравствует {10} один член, — сострадать ему, либо сорадоваться. В нашей епархии появились люди — беззаконники и христоборцы, учащие такому отступлению (от веры), какое справедливо можно почитать и называть предтечею Антихриста. Я хотел было молчать об этом, полагая, что зло, может быть, погибнет с одними отступниками, не перейдет в другие места и не заразит слуха людей непорочных: но так как нынешний епископ никомидийский Евсевий, который, представляя, будто на нем лежит вся тяжесть Церкви, оставил Берит и засмотрелся на Церковь никомидийскую, — так как этот самый Евсевий безнаказанно покровительствует сим отступникам и решился писать ко всем защитительные в пользу их послания, чтобы неведущих увлечь в крайне бедственную и христоборственную ересь, то, зная предписание закона, я счел необходимым прервать молчание и возвестить о том всем вам, чтобы вы ведали и отступников, и жалкие положения их ереси, и чтобы не слушали, когда будет писать Евсевий. Желая возобновить чрез них давнюю, забытую от времени свою злонамеренность, он показывает вид, будто пишет за нас, а из дела видно, что предпринял это, заботясь о себе.

Итак, отступники у нас суть Арий, Ахилл, Анфалис, Карпон, другой Арий, Сармат, Евзой, Лукий, Юлиан, Мина, Элладий, Гаий, а с ними Секунд и Феона, называвшиеся прежде епископами. Изобретенные же и высказываемые ими, вопреки священному Писанию, положения суть следующие: Бог не всегда был Отцом; было время когда Он не был Отцом. Не всегда также было и Слово Божие, но родилось из небытия; потому что Бог, существуя как Бог, сотворил Его не-сущего из не-сущего; следовательно, было время, когда Его не было. Сын есть создание и творение: Он и по существу не подобен Отцу, и по природе не есть истинное Слово Отца, истинная Его мудрость, но есть одна из Его тварей и порождений. Рожденный и Сам собственным Словом Бога и мудростию в Боге, которою Бог сотворил и все, и Его, Он есть Слово и Мудрость по злоупотреблению имен. Таким образом, по природе Он, как и все разумные существа, превратен и изменчив: Слово отчуждено, обособлено и отделено от существа Божия. Отец неизглаголим для Сына; потому что Сын и не знает Его совершенно, с точностию, и не может видеть Его в совершенстве. Да Он не знает, что такое и собственная Его сущность. Сын сотворен для нас, чтобы чрез Него, как чрез орудие, Богу сотворить нас. Его и не было бы, если бы Бог не восхотел дать бытие нам. Итак, спросите их: может ли Слово Божие превратиться, как превратился дьявол? Они не побоятся сказать: да, может, по-{11}тому что природа его, по свойству бытия рожденного и превратного, превратна.

Всех единомышленников Ария, которые говорили это, всех сих бесстыдных людей и последователей их мы, с епископами Египта и Ливии, в числе близ ста, предали анафеме; а окружающие Евсевия, стараясь смешать ложь с истиною, нечестие с благочестием, приняли их. Но они ничего не сделают, потому что истина победоносна: нет общения света со тьмою и согласия между Христом и велиаром (2 Кор. 6, 15). Кто когда слыхал подобное? Или кто, слыша это ныне, не изумится и не заградит своих ушей, чтобы мерзость таких слов не коснулась его слуха? Кто, слыша глаголы Иоанна: в начале бе Слово (Иоан.1), не осудит говорящих, что было время, когда Его не было? Или кто, слыша в Евангелии: единородный Сын и вся Тем быша (Иоан. 1. 3, 18), не возненавидит произносящих, что Сын есть одно из творений? Как может Он быть равен сотворенным чрез Него вещам? Или как Он единороден, причисляясь, по их мнению, ко всему? Как мог Он произойти из не-сущего, когда Отец говорит: отрыгну сердце мое Слово благо (Пс. 44, 1) и из чрева прежде денницы родих Тя (Пс. 109, 3)? Или как Он не подобен сущности Отца, когда есть совершеннейший образ Его, отчее сияние, и когда Сам говорит: видевый Мене виде Отца (Иоан. 14, 9)? Как Сын, будучи Словом и мудростию Бога, мог некогда не быть? Это все равно, если бы они сказали, что Бог некогда был бессловесен и не мудр. Как Он превратен и изменчив, когда говорит о Себе: Аз во Отце и Отец во Мне (Иоан. 14, 10) и Аз и Отец едино есма (Иоан. 10, 30), или чрез Пророка: видите, яко Аз есмь и не изменяюся (Мал. 3, 6)? Может быть, эти слова иной будет относить к самому Отцу; но гораздо приличнее в этом месте прилагать их к Слову; потому что Оно, и вочеловечившись, не изменяется, или, по Апостолу, Иисус Христос вчера и днесь, тойжде и во веки (Евр. 13, 8)? Что заставило их также говорить, будто Он рожден для нас, когда Павел пишет: Его-же ради всяческая и им-же всяческая (Евр. 2, 10)? А что касается до их хуления, будто Сын не знает совершенно Отца, то этому удивляться не должно; ибо однажды предположив вступить в борьбу со Христом, они уже отвергают слова самого Христа: якоже знает мя Отец, и Аз знаю Отца (Иоан. 10, 15). Если Отец только отчасти знает Сына, то явно, что и Сын только отчасти знает Отца; но поскольку первого положения сказать нельзя, то есть, Отец совершенно знает Сына, то очевидно, что как знает Отец свое Слово, так знает и Слово своего Отца, которого Оно есть Слово. Говоря это и раскрывая божественные Писания, мы часто приводили их к убеждению. {12} Но они, как хамелеоны, опять изменялись и старались Писания привлекать на свою сторону: егда приидет нечестивый во глубину зол, нерадит (Притч. 18, 3) 28. Было и до сего много еретиков, которые, простерши свою дерзость далее надлежащего, впадали в безумие. Но эти, всеми своими словами стараясь отвергнуть божественность Слова, оправдывали собою первых и были как бы ближе к Антихристу, а потому и отлучены от Церкви, потому и преданы анафеме. Мы скорбим об их погибели тем более, что некогда они сами назидали Церковь, а теперь отпали от нее: однако же не удивляемся этому, ибо то же сталось и с Именеем, и с Филитом. Да и прежде их Иуда следовал за Спасителем, а потом сделался предателем Его и отступником. И касательно этих самых мы не оставлены без предостережений. Сам Господь предсказал: блюдите, да никтоже вас прельстит. Мнози бо приидут во имя Мое, глаголюще: Аз есмь и — и время близко, — многи прельстят (Мат. 24. 4, 55). Не идите за ними. А Павел, узнав об этом от Спасителя, писал: в последния времена отступят нецыи от здравой веры, внемлюще духовом лестным и учением бесов, отвращающихся от истины (1 Тим. 4, 1). Если же Господь и Спаситель наш Иисус Христос и Сам возвещает, и чрез Апостола упоминает о таких людях, то мы, лично слышавшие нечестивые речи их, справедливо, как сказано выше, предали их анафеме и объявили отлученными от кафолической Церкви и веры. А ваше благочестие, возлюбленные и честнейшие сослужители, известили мы для того, чтобы вы не принимали никого из них, кто захотел бы прийти к вам, и не верили ни Евсевию, ни кому другому, кто стал бы писать о них; как христианам, вам надлежит отвращаться от всех, говорящих и мыслящих против Христа, как от богоборцев и растлителей души, даже не говорить им «здравствуй», чтобы иногда не сделаться причастниками их грехов, как заповедал блаженный Иоанн (2 Иоан. 1. 10, 11). Приветствуйте братий ваших, и находящиеся со мною приветствуют вас».

Когда это послание Александра разослано было по всем городам, зло еще более увеличилось, потому что, узнав написанное 29 , многие вступали в состязание, и одни соглашались с посланием и подписывали его, а другие делали противное. Особенно же враждебное расположение обнаружил никомидийский епископ Евсевий — за то, что Александр в своем послании отозвался о нем худо. Евсевий в то время был очень силен, ибо царь тогда имел своей резиденцией Никомидию, где незадолго до того, при Диоклетиане, выстроен был дворец. Поэтому многие епископы слушались Евсевия; а он непрестанно отправлял послания — то к Александру, чтобы он за-{13}мял возникший вопрос и снова принял в Церковь единомышленников Ария, то к епископам городов, чтобы не соглашались с Александром. Таким образом повсюду возбуждались беспокойства; ибо видно было, что не одни предстоятели Церквей поражали друг друга словами, но разделялся и самый народ, склоняясь частью на ту, частью на другую сторону, и дело дошло до такой нелепости, что над христианством стали смеяться публично, даже в театрах. Одни, в самой Александрии, упорно состязались о высочайших догматах Веры и отправляли посольства к областным епископам; другие, приставшие к другой стороне, производили подобные сим возмущения. К арианам присоединились и мелетиане, которые незадолго до того отлучены были от Церкви. А кто они именно, — мы скажем. Когда александрийским епископом был Петр, умерший мученически при Диоклетиане, — некто Мелетий, епископ одного из египетских городов, был низложен, как по многим другим причинам, так особенно за то, что во время гонения отрекся от веры и принес жертву. Будучи низложен и однако же окружен многими последователями, он и доныне слывет в Египте ересеначальником называемых по его имени мелетиан 30. Не имея никакого благовидного основания для оправдания себя в отступлении от Церкви, Мелетий просто говорил, что его обидели, а между тем обвинял и поносил Петра; когда же Петр во время гонения скончался мученически, он перенес свои поношения на Ахилла, принявшего после Петра сан епископа, а за Ахиллом опять на Александра. Таковы были обстоятельства мелетиан, когда возникло дело об Арии. Мелетий со своими единомышленниками присоединился к Арию и сочувствовал ему во вражде против епископа. Впрочем кому из мелетиан мнение Ария казалось нелепым, те принимали суд Александра над Арием и приговор над людьми, мыслившими, как он, признавали справедливым. Поэтому и окружавшие никомидийского епископа Евсевия, и все, благоприятствовавшие мнению Ария, писали Александру, чтобы опрометчиво сделанное отлучение мелетиан было уничтожено, и чтобы отлученные возвращены были в Церковь, потому что они не худо мыслят. Таким образом, присылаемые к александрийскому епископу послания одно другому противоречили и соединялись в отдельные сборники. Арий собирал те, которые были за него, а Александр — противные им. Здесь-то нашли основание к защищению себя распространившиеся ныне ереси ариан, евномиан и все, получившие названия от Македония 31, потому что каждая ересь ссылается на свидетельство тех посланий. {14}

ГЛАВА 7

О том, как царь Константин, огорченный возмущением Церквей, для приведения к единомыслию епископа и Ария, послал в Александрию испанского епископа Осию

 Узнав о том, царь сильно восскорбел в душе своей и, почитая эту опасность собственною, старался немедленно погасить возгоревшееся зло и с мужем надежным, по имени Осия, отправил послание к Александру и Арию. Осия был епископом одного из испанских городов, называвшегося Кордовою. Царь очень любил и уважал его. Здесь не неприлично поместить часть этого послания, потому что целое помещено в книгах Евсевия о жизни Константина.

Победитель Константин, великий, Август Александру и Арию:

«Знаю, что настоящий спор начался таким образом: когда ты, Александр спрашивал у пресвитеров, что каждый из них думает о каком-либо месте закона, или, лучше сказать, поставлял на вид суетную сторону вопроса, тогда ты, Арий, неосмотрительно предлагал то, о чем сперва не следовало бы и думать, или, подумавши, надлежало молчать. Вот откуда родилось между вами разделение, расторгся собор, — и святейший народ, распавшись надвое, стал вне согласия общего тела Церкви. Итак, пусть каждый из вас с равною искренностию простит другому и примет то, что справедливо советует нам ваш сослужитель. А что именно? — о том в прежние времена неприлично было ни вопрошать, ни отвечать на вопросы, потому что подобные вопросы, не вынужденные каким-нибудь законом, а предлагаемые любопрением бесполезной праздности, хотя и являются иногда, как средства естественного упражнения, но мы должны держать их в уме, а не вносить легкомысленно в общественные собрания и не вверять необдуманно слуху черни. Ибо кто может обстоятельно узнать или по-надлежащему истолковать силу столь великих и столь трудных предметов? Если же иной и счел бы это легким, то многих ли убедит среди народа? Сверх того, при тщательном исследовании подобных вопросов, кто устоит против опасности впасть в заблуждение? Итак, в изысканиях сего рода надобно удерживаться от многословия, чтобы, или по слабости своего естества, не имея силы истолковать предложенный вопрос, или, по тупости слушателей, не умея сообщить им ясного понятия о высказанном учении, тем или другим образом не довести народа либо до богохульства, либо до раскола. Пусть же и неосторожный вопрос, и необдуманный ответ прикроются в каждом из вас взаимным прощением, ибо повод к вашему {15} спору не касается какого-либо главного учения в законе и вы не вносите какой-либо новой ереси в свое богослужение; образ мыслей у вас один и тот же, как одно основание общения. Когда вы состязаетесь друг с другом касательно маловажных и весьма незначительных предметов, тогда столь великому народу Божию не следует управляться вашими раздвоившимися мыслями, — и не только не следует, даже противозаконно. А чтобы представить вашему благоразумию небольшой пример, скажу следующее: знайте, что и самые философы, следуя одному учению, живут в союзе; если же нередко по поводу какого-нибудь частного мнения и разногласят между собою, то, разделяясь силою знания, приводятся в сочувствие друг другу, по крайней мере, тождеством своего общества. А если так, то не гораздо ли справедливее нам, поставленным на служение великому Богу, совершать это служение со взаимным единодушием? Подвергнем сказанные нами слова большему рассмотрению и особенному вниманию. Хорошо ли будет, если, по поводу мелочного и суетного словопрения между вами, брат противостанет брату и собрание почтенных лиц чрез вас разделится нечестивым разномыслием? Хорошо ли будет, если это произойдет чрез нас, поскольку мы будем спорить друг с другом о многих и вовсе не нужных предметах? Подобные споры — дело черни, и более приличны детскому неразумию, нежели разуму людей священных и мудрых. Удалимся же добровольно от дьявольских искушений. Великий Бог, общий Спаситель наш, излил для каждого из нас один и тот же свет. Позвольте же мне, служителю Всеблагого, довести под его промыслом ревность мою до конца, чтобы вас, его народ, посредством воззваний, пособий и непрестанных внушений, привести в соборное общение. Если у вас, как я сказал, одна вера и одинаково разумение вашей веры; если также заповедь закона своими частями обязывает душу к совершенно одинаковому расположению, то мысль, возбудившая вас к мелочному спору и не касающаяся сущности всей веры, пусть ни под каким видом не производит между вами разделения и ссоры. Говорю это не с тем, чтобы хотел принудить вас совершенно согласиться касательно того нелепого вопроса, или как иначе назвать его; потому что достоинство вашего собора может сохраниться неприкосновенным, общение ваше во всем может быть соблюдено ненарушимым, хотя бы между вами и оставалось какое-нибудь частное разногласие в отношении к неважному предмету. Так как все мы хотим от всех не одного и того же, то и вы управляетесь не одною и тою же природою или мыслию. Итак, в рассуждении божественного провидения, да будет у вас одна вера, одно разумение, один завет Всеблагого. {16} А что касается до вопросов маловажных, рассмотрение которых приводит вас не к одинаковому мнению, то эти несогласные мнения должны оставаться в вашем уме и храниться в тайне. Да пребывает же между вами непоколебимо высота и превосходство общей дружбы, вера в истину, почтение к Богу и законному богослужению. Возвратитесь ко взаимному дружеству и любви. Прострите свои объятия ко всему народу, и как бы очистив свои души, снова узнайте друг друга; ибо, по прекращении вражды, дружба часто бывает тем приятнее. Так примиритесь опять, возвратите мне отрадные дни и безмятежные ночи, чтобы и для меня, наконец, сохранилось удовольствие чистого света и спокойное наслаждение жизнью. В противном случае, мне ничего не останется, кроме необходимости стенать, всему обливаться слезами и проводить свой век без всякого спокойствия, потому что доколе Божии люди, — говорю о моих сослужителях, — взаимно разделяются столь несправедливою и гибельною распрею, — могу ли я устоять в своих помыслах? А чтобы вы почувствовали чрезмерность моей скорби, послушайте: недавно я прибыл в город Никомидию, и мысль тотчас повела меня на восток. Но поспешая к вам и уже большею частью находясь с вами, я получил весть об этом событии и удержался от своего намерения, чтобы не поставить себя в необходимость смотреть глазами на то, что и для ушей невыносимо. Отворите же мне врата на восток вашим единомыслием, которые вы заперли своими распрями. Позвольте мне скорее увидеть вас и вместе насладиться радостию всех других народов, а потом за общее единомыслие и свободу в хвалебных речах вознести должное благодарение Всеблагому» 32.

ГЛАВА 8
О соборе, бывшем в вифинском городе Никее, и об изложенной на нем вере

Такие-то дивные и исполненные мудрости увещания предлагало им царское послание. Но несмотря ни на старание царя, ни на достоинство отправленного с посланием мужа, зло становилось еще сильнее, ибо это послание не смягчило ни Александра, ни Ария. Какая-то неопределенная распря и смута происходила даже в простом народе. К тому же существовала тогда и другая, прежняя местная болезнь; Церкви возмущены были также разногласием касательно празднования Пасхи. Это разногласие было только на востоке, где одни хотели праздновать ее по-иудейски, а другие подражали всем в мире христианам. Впрочем, разноглася таким образом в отно-{17}шении к сему празднику, христиане отнюдь не расторгали общения, а только, по причине разногласия, провожали этот праздник печальнее. Видя, что Церковь возмущается тем и другим злом, царь своими указами приглашал всех епископов съехаться в Никее, городе Вифинии, и составил из них вселенский Собор 33. В Никею явились епископы многих областей и городов. Об этих епископах Евсевий Памфил в третьей книге о жизни Константина говорит слово в слово так:

«Первенствующие служители Божии из всех церквей, наполнявших Европу, Ливию и Азию, собрались в одно место. Один молитвенный дом, как будто распространенный самим Богом, вмещал в себе сириян и киликийцев, финикиян и аравитян 34, жителей Палестины и египтян, фивян, ливийцев и прибывших из Месопотамии. Присутствовал на Соборе даже епископ персидский, не недоставало на нем и епископа скифского 35. Понт и Галатия, Памфилия и Каппадокия, Азия и Фригия 36 представили также избранных. Встретились здесь даже фракийцы и македоняне, ахеяне, эпирцы 37 и жители стран еще дальнейших. Вместе с прочими заседал на Соборе и сам знаменитейший епископ Испании 38. Не был на нем, по причине своей старости, только предстоятель царственного города 39, а потому присутствовали и занимали его место подвластные ему пресвитеры. Такой-то, связанный узами мира венок, представляющий в наше время образ лика апостольского, принесен единственным от века царем Константином Христу Спасителю как богоприличный дар за победу над врагами и мятежниками. И во времена Апостолов, как свидетельствует слово Божие, собрались мужии благоговейнии от всего языка, иже под небесем (Деян. 2, 5). Между ними были Парфяне и Мидяне, и Еламиты, и живущии в Мессопотамии, во Иудеи же и Каппадокии, в Понте и во Асии, во Фригии же и Памфилии, во Египте и странах Ливии, яже при Киринии, и приходящии Римляне, Иудеи же и пришельцы, Критяне и Аравляне (Деян. 2, 9—11). Но если чего недоставало им, то именно того, что не все они были из служителей Божиих; между тем как в настоящем собрании находилось множество епископов, — числом более трехсот, а сопровождавших их пресвитерам, диаконам, чтецам и многим другим и числа не было. Из служителей Божиих одни знамениты были словом мудрости, другие украшались строгостью жизни и подвижничеством, а иные отличались мерностью нрава. Были между ними и такие, которых уважали за долголетие; были и другие, блиставшие юностью и бодростью душевной, были также лица, еще недавно вступившие на поприще служения. Всем им, по повелению царя, щедро выдавалось каждодневное содер-{18}жание». Так говорит Евсевий о съехавшихся на Собор епископах.

Окончив победное торжество над Лицинием, царь и сам прибыл в Никею. Между епископами отличались Пафнутий из верхней Фиваиды и Спиридон с Кипра. А почему я упомянул о них, скажу после. Были на Соборе и многие искусные в диалектике миряне, готовые защищать свою сторону. Мнение Ария поддерживали, как я прежде сказал, Евсевий никомидийский, Феогнис и Марис: Феогнис был епископ никейский, а Марис — халкидонский, что в Вифинии. Против них мужественно подвизался Афанасий 40, который, хотя и был дьяконом александрийской Церкви, но пользовался особенным уважением епископа Александра, и тем возбудил против себя ненависть, как будет сказано впоследствии. Между тем, незадолго до собрания епископов в одном месте, диалектики показывали черни предварительные опыты своих речей. Но тогда как они увлекали ее приятностию слова, один мирянин из числа исповедников, человек со здравым смыслом, противостал им и начал говорить следующее: Христос и Апостолы преподали нам не диалектическое искусство и не суетную науку обольщать, но ясное учение, охраняемое добрыми делами и верою. Как только сказал он это, все присутствующие удивились и согласились с ним, а диалектики, выслушав простое слово истины, сделались благоразумнее и замолчали. Таким образом диалектический шум в то время утих. Затем все епископы сошлись в одно место, а после них явился и царь. Войдя, он стал среди них и не прежде захотел сесть, но только когда епископы пригласили его. Такое-то внимание и уважение к сим мужам обладало душою царя. Тут сперва настала приличная времени тишина; потом царь, со своего кресла обратившись к епископам с увещательною речью, начал располагать их к согласию и единомыслию, и советовал оставить личные, полученные от ближнего оскорбления. Между тем многие из них обвиняли друг друга, а некоторые еще заранее подали царю свои жалобы на бумаге. Но пригласив их приступить к предмету, для которого собрались, он приказал сжечь все их просьбы и только промолвил: «Христос повелел отпустить брату, если желаешь отпущения себе самому». Потом, развив свою речь о единомыслии и мире, предоставил их разумению войти тщательнее в исследование догматов. Но хорошо послушать, что говорит об этом сам Евсевий в той же третьей книге о жизни Константина.

«Между тем как с той и другой стороны делано было множество возражений, и на первый раз возник великий спор, царь выслушивал всех незлобиво и принимал предложения со {19} вниманием. Разбирая, в частности, сказанное тою и другою стороною, он мало помалу примирял упорно состязавшихся и кротко беседовал с каждым из них. Говоря на греческом языке, который равным образом знал, он был как-то усладителен и приятен. Одних убеждая, других усовещивая словом, иных, говоривших хорошо, хваля, и каждого склоняя к единомыслию, он, наконец, согласил понятия и мнения всех касательно спорных предметов 41. Но для установления согласия в отношении к вере надлежало и празднование спасительной Пасхи совершать всем в одно и то же время. Поэтому сделано было общее постановление и утверждено подписью каждого из присутствовавших».

Такие письменные сказания оставил нам Евсевий и об этом событии; и мы не неуместно воспользовались ими, но, смотря на них, как на свидетельства, внесли их в свое сочинение для того, чтобы, в случае чьих-либо обвинений никейского Собора касательно веры, не обращать на них внимания и не верить Сабину Македонянину 42, который сошедшихся на тот Собор называет людьми простоватыми и поверхностными. Сабин, епископ македонян в Гераклее фракийской, собравший в одну книгу письменные определения различных епископских Соборов, над отцами никейскими смеялся, как над людьми поверхностными и простоватыми, не замечая, что обвиняет в невежестве и самого Евсевия, который, после долгого испытания, признал никейскую веру. В этой вере иное он произвольно выпустил, иное извратил, а все вообще направил больше к своей цели. Евсевия Памфила хвалит он как свидетеля достоверного; хвалит и царя как лицо, умеющее рассуждать о христианских догматах; а изложенную в Никее веру осуждает, говоря, что она изложена людьми простоватыми и ничего не знающими. Между тем, кого называет он свидетелем мудрым и нелживым, того свидетельство намеренно уничтожает; ибо Евсевий говорит, что из присутствовавших в Никее служителей Божиих одни отличались мудростью слова, а другие — строгостью жизни, и что царь, явившись на Собор и всех приведши к единомыслию, оставил присутствующих примиренными в понятиях и мнениях. Но о Сабине, если понадобится, мы еще упомянем. А согласие веры, громогласно произнесенное на великом Соборе в Никее, есть следующее:

«Веруем в единого Бога Отца Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого, и в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного, от Отца рожденного, то есть из сущности Отца, в Бога от Бога, в свет от света, в Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, чрез Которого все произошло как на небе, так и на {20} земле, Который, для нас, человек, и для нашего спасения, сошел, воплотился и вочеловечился, страдал и воскрес в третий день, взошел на небеса и придет судить живых и мертвых, — и в Духа Святого. А говорящих, что было время, когда (Сына) не было, что Его не было до рождения и что Он родился из не-сущего, либо утверждающих, что Сын Божий существует из иной ипостаси, или сотворен, или превратен, или изменяем, — святая, кафолическая и апостольская Церковь анафематствует».

Эту веру признали и приняли, единогласно и единомысленно изложили триста восемнадцать мужей. Пять только человек, ухватившись за слово «единосущный», не принимали ее: Евсевий, епископ никомидийский, Феогнис никейский, Марис халкидонский, Феона мармарикский, Секунд птолемаидский. Ибо когда единосущным называли то, что из чего-либо есть, либо чрез отделение, либо чрез истечение, либо чрез побег, — чрез побег, например, как растение из корня, чрез истечение, как дети из отцов, чрез отделение, как два или три золотых сосуда из слитка; то они говорили, что ни по чему этому Сын не есть Сын, и оттого не присоединялись к изложенной вере. Много смеявшись над словом «единосущный», они никак не хотели подписывать дело о низложении Ария. Поэтому Собор и Арию, и всем его единомышленникам произнес анафему, прибавив к тому, что он не должен и возвращаться в Александрию, а царь издал повеление — как его, так и Евсевия и Феогниса отправить в ссылку. Но Евсевий и Феогнис, вскоре по отъезде в ссылку, прислали покаянную грамоту и, как мы скажем впоследствии, к своей вере прибавили «единосущный».

В то время Евсевий, по прозванию Памфил, бывший на Соборе и получивший жребий епископства в Кесарии палестинской, немного затруднялся и недоумевал, следует ли принять изложенную формулу веры, но потом, согласившись со многими другими, подписал ее, и список этой формулы послал к вверенному себе народу, истолковав слово «единосущный», чтобы за вставку его кто-либо не навел на него подозрения. Его послание слово в слово было таково:

«О делах созванного в Никею великого Собора касательно церковной веры, вы, возлюбленные, вероятно уже известились; потому что молва обыкновенно идет впереди подлинного сказания о событиях. Но чтобы истина путем одного слуха не дошла до вас переиначенною, мы сочли необходимым послать к вам — во-первых, предложенную нами формулу веры, во-вторых, ту, в которой к нашим выражениям сделаны и обнародованы прибавления. Формула, существо-{21}вавшая у нас, прочтена в присутствии боголюбивейшего нашего царя, признана хорошей и одобрена. Она следующего содержания:

«Как приняли мы от предшествовавших нам епископов — и при оглашении, и при восприятии крещения, как научились из божественных Писаний, как веровали и учили в пресвитерстве и в самом епископстве, так веруем и теперь, и представляем вам нашу веру. Вот она: веруем в единого Бога Отца Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; и в единого Господа Иисуса Христа, Слово Божие, в Бога от Бога, в свет от света, в жизнь от жизни, в Сына Единородного, перворожденного всей твари, Который прежде всех веков родился от Бога Отца, чрез Которого все произошло, Который для нашего спасения воплотился и пожил между человеками, и страдал, и воскрес в третий день, и восшел к Отцу, и приидет опять во славе судить живых и мертвых. Веруем и в Единого Духа Святого. Веруем, что каждый из них есть и имеет бытие, что Отец — истинно Отец, Сын — истинно Сын, Дух Святой — истинно Дух Святой. Так и Господь наш, посылая своих учеников на проповедь, сказал: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца, и Сына и Святаго Духа (Матф. 28, 19). В этом мы утвердились, это мыслим, этого и прежде держались, это будем держать и до смерти, и, стоя в этой вере, анафематствуем всякую безбожную ересь. Все это восчувствовали мы сердцем и душою, сколько знаем самих себя, все это чувствуем и теперь, и что говорим искренно, свидетельствуемся Богом Вседержителем и Господом нашим Иисусом Христом, будучи готовы доказать и убедить вас, что мы так веровали, так проповедывали и во времена прошедшие.

Выслушав это изложение нашей веры, никто не нашел в нем повода к противоречию; напротив, и боголюбивейший царь наш первый засвидетельствовал, что оно весьма верно и что он сам так же мыслит, а потому повелел присоединиться к нему всем, подписать эти догматы и быть в согласии с ними, прибавив только слово «единосущный». Это слово сам он истолковал, говоря, что единосущие разумеет не в отношении к свойствам тела, что Сын произошел от Отца не чрез разделение или отсечение, ибо нематериальная, духовная и бестелесная природа не может подлежать какому-либо свойству телесному. Но чтобы представить это, надобно выражаться языком божественным и таинственным. Так философствовал мудрейший и благочестивый царь наш, — и епископы, по поводу слова «единосущный», составили следующую формулу: {22}

«Веруем в единого Бога Отца Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; и в единого Господа Иисуса Христа Сына Божия, единородного, от Отца рожденного, то есть из сущности Отца, в Бога от Бога, в свет от света, в Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, чрез Которого все произошло как на небе, так и на земле, Который для нас, людей, и для нашего спасения сошел, воплотился и вочеловечился, страдал и воскрес в третий день, восшел на небеса и приидет судить живых и мертвых; и в Духа Святого. А говорящих, что было время, когда (Сына) не было, или что Его не было до рождения, или что Он родился из не-сущего, либо утверждающих, что Сын Божий существует из иной ипостаси, или сотворен, или превратен, или изменяем, — святая, кафолическая и апостольская Церковь анафемаствует».

Так как эта формула обнародована ими, то выражений: «из сущности Отца» и «единосущного Отцу», как у них сказано, мы не оставляем без исследования. По поводу сих выражений возникали вопросы и ответы, и значение их рассмотрено было внимательно. Именно, слово «из сущности» они признают как указание на то, что хотя Сын — от Отца, однако же Он — не часть Отца. Это и по нашему мнению хорошо соглашается со смыслом благочестивого учения, проповедующего, что Сын — от Отца, но не есть как часть Его сущности. Посему этот смысл и мы подтвердили, и следовательно, не отвергли слова «единосущие», имея в виду цель — сохранить мир и не отпасть от правого образа мыслей. Потому же приняли мы и выражение: «рожденного, несотворенного», ибо слово «творить» есть общее название прочих, сотворенных Сыном тварей, с которыми Сын не имеет никакого сходства, и следовательно, Сам не есть творение, сходное с теми, которые произведены Им, но есть сущность превосходнее всякой твари. Эта сущность, по учению божественного слова, родилась от Отца неизреченным и непостижимым для всякой сотворенной природы образом рождения. С подобным же исследованием рассмотрено и то выражение, что Сын единосущен Отцу, то есть единосущен не по образу тел и не так, как свойственно смертным животным, ибо это невозможно ни чрез разделение, ни чрез отсечение или изменение сущности и силы Отчей, потому что нерожденная природа Отца чужда всего этого. Единосущие Отцу означает то, что Сын Божий не проявляет никакого сходства с рожденными тварями, но во всех отношениях уподобляется одному Отцу — Родителю, и существует не от иной ипостаси и сущности, но от Отца. Как скоро оно изъяснено было таким образом, — мы признали за благо принять его тем более, что, {23} как мы знаем, в некоторых древних сочинениях имя «единосущный», употребляли знаменитые епископы и писатели, когда богословствовали об Отце и Сыне. Но довольно об изложенной вере, в которой все мы согласились не без исследования, но на представленных и по вышесказанным причинам одобренных основаниях. После веры достойным принятия сочли мы и обнародованное епископами анафематствование, потому что оно запрещает употреблять слова, которых нет в Писании и от которых почти произошло в Церквах все замешательство и волнение. Так как, например, ни в одной богодухновенной книге нет выражений: «из не-сущего», или «было время, когда (Сына) не было» и других за этими, то и неблагоприличным показалось говорить и преподавать их. С этим прекрасным мнением мы и потому согласились, что и прежде сего не имели обыкновения употреблять подобные выражения. К этому посланию, возлюбленные, вынудила нас необходимость: наше желание было показать вам осмотрительность нашего исследования и соглашения, и то, что с самого начала до настоящей минуты мы отстаивали свое мнение, пока в формулах представлялось нам что-нибудь не так. Когда же, по здравом исследовании смысла слов, оказалось, что эти слова сходны с теми, которые допущены в собственное наше изложение веры, — мы приняли их без спора, как не представляющие никаких затруднений» 43. Таково послание Евсевия Памфила к Кесарии палестинской. А Церкви александрийской и братиям в Египте, Ливии и Пентаполисе 44 Собор, согласно с общим мнением, писал следующее.

ГЛАВА 9

Послание Собора о том, что на нем определено, и как низложен Арий и его единомышленники

«Святой, по благодати Божией, и великой александрийской Церкви, и возлюбленным братиям в Египте, Ливии и Пентаполисе собравшиеся в Никее и составившие великий и святой Собор епископы о Господе желаем здравия.

Так как, по благодати Божией и по воле боголюбивейшего царя Константина, собравшего нас из различных городов и областей, в Никее составился великий и святой Собор, то показалось весьма нужным — послать от святого Собора грамоты и к вам, чтобы вы знали, что на нем было предложено и исследовано и что признано утвердить. Прежде всего, в присутствии боголюбивейшего царя Константина, исследован был вопрос о нечестивости и беззаконности Ария и его сообщ-{24}ников. На это все подали голос — предать нечестивое его учение анафеме. Святой Собор анафематствовал также хульные его выражения и имена, которые он употреблял для хуления Сына Божия, говоря, что Сын Божий — из не-сущего, что было время, когда Его не было, что Он произвольно может воспринимать зло и добро, что Он есть создание и тварь. Столь нечестивого учения или безумия, таких хульных выражений святому Собору даже невыносимо было слышать. Что против него, как против цели, было направлено, — вы без сомнения или уже слышали, или услышите; говорить не хотим, чтобы не подумали, будто мы нападаем на человека, понесшего за свои грехи достойное наказание. Его нечестие было так сильно, что увлекло в погибель и Феону мармарикского и Секунда птолемаидского, ибо и они подверглись тому же самому. Однако ж благодать Божия освободила нас от этого злого учения, от его нечестия и хуления и от тех лиц, которые дерзали возмущать и разделять примиренный свыше народ. Оставалось еще упорство Мелетия и рукоположенных им, но мы известим вас, возлюбленные братия, о мнении Собора и касательно этой секты. Собор желал оказать Мелетию более человеколюбия, хотя последний, судя строго, не стоил никакого снисхождения. Он останется в своем городе, но отнюдь не имеет права ни рукополагать, ни избирать, и по этому поводу не должен являться ни в селении, ни в городе, а только сохраняет одно имя своего достоинства. Поставленные же им и утвержденные таинственным рукоположением принимаются в общение, хотя в достоинстве и служении должны занимать непременно второе место после всех лиц, которые поставлены в каждом приходе и Церкви и избраны почтеннейшим сослужителем нашим Александром. Первые не имеют права ни избирать того, кто им нравится, ни предлагать имена, ни делать что-либо без согласия епископа католической, подвластной Александру Церкви; напротив, по благодати Божией и вашим молитвам, не обличенные ни в каком расколе и живущие в недрах католической Церкви неукоризненно могут и избирать, и предлагать имена лиц, достойных клира, и делать все, согласное с законом и церковным уставом. Если же кому-либо из церковников придется окончить жизнь, то в служение, вместо умершего, допускать недавно принятых, только бы они являлись достойными и избраны были народом, с согласия на то и утверждения александрийского епископа. Это позволено и всем прочим. Но в отношении к лицу Мелетия, ради прежних его беспорядков, ради безрассудного и упорного его нрава, мнение не таково: ему, как человеку, могущему снова произвести те же самые беспоряд-{25}ки, не дано никакого права и никакой власти 45. Это главным образом и собственно относится к Египту и святейшей александрийской Церкви. Что же касается до прочих узаконений и постановлений в присутствии владыки и почтеннейшего сослужителя и брата нашего Александра, то, возвратившись, он, как владыка и участник в событиях, сам подробнее донесет вам о них. Извещаем вас, что нашими молитвами решено дело и о согласном праздновании Пасхи, так что все восточные братья, прежде праздновавшие Пасху вместе с иудеями, отныне будут праздновать ее согласно с римлянами, с нами и со всеми, которые издревле хранят ее по-нашему 46. Итак, радуясь об успехе дел, о всеобщем мире и искоренении всякой ереси, примите тем с большей честью и тем с большей любовью нашего сослужителя, вашего епископа Александра, который радовал нас своим присутствием и, находясь в таком возрасте, поднял столько трудов для утверждения между вами мира. Молитесь о всех нас, чтобы признанное хорошим стояло прочно, волею Бога Вседержителя и Господа нашего Иисуса Христа, со Святым Духом, Которому слава во веки, Аминь».

Это послание Собора показывает, что анфематствованы не только Арий и его единомышленники, но и самое изложение его учения, и что епископы, согласившиеся касательно Пасхи, приняли ересеначальника Мелетия и оставили при нем сан епископа, только отняли у него право давать другому епископство. Потому-то, думаю, египетские мелетиане и доныне отделяются от Церкви, что Собор лишил Мелетия всякой силы. Надобно также знать, что свое учение Арий изложил в книге и озаглавил ее «Фалия». Характер этой книги — отрывочность и несвязность, похожая на измеренную речь, или сотадийские песни. Тогдашний Собор запретил ее. Но об утверждении мира старался писать не один Собор: и царь Константин послал в александрийскую Церковь собственную грамоту.

Послание царя

Константин Август — католической александрийской Церкви.

«Будьте здоровы, возлюбленные братия! Мы получили совершенную благодать божественного Промысла, что, избавившись от всякого обмана, признали одну и ту же веру. Наконец, дьявол в отношении к нам ничего не может сделать. Какое зло ни предпринимал он устроить нам, — все оно уничтожено в самом основании. Двоемыслие, расколы, те тревоги, тот смертельный, так сказать, яд несогласия, — все это светлая истина, по воле Божией, победила. Все мы, и по имени, {26} Единому поклоняемся, и в бытие Единого уверовали. Чтобы достигнуть этого, я, по внушению Божию, созвал в город Никею весьма много епископов, с которыми, как один из вас, считающий за особенное удовольствие быть вашим сослужителем, и сам предпринимал исследовать все, что представляло повод к обоюдности и раздвоению мыслей. Пощади нас, Божие величие! Сколько и каких ужасных хулений не произносили некоторые на великого Спасителя, на нашу надежду и жизнь, говоря и исповедуя свою веру, вопреки богодухновенным Писаниям и святой вере. Между тем как более трехсот епископов, удивительных по своей скромности и проницательности, утверждали одну и ту же веру, которая, по истинным и точным выражениям закона Божия, действительно и есть вера, нашелся один Арий, обладаемый диавольскою силою, который свое зло с нечестивым умыслом посеял сперва у вас, а потом и у других. Против этого мы приняли мысль, какую внушил нам Вседержитель. Возвратимся же к возлюбленным нашим братиям, от которых удалил нас тот бесстыдный служитель дьявола, поспешим к общему телу и искренним нашим членам, ибо и вашей проницательности, и вашей вере, и вашей святости прилично, узнав об обличенном обмане того, который оказался врагом истины, возвратиться к божественной благодати. Ведь, что показалось тремстам епископам, то не иное что есть, как мысль Божия, особенно когда волю Божию светозарно проявил просветивший ум таких и столь многих мужей Дух Святой. Посему пусть никто не колеблется в недоумении, не взвешивает их мнения, но все с готовностью вступите на путь истины, чтобы, прибыв к вам, когда бы то ни было, я мог вместе с вами принести благодарение всевидящему Богу — за то, что Он явил вам истинную веру и возвратил вожделенную любовь. Бог да сохранит вас, возлюбленные братие».

Царь написал это послание александрийскому народу с целью — показать, что определение веры производилось не просто и как-нибудь, но объявлено после долгого исследования и испытания, — и не так, что одно показано, а о другом умолчано, но взято во внимание все, долженствовавшее войти в состав догматики, и что вера не просто определена, но наперед тщательно рассмотрена, так что устранено всякое мнение, представлявшее повод к обоюдности, либо к раздвоению мыслей. А главное — суд всех собравшихся там он почитает судом Божиим и не сомневается, что согласие таких и стольких епископов установлено Духом Святым. Между тем, начальник македонской ереси Сабин с ведома не обращает на это внимания, и присутствовавших на Собор называет людьми простоватыми и невеждами, едва ли не обвиняя в невежестве и само-{27}го Евсевия кесарийского и не понимая, что, хотя бы члены Собора и действительно были просты, просвещенные однако Богом и благодатью Святого Духа, они все же не могли отступить от истины. Послушай теперь, какие узаконения излагает царь всем всюду епископам и народам во втором своем послании против Ария и его единомышленников».

Еще послание Константина

Победитель Константин, Великий, Август — епископам и народам.

«Подражая лукавым и нечестивым людям, Арий заслужил одинаковое с ними бесчестие. Поэтому, как враг богопочтения, Порфирий, написав беззаконные сочинения против служения Богу, нашел такую достойную мзду, что и сам, сделавшись ненавистным на все последующее время, сопровождается непрестанным поношением, и нечестивые книги его исчезли; так и Ария и его единомышленников нам хочется называть порфирианами, чтобы, кому они подражали, тех именем и назывались. Сверх того, если найдется какое-нибудь из сочинений Ария, то повелеваем предать его огню, чтобы, таким образом, дурное его учение не только исчезло, но и не вспоминалось, Объявляю также, что кто будет обличен в утаении написанного Арием сочинения, кто тотчас же не представит и не сожжет его, тому наказанием будет смерть; тому, немедленно по открытии вины, отсечена будет голова. Бог да сохранит вас».

Еще послание

Константин Август — Церквам.

«Зная по благополучному ходу государственных дел, сколь велика благость божественной силы, я счел нужным прежде всего иметь в виду ту цель, чтобы между всеми блаженнейшими общинами вселенской Церкви соблюдалась единая вера, искренняя любовь и единое благочестие к Вседержителю Богу. Но так как это не могло прийти в неизменный и твердый порядок, пока не сошлись бы в одно место все, или, по крайней мере, весьма многие епископы и не рассмотрели бы каждого предмета, относящегося к божественной вере, то я собрал сколь можно более епископов и, как один из всех вас (ибо признаюсь, что чувствую великое удовольствие быть вашим сослуживцем), присутствуя на Соборе сам, дотоле подвергал все надлежащему исследованию, пока угодная блюстителю всех, Богу, мысль не была озарена светом, как основание единения, так что не оставалось более места разномыслию или недоумению в рассуждении веры. На том же Соборе было ис-{28}следование и касательно святейшего дня Пасхи, и общим мнением признано за благо — всем и везде праздновать ее в один и тот же день; ибо, что может быть прекраснее и благоговейнее, когда праздник, дарующий нам надежды бессмертия, неизменно совершается всеми по одному чину и известным образом? Прежде всего показалось неприличным праздновать тот святейший праздник по обыкновению иудеев, которые, осквернив свои руки беззаконным поступком, как нечистые, справедливо наказаны душевною слепотою. Отвергнув их обыкновение, гораздо лучше будет тем же истинным порядком, который мы соблюдали с самого первого дня страстей до настоящего времени, образ этого празднования продолжить и в будущем. Итак, пусть не будет у нас ничего общего с народом иудейским, потому что нам указан Спасителем другой путь, и пред нами лежит поприще законное и соответствующее священной нашей вере. Вступая на него единомысленно, возлюбленные братья, отделимся от того постыдного общества, ибо поистине странно самохвальство иудеев, будто, независимо от их постановления, мы не можем соблюдать этого. Да и о чем правильно могут мыслить те, которые, совершив господоубийство и отцеубийство, сошли с ума и влекутся уже не здравым смыслом, а необузданным стремлением, куда бы не направляло их врожденное бешенство. Вот почему и в этом не видят они истины, но, находясь в заблуждении и стоя весьма далеко от надлежащего исправления, в одном и том же году празднуют Пасху в другой раз. Для чего следовать им, когда известно, что они страждут столь страшным недугом заблуждения? Мы, конечно, не потерпим, чтобы наша Пасха была празднуема в одном и том же году в другой раз. А если сказанного недостаточно, то ваше благоразумие само должно всячески заботиться и желать, чтобы чистые ваши души ни в чем не сообщались и не сходились с обычаями людей самых негодных. Сверх сего надобно сообразить, что в таком деле и касательно такого праздника веры поддерживать разногласие — весьма нечестиво, ибо Спаситель наш дал нам один день для празднования нашего освобождения, то есть день страстей, и благоволил, чтобы одна также была вселенская Его Церковь, члены которой, сколь ни рассеяны по многим и различным местам, согревались бы, однако ж, единым духом, то есть единой Божией волей. И так, да размыслит благоразумие вашего преподобия, как худо и неприлично то, что в известное время одни соблюдают пост, а другие совершают пиры, и что после дней Пасхи одни проводят время в празднованиях и покое, а другие держат положенные посты. Посему божественный Промысл благоволил, чтобы это было надлежащим образом {29} исправлено и приведено к одному порядку, на что, думаю, все согласятся. Когда же все это надлежало исправить так, чтобы у нас не оставалось ничего общего с господоубийцами и отцеубийцами, и когда порядок, которому в этом отношении следуют все Церкви западных, южных, северных и некоторых восточных областей империи, действительно благоприличен, а потому в настоящее время всеми признан единым, то ручаюсь, что он понравится и вашему благоразумию: ваша рассудительность, конечно, с удовольствием примет то, что единомысленно и согласно соблюдается в Риме и Африке, во всей Италии, Египте, Испании, Галлии, Британии, Ливии, в целой Греции, в областях азийской, понтийской и киликийской; она разочтет, что в поименованных местах не только большее число Церквей, но и что все они желают этого порядка, как самого лучшего. Да, кажется, и здравый смысл требует, чтобы мы не имели никакого общения с клятвопреступными иудеями. Короче говоря: по общему суду всех, постановлено святейший праздник Пасхи совершать в один и тот же день. Не годится быть различию в отношении к столь священному предмету: гораздо лучше следовать положенному мнению, в котором нет никакой примеси чуждого заблуждения и греха. Если же это так, то с радостью примите поистине небесную и божественную заповедь, ибо все, что ни делается на святых Соборах епископов, должно быть относимо к воле Божией. Посему, объявив постановления Собора всем возлюбленным нашим братьям, вы должны принять и утвердить как то, о чем говорено было прежде, так и соблюдение святейшего дня, чтобы, когда исполнится давнее мое желание — лично видеть вашу любовь, я мог вместе с вами, в один и тот же день, отпраздновать святой праздник и вместе с вами о всем радоваться, видя, что жестокость дьявола, при помощи божественной силы, укрощена нашими делами и что повсюду процветает наша вера, мир и единомыслие. Да сохранит вас Бог, возлюбленные братья».

Еще послание к Евсевию

Победитель Константин, Великий, Август — Евсевию.

«Так как злая воля и тиранство преследовали слуг Спасителя даже до настоящего времени, то я верю и совершенно убежден, возлюбленный брат, что все церковные здания либо от нерадения разрушились, либо от страха грозной несправедливости содержатся в неприличном виде. Ныне же, когда свобода возвращена и тот змей — гонитель Лициний провидением великого Бога и нашим служением удален от управления государства, я думаю, для всех сделалась явной божественная {30} сила, и следовательно, павшие по страху и неверию, либо слабости, узнав истинного Бога, обратятся к истинному и правильному образу жизни. Поэтому и сам ты, как предстоятель Церкви, знай, и другим смиренным предстоятелем — епископам, пресвитерам и диаконам напомни, чтобы они усердно занимались созиданием церквей, либо исправляя, какие есть, либо распространяя их, либо, по требованию нужды, строя новые. В чем же встретится надобность, того и сам, и чрез тебя другие — испрашивайте от правителей и областного начальства, ибо им предписано с совершенным усердием исполнять все, что будет сказано твоим преподобием. Бог да сохранит тебя, возлюбленный брат».

Так писано было к епископам каждой епархии о построении церквей. А что писал царь Евсевию палестинскому о приготовлении священных книг, легко узнать из самого его послания.

Победитель Константин, Великий, Август — Евсевию

кесарийскому

«В соименном нам городе, по промышлению Спасителя Бога, к святейшей Церкви присоединилось великое множество людей, так что, с быстрым приращением всего, оказывается весьма нужным и умножение здесь церквей. Итак, прими со всею готовностью наше решение. Нам показалось приличным объявить твоему благоразумию, чтобы ты приказал опытным и отлично знающим свое искусство писцам написать на выделанном пергаменте пятьдесят томов, удобных для чтения и легко переносимых для употребления. В этих томах должно содержаться божественное Писание, какое, по твоему разумению, особенно нужно иметь и употреблять в Церкви. Для сего от нашей кротости послано указание к правителю округа, чтобы он озаботился доставкой тебе всего нужного для их приготовления. Наискорейшая же переписка их будет зависеть от твоих хлопот. Для перевозки написанных томов, это письмо наше даст тебе право взять две общественные повозки, на которых особенно хорошо написанные свитки легко будет тебе доставить ко мне. Такое дело исполнит один из диаконов твоей Церкви и, по прибытии к нам, испытает наше человеколюбие. Бог да сохранит тебя, возлюбленный брат» 47.

Еще послание к Макарию

Победитель Константин, Великий, Август — Макарию Иерусалимскому.

«Благость Спасителя нашего столь велика, что, кажется, никакое слово недостаточно для достойного описания настоя-{31}щего события. Знамение святейших страстей 48, скрывавшееся так долго под землею и остававшееся в неизвестности в продолжение целых веков, наконец, чрез низложение общего врага 49, воссияло для освободившихся от него рабов Господних и поистине служит предметом выше всякого удивления. Если бы теперь со всего света собрались в одно место все так называемые мудрецы и захотели сказать что-либо достойное события, то не могли бы и кратко очертить его. Это чудо во столько выше всякой природы, вмещающей в себе человеческий смысл, во сколько небесное превосходнее человеческого. Посему первая и единственная цель моя всегда была та, чтобы вера в истину ежедневно подтверждалась новыми чудесами и чтобы таким образом наши души со всяким смиренномудрием и единомыслием ревновали о сохранении святого закона. Я хочу убедить тебя особенно в деле очевидном для всякого, то есть что у меня более всего заботы, как бы святое место, по воле Божией очищенное от постыдных принадлежностей капища 50, будто от какой тяжести, то место, которое, по суду Божию, было с самого начала святым, а когда вера в спасительные страдания озарилась чрез него новым светом, сделалось еще священнее, и как бы это место украсить превосходными зданиями. Поэтому твоя прозорливость должна так распорядиться и о всем необходимом иметь такое попечение, чтобы не только самый храм был великолепнее всех храмов, но и другие при нем здания были бы гораздо превосходнее самых прекрасных по городам строений. Что касается до возведения и изящной отделки стен, то знай, что заботу об этом мы возложили на главного управляющего теми славными областями, друга нашего Дракилиана, и на правителя вашей провинции. По требованию моего благочестия, приказано, чтобы их попечением немедленно доставляемы были тебе и художники, и ремесленники, и все, по усмотрению твоей прозорливости, необходимое для постройки. Что же касается до колонн и мрамора, то какие признаешь ты драгоценнейшими и полезнейшими, рассмотри обстоятельно и, нимало не медля, пиши ко мне, чтобы из твоего письма я видел, сколько каких требуется материалов, и отовсюду доставил их, ибо самое дивное место в мире должно быть и украшено, как следует. Сверх того хочу знать, какой нравится тебе свод храма, мозаичный или отделанный иначе. Если мозаичный, то прочее в нем можно будет украсить золотом. Твое преподобие в самом скором времени имеет известить вышеупомянутых судей, сколько потребуется ремесленников, художников и каковы будут издержки. Постарайся также немед-{32}ленно донести мне не только о мраморе и колоннах, но и о мозаике, какую признаешь лучшей. Да сохранит тебя Бог, возлюбленный брат!»

Писал царь и другие послания вроде речей против Ария и его единомышленников, смеясь над ним и поражая его некоторым родом иронии, и эти послания рассылал всюду по городам. Писал он даже и к никомидийцам против Евсевия и Феогниса и порицал злонравие Евсевия, не только как арианина, но и как такого человека, который некогда, благоприятствуя тирану, строил коварства ко вреду дел Константина 51. Но так как эти послания длинны, то я признал лишним дать им место в своей истории. Кто хочет, может отыскать их и прочитать. Довольно об этом.

ГЛАВА 10
О том, что на Собор царь вызвал и новацианского епископа Акесия

Ревность царя побуждает меня упомянуть и о другом обстоятельстве, показывающем, как сердце его заботилось о мире. Имея попечение о церковном единомыслии, он призвал на Собор и епископа новацианской секты 52 Акесия, и как скоро символ веры был написан Собором и подписан, спросил его, согласен ли и он с этой верой и с определением касательно праздника Пасхи. На это Акесий отвечал: «Постановленное Собором, государь, нисколько не ново; так веровали и прежде, с самого начала: символ веры и время празднования Пасхи я принял от времен апостольских». А когда царь опять спросил, для чего же отделился он от общения, тот упомянул о событиях в годы гонения 53 Деция и произнес формулу старого своего правила, что согрешившие после крещения, каковой грех божественное Писание называет грехом смертным, не должны быть допускаемы к участию в божественных таинствах, но должны быть располагаемы к покаянию и надежду отпущения получать не от иереев, а от Бога, имеющего силу и власть отпускать грехи. Когда он сказал это, царь отвечал: «Поставь лестницу, Акесий, и взойди один на небо». Об этом не упомянул ни Евсевий Памфил, ни кто другой. Но я слышал это от человека, никак не обманывавшегося, — от глубокого старца, когда он рассказывал о событиях на Соборе. Догадываюсь, что умолчавшие о сем обстоятельстве находились в тех же условиях, в каком находятся многие писатели историй, то есть, они часто делают пропуски либо по неудовольствию к кому-нибудь, либо по благорасположению. Но довольно об Акесии. {33}

ГЛАВА 11
О епископе Пафнутии

Выше мы обещались упомянуть о Пафнутии и Спиридоне, теперь пришло время сказать о них. Пафнутий был епископом одного города в верхней Фиваиде, и стяжал такую любовь от Бога, что творил дивные знамения. Во время гонения у него избоден был глаз. Царь весьма уважал сего мужа, очень часто приглашал его во дворец и лобызал избоденный глаз его. Такова была благочестивая любовь царя Константина! О Пафнутии довольно бы и одного этого. Но я расскажу еще, что, по его совету, сделано было в пользу Церкви и для благочестия непосвященных. Епископам думалось ввести в Церковь новый закон, чтобы посвященные — разумею епископов, пресвитеров и диаконов — не спали вместе с женами, на которых женились, быв еще мирянами. Когда начали об этом рассуждать, Пафнутий стал среди сословия епископов и громко воззвал: «Не возлагайте тяжкого ига на мужей посвященных, честен брак и ложе не скверно. Как бы, от избытка строгости, они не причинили вреда Церкви, ибо не все могут перенести подвиг бесстрастия. Может быть, чрез это не сохранится и целомудрие каждой жены (а целомудрием называл он соитие с законною женою). Довольно, если вступивший уже в клир, по древнему преданию Церкви, не вступит в брак. А кто однажды поял жену еще прежде, быв мирянином, тот отнюдь не должен оставлять ее». И это говорил человек, не знавший брачных уз, или просто сказать, не знавший жены, ибо с детства воспитывался в ските и целомудрием славился более, чем кто-нибудь. Все сословие посвященных согласилось с мнением Пафнутия, и вопрос об этом был предан молчанию; только предоставлено было расположению желающих удаляться от сожития с женами. Вот все о Пафнутии.

ГЛАВА 12
О кипрском епископе Спиридоне

Теперь о Спиридоне. Этот пастырь обладал такой святостью, что удостоился пасти и человеков. Получив епископство над одним из городов Кипра, по имени Тримифунт, он в епископском сане, по великому смирению, не переставал пасти и овец. О нем сохранилось много рассказов, но, чтобы не удалиться от предположенного предмета, я припомню один или два. Однажды в полночь воры вошли потихоньку в овчарню и старались похитить овец. Но Бог, хранящий пастыря, сохра-{34}нил и овец его, — воры невидимою силою очутились привязанными к овчарне. Между тем настало утро, и пастырь пошел к стаду; когда же увидел он, что у хищников руки связаны назад, тотчас узнал, что случилось, и, помолившись, развязал их и долго усовещивал, внушая им доставить себе пропитание законными трудами, а не брать чужого беззаконно. Потом, подарив им овна и отпуская их, ласково сказал: «Пусть же не напрасно бодрствовали вы». Это — одно из чудес Спиридона, а другое было таково. Была у него дочь девица, наследовавшая набожность своего отца, по имени Ирина. Кто-то знакомый отдал ей для хранения драгоценное украшение, но она, признав безопаснейшим хранилищем землю, спрятала взятую вещь в земле и вскоре потом умерла. Чрез несколько времени пришел тот, кто отдал свою вещь и, не нашедши уже девицы, приступил к отцу — частью с обвинением, частью с просьбою. Старец, который утрату дателя почитал собственным несчастьем, пошел на могилу дочери и молил Бога, чтобы Он прежде времени показал обетованное воскресение. Надежда его не обманула: девица тотчас явилась отцу живою и, означив место, где спрятала украшение, опять скрылась. Такие-то мужи сияли в Церквах во времена царя Константина. Это я и сам слышал от многих жителей Кипра, и читал в латинском сочинении одного пресвитера Руфина 54. Из сего сочинения я заимствовал как это, так и нечто другое, о чем вскоре буду рассказывать.

ГЛАВА 13
О монахе Евтихиане

Слышал я и о боголюбезном муже Евтихиане, который процветал в те же времена и, принадлежа к церкви новацианской, совершал подобные сказанным чудеса. Но кто мне повествовал о нем, скажу определенно, не буду скрывать, хотя и не понравлюсь кому-нибудь. Был некто глубокий старец, Авксанон, пресвитер новацианской церкви. Он-то, еще в раннем возрасте находившийся на Соборе вместе с Акесием, рассказал мне все, что касалось Акесия. Авксанон от тех времен дожил до царствования Феодосия Младшего 55 и, когда я был еще очень молод, повествовал мне об Евтихиане и много беседовал об обитавшей в нем Божией благодати. Одно достопамятное событие произошло, говорил он, в царствование Константина. Некто из числа телохранителей, которых Константин почитал своими домашними, подвергшись подозрению в тиранстве, убежал. Царь разгневался и приказал умертвить {35} его, где бы он ни был отыскан. Быв найден в Вифинии близ Олимпа, беглец был закован в тяжелые оковы и заключен в темницу. В то время около горы Олимпа находился и Евтихиан, совершая подвиг уединенной жизни и врачуя тела и души многих приходивших к нему людей. При нем был и многолетний старец Авксанон, тогда еще юноша, учившийся монашескому житию. К этому Евтихиану многие приходили и просили его освободить узника чрез свое ходатайство пред царем, потому что до слуха царя дошли совершаемые им чудеса. Евтихиан охотно обещался идти к царю; но так как узник от своих уз терпел нестерпимую боль, то просившие за него говорили, что смерть, угрожаемая самыми узами, предварит и назначенную царем казнь, и ходатайство за него. Евтихиан послал просить стражей об освобождении человека, но когда те отвечали, что, освободив его, они подвергнутся беде, пустынник сам, в сопровождении Авксанона, явился у темницы. Однако стража не соглашалась отворить ее. Тогда обитавшая в Евтихиане благодать обнаружилась яснее: двери темницы отверзлись сами собою несмотря на то, что ключи от нее находились у стражей. Евтихиан, вместе с Авксаноном, вошел, — и, к удивлению многих присутствовавших, узы с узника спали также сами собою. После сего он, в сопровождении Авксанона, отправился в древнюю Византию, названную потом Константинополем, и, принятый во дворце, избавил от смерти человека, ибо царь, из уважения к сему мужу, охотно согласился на его просьбу.

Это случилось уже впоследствии; а тогда бывшие на Соборе епископы, написав и другие постановления, которые обыкновенно называли они правилами, возвращались опять в свои города. Для читателей любознательных, думаю, приятно будет, если я перескажу здесь самые имена собравшихся в Никее епископов, какие можно было узнать, а также если упомяну, из которой епархии, либо города приехал каждый епископ, и означу время, когда они собрались. Осия, епископ кордовский из Испании; Витон и Викентий, римские пресвитеры; Александр египетский; Евстафий, епископ великой Антиохии; Макарий Иерусалимский, Гарпократион, епископ Кинополиса и прочие, имена которых вполне значатся в сборнике александрийского епископа Афанасия. Что же касается до времени Собора, то самая повестка его показывает, что он состоялся в консульство Павлина и Юлиана, в двадцатый день месяца мая; а это был 636-й год от Александра, царя македонского 56. Так окончился никейский Собор. Надобно знать, что после Собора царь отправился в западные области империи 57. {36}

ГЛАВА 14

О том, что Евсевий никомидийский и Феогнис никейский, отлученные за единомыслие с Арием, впоследствии прислали покаянные прошения и, согласившись с изложенной верой, снова получили свои престолы

Евсевий и Феогнис, прислав к главным епископам покаянную грамоту, по царскому указу, были вызваны из ссылки и, изгнав рукоположенных вместо себя — Евсевий Амфиона, а Феогнис Христа, снова вступили в управление своими Церквами 58. Список их грамоты есть следующий:

«Осужденные вашим благоговением за известную вину, мы уже должны молчаливо выполнять приговор святого суда вашего. Но так как нелепо было бы молчанием подавать повод к клевете на себя, то доносим, что мы сошлись с вами в вере и, рассмотрев значение единосущия, ни в чем не следуем ереси и совершенно склонились к миру. Для безопасности Церквей, припоминая все, представлявшееся нашему уму, и удовлетворяя тем, которые чрез нас должны убедиться в вере, мы подписали символ, а анафематствования не подписали — не потому, что осуждали веру, но потому, что не верили, будто осужденный действительно таков, ибо частным образом из его к нам посланий и из личных бесед с ним ясно видели, что он не таков. А дабы святой ваш Собор убедился, что мы не противимся вашим приговорам, но соглашаемся с ним, мы восполняем свое согласие и этою грамотою, побуждаясь к этому не тягостью ссылки, а желанием освободиться от подозрения в ереси. Так что если вы удостоите нас ныне свидания с собою, то увидите, что мы во всем согласны с вашими определениями. Когда уже вашему благоснисхождению угодно было удостоить человеколюбия и вызвать из ссылки того, кто был первый осужден в этом, то после человека, казавшегося виноватым, а потом вызванного и оправдавшегося в том, в чем был обвиняем, после этого человека нелепо было бы нам молчать и давать повод к обличению самих себя. Итак, со свойственным вам Христолюбивым благоснисхождением благоволите напомнить об этом самому боголюбезному царю и, представив ему наши прошения, произнесите поскорее благоприличное вам о нас суждение».

Такова покаянная песнь Евсевия и Феогниса! Из ее слов я догадываюсь, что обнародованную веру они подписали, а с определением о низложении Ария согласиться не хотели, и что Арий возвращен был из ссылки прежде их. Впрочем, если это и справедливо, все же однако возбранено было ему вступить в александрийскую Церковь, как видно из того, что впоследствии он {37} прибег к притворному раскаянию и сим путем домогался входа и в Церковь, и в Александрию. Но об этом скажем в своем месте.

ГЛАВА 15

О том, что после Собора, когда Александр скончался, епископом поставлен был Афанасий

Вскоре после сего александрийский епископ Александр скончался, предстоятелем Церкви сделан был Афанасий 59. Руфин рассказывает, что, будучи еще ребенком, Афанасий со своими сверстниками уже играл в священную игру: это было подражание священству и сословию посвященных. В сей игре Афанасий получал престол епископа, а из прочих детей каждый представлял либо пресвитера, либо диакона. Такую игру дети повторяли всякий раз в тот день, когда совершаема была память мученикам и епископа Петра. В это время александрийский епископ Александр, проходя мимо, увидел игру детей и, призвав к себе их, спрашивал у каждого, которое лицо кто из них представлял в игре, и по игре старался предузнать что-нибудь касательно их особенностей. Он приказал также водить этих детей в церковь и учить их, особенно же Афанасия. Последнего, когда он пришел в совершенный возраст, Александр рукоположил в диакона и взял с собою в Никею как помощника себе на тамошнем Соборе. Так говорит об Афанасии в своих сочинениях Руфин и это не невероятно, потому что о подобных вещах рассказывают нередко. Но довольно об этом.

ГЛАВА 16
О том, как царь расширил прежнюю Византию и назвал ее Константинополем

Между тем, царь после Собора проводил время в радости; совершив же праздник двадцатилетия 60, тотчас приступил к созданию церквей и делал это как по другим городам, так и в соименном себе городе. Окружив этот город большою стеною и украсив различными зданиями, он расширил его, сравнял с царственным Римом и, переименовав в Константинополь, предписал законом называть его вторым Римом 61. Этот закон выбит был на каменном столбе и для всеобщего сведения выставлен на так называемом военном поле близ конной статуи царя. Создав в сем городе две церкви, одну наименовал он храмом мира, а другую храмом Апостолов, и не только возвышал, как сказано, дела христиан, но и разрушал памятники {38} язычества. Так, например, идольские изваяния выставил он на народ для украшения Константинополя, а дельфийский треножник 62 поставил, наконец, в ипподром. Говорить об этом теперь кажется делом лишним, потому что прежде видишь это, чем слышишь; но тогда подобные явления способствовали великому успеху христианства. Во времена царя Константина как многое другое, так и это было орудием Божия Промысла. В память сих царских дел Евсевий Памфил велеречиво написал похвальное слово. Не неуместно будет, думаю, и нам сказать о том же, как можем, несколько слов.

ГЛАВА 17

О том, как мать царя Елена, прибыв в Иерусалим, искала крест Христов и, нашедши его, создала церковь

Мать царя Елена 63, во имя которой царь прежнее селение Дрепану сделал городом и назвал Еленополисом, получив наставление во сне, отправилась в Иерусалим. Нашедши же его, по пророку, пустым, яко овощное хранилище (Пс. 78, 2), она начала ревностно искать гробницу, где Христос был погребен и воскрес и, хотя с трудом, однако, при помощи Божией, отыскала. А какая была причина затруднения, скажу кратко. Мудрствующие о Христовом чтили эту гробницу со времени страстей; а убегающие от Христа зарыли то место и, построив на нем капище Афродиты, поставили идола, чтобы истребить самую память о месте. В древности все это им удалось. Но матери царя дело стало известно. Сняв идола, откопав и очистив место, она нашла в гробнице три креста: один — преблаженный, на котором висел Христос, а прочие, на которых распяты были и умерли два разбойника. Вместе с ними найдена и дощечка Пилата, на которой распятого Христа провозглашал он в разных письменах царем иудейским. Но так как все еще неизвестен был крест искомый, то мать царя обуяла немалая скорбь. От этой скорби вскоре, однако, избавил ее иерусалимский епископ, по имени Макарий. Он разрешил недоумение верою, то есть просил у Бога знамения и получил его. Это знамение состояло в следующем: в той стране одна жена одержима была долговременной болезнью, и наконец, находилась уже при смерти. Епископ вознамерился поднести к умирающей каждый из тех крестов, веруя, что, коснувшись креста драгоценного, она выздоровеет. Надежда не обманула его. Когда подносили к жене два креста не господних, умирающей нисколько не было лучше, а как скоро поднесен был третий, {39} подлинный — умирающая тотчас укрепилась и возратилась к совершенному здравию. Таким-то образом найдено древо креста. Между тем, мать царя предложила создать на месте гробницы многоценный молитвенный дом и, построив его против того древнего разрушенного Иерусалима, назвала Иерусалимом новым. Что же касается креста, то одну часть его, положив в серебряное хранилище, оставила она там, как памятник для последующих историков, а другую послала к царю. Приняв эту часть и совершенно веря, что город, в котором будут хранить ее, опасается за свою судьбу, царь скрыл ее в своей статуе. А его статуя, утвержденная на высокой порфировой колонне, находилась в Константинополе, среди так называемой Константиновой площади. Это написал я хотя и по слуху, однако о подлинности сего события говорят почти все жители Константинополя. Константин получил также и гвозди, которыми прибиты были ко кресту руки Христовы, ибо мать и их нашла в гробнице и послала сыну. Из них он сделал шишак и забрало, и употреблял это во время войны. Все материалы для постройки церквей царь доставлял сам, и писал епископу Макарию о поспешном созидании их. А мать царя, выстроив новый Иерусалим, предначертала создать не меньшую Церковь и в пещере вифлеемской, где произошло рождение Христа по плоти. И не только здесь, даже на горе вознесения. Она в этом отношении была до того набожна, что и молилась, стоя в ряду жен, и дев, вписанных в канон церквей, приглашала к своему столу и, служа им сама, приносила на стол яства. Много также делала она подарков церквам и бедным людям и, проведши жизнь благочестиво, скончалась в возрасте восьмидесяти лет. Тело ее было перенесено в царственный город, новый Рим, и положено в царских гробницах.

ГЛАВА 18

Как и царь Константин, разрушив капища язычников, в разных местах создал много церквей.

После сего царь, показывая еще более заботливости о делах христиан, совершенно отверг богослужение язычников. С этого времени запретил он единоборство и начал вносить в храмы (богов) собственные изображения. А когда язычники говорили, что Нил поднимает свои воды и орошает Египет, повинуясь Серапису 64, потому что нилометр 65 вносили они в храм Сераписа, то Константин приказал перенести его в церковь александрийскую. И хотя языческая хвастливость утверждала, что, по воле разгневанного Сераписа, Нил не поднимет {40} вод своих, однако же наводнение и в следующем году, и после того было, как и теперь. Таким образом, самое дело показало, что разлив Нила зависит не от языческого обряда, а от воли Промысла. В то самое время сделали набег на Римскую землю варвары, то есть сарматы и готы, но предложения царя касательно церквей не нашли в этом никакого препятствия. Он показал приличную заботливость о том и другом деле. Веруя в трофей христианства, варваров разбил он столь сильно, что отнял у них право на получение и того золота, какое обыкновенно выдавали им прежние государи 66. Мало того, претерпев неожиданное поражение, они тогда в первый раз приняли спасавшую Константина христианскую веру 67. А между тем созидал он и другие церкви, и одну у так называемого мамврийского дуба, где, по свидетельству священного Писания, Авраам принял в гости ангелов 68. Узнав, что у мамврийского дуба поставлены жертвенники и приносятся языческие жертвы, царь укорял в своем послании кесарийского епископа Евсевия и повелел жертвенник ниспровергнуть, а подле дуба создать дом молитвы. Другую церковь приказал он построить в Илиополисе финикийском по следующей причине: жители Илиополиса в древности имели у себя законодателя; какого был он нрава, не знаю, хотя его нрав виден уже из нравственности города. Отечественный закон повелевал быть у них общим женам. Поэтому дети в их стране носили значение неопределенное, ибо между родителями и детьми не было никакого различия. Дев отдавали они для любодеяния приходившим туда иностранцам. И этот обычай шел у них из древности. Все это царь старался уничтожить. Истребляя мерзость постыдных дел законом честности, он привел это племя к самосознанию, построил ему церкви, приказал рукоположить епископа и священный клир, и таким образом умерил злонравие илиополисцев. То же почти сделал он и в Афаке ливанской, то есть, разрушив капище Афродиты, истребил совершавшиеся там невыразимо бесстыдные пороки. А что уже говорить о том, как он изгнал из Киликии пифонского демона 69, приказав разрушить до основания дом, в котором этот демон имел пребывание? Любовь царя к христианству была столь велика, что перед наступлением персидской войны, устроив из пестрой ткани палатку, представлявшую подобие церкви, он приказал носить ее за войском, как некогда делал Моисей в пустыне, чтобы в местах самых пустынных иметь удобоприготовляемую храмину для молитвы. Впрочем, война тогда далеко не пошла; страх, внушаемый царем, скоро угасил ее. А что царь заботился и об основании городов и что городами сделал многие селения, как, {41} например, Дрепану городом, соименным матери, а палестинскую Констанцию, по имени своей сестры Констанции, — о том писать здесь, думаю, неуместно, ибо мы не предполагали перечислять дела царя, не относящиеся к христианству, но намерены были упоминать только о тех, которые касались церквей. Итак, славные подвиги царя в ином роде, как предметы, требующие особенного занятия, я оставляю другим, которые могут описывать их; и мне пришлось бы молчать, если бы в Церкви не возникло разделений и беспокойств. Когда предмет не представляет событий, говорить не нужно. Но так как диалектика и суетное обольщение возмутили и рассеяли апостольскую веру христианства, то, чтобы события в Церквах не пришли в забвение, — я счел долгом передать их в сочинении, ибо сведение о них, вознаграждаясь похвалою от многих других, и самого сведущего делает осмотрительнее; оно научает его не колебаться, когда в рассказ вкладывается какое-либо пустословие.

ГЛАВА 19
Каким образом во времена Константина приняли христианство многие внутри Индии

Теперь надо упомянуть и о том, как во времена царя распространялось христианство, ибо к этому времени относится начало христианской веры у внутренних индийцев и иберийцев. Наперед скажу кратко, почему я прибавил слово «внутренних». Когда Апостолы, по жребию, расходились к разным народам, Фома получил жребий апостольства в Парфии, Матфей в Эфиопии, а Варфоломей в смежной с нею Индии. Однако же до времени Константина учение христианства еще не просветило Индии внутренней, заключающей в себе многие племена варваров, говорящих разными языками. Теперь расскажу, какая была причина, что и они приняли христианскую веру. Один философ Мероний, родом тирянин 70, отправлялся обозревать страну индийцев и соревновал в этом философу Митродору, который прежде его обозревал Индию. Взяв с собою двух мальчиков, своих родственников, несколько знавших греческий язык, он переехал в эту страну на корабле и, обозревая все, что хотел, прибыл для закупки съестных припасов в одно место, имеющее безопасную пристань. Случилось, что около того времени мирные договоры между римлянами и индийцами расторглись. Поэтому индийцы, взяв философа и других сопутников его плавания, кроме двух родственных ему мальчиков, всех их умертвили, а двух мальчиков, оставленных живыми, из жалости к их возрасту, принесли в {42} дар индийскому царю. Полюбовавшись видом отроков, царь одного из них, по имени Эдессия, сделал виночерпием при своем столе, а другому, называвшемуся Фрументием, приказал смотреть за царским архивом. Вскоре потом, умирая, он завещал своему сыну, бывшему еще ребенком, и своей жене отпустить их на волю. Но жена царя, у которой сын был так мал, стала просить их, чтобы они пеклись о нем, пока он не вступит в совершенный возраст. Повинуясь царице, юноши заботились о делах царя. Особенно же распоряжался всем Фрументий. Он старался расспрашивать прибывавших в ту страну римских торговцев, не найдет ли между ними кого из христиан. Нашедши же и открыв им, кто такой сам он, убеждал их избирать отдельные места собрания для совершения христианских молитв, а по прошествии некоторого времени построил и церковь. Тогда эти христиане огласили и сделали участниками в своих молитвах несколько человек из индийцев. Между тем, сын царя достиг совершеннолетия, и Фрументий, сдав ему дела доброго управления, возвратился в свое отечество. Царь, вместе с матерью, упрашивал его остаться, но не превозмог настойчивого желания обоих юношей. Эдессий спешил в Тир увидеть родителей и родственников, а Фрументий в Александрию. Здесь, пришедши к епископу Афанасию, который тогда только что получил престол епископский, он донес ему о событии, о своем отъезде и о том, что индийцы, как он надеется, приняли христианство, а потому просил послать к ним епископа и клир, и отнюдь не презирать людей, могущих получить спасение. Афанасий, взяв во внимание пользу, располагал самого Фрументия к принятию епископства и говорил, что у него нет человека способнее его. Так и сталось. Удостоенный епископства, Фрументий опять прибыл в страну индийцев, сделался проповедником христианства и соорудил там много молитвенных домов. При помощи Божией благодати, он творил немало знамений и, вместе с душою, часто исцелял тела людей. Руфин говорит, что это слышал он в Тире от Эдессия, который впоследствии удостоился также священства.

ГЛАВА 20
Каким образом приняли христианство иберийцы

Теперь пора уже рассказать, как в то же время 71 обратились к христианству и иберийцы. Одна женщина, проводившая чистую и целомудренную жизнь, по воле Божия Промысла, сделалась пленницей иберийцев. Эти иберийцы (поселение иберийцев Испанских) живут по берегам Эвксинского {43} Понта72. Среди сих варваров жена-пленница предалась любомудрию, то есть совершала великие подвиги воздержания, проводила время в хранении глубокого поста и в непрестанных молитвах. Видя это, варвары удивлялись странности ее поведения. Случилось, что сын царя, малолетний ребенок, впал в болезнь. По обычаю той страны, жена царя посылала свое дитя лечиться у других женщин — надеясь, что, может быть, они знают из опыта какое-нибудь средство против болезни. Но к кому ни водила его кормилица, ни от одной женщины не получил он исцеления. Наконец, привели его к пленнице. Она, в присутствии многих женщин, не дала ему никакого материального средства, да и не знала; но, взяв ребенка, положила его на постель, сплетенную из волос, и только сказала: «Христос, исцеливший, говорят, многих, исцелит и этого младенца». Когда, после сих слов, начала она молиться и призывать Бога, дитя вдруг выздоровело и с того времени чувствовало себя хорошо. Молва о том дошла до других варварских женщин и до самой царицы, и пленница сделалась более известной. Вскоре после сего случая и царица, впав в болезнь, приглашала к себе пленную женщину; а когда, по скромности своего нрава, она отказалась, сама была принесена к ней. Пленница сделала с нею то же, что прежде с ребенком — и больная тотчас выздоровела и благодарила женщину. Но это не мое дело, отвечала женщина, это дело Христа, Который есть Сын Бога, Сотворившего мир, и убеждала называть и признавать его истинным Богом. Удивившись скорому выздоровлению своей жены от болезни и узнав, кто врачевал ее, иберийский царь наградил пленницу дарами. Но она сказала, что не имеет нужды в богатстве, что ее богатство — благочестие, и что для нее будет великий дар, если царь признает того Бога, которого признает сама она. Сказав это, пленница отослала назад царские подарки. Царь скрыл ее слова в душе своей. Через день выехал он на охоту, и вот что случилось. Вершины гор и ущелья, где он охотился, покрылись тучею и непроницаемым мраком. Поэтому и охота была невозможна, и дорога неисходима. В столь трудных обстоятельствах, он долго взывал к богам, которых чтил, но не было успеха; наконец, привел себе на мысль Бога пленницы и просил Его помощи. Едва лишь начал он молиться, как мрак, произведенный тучею, рассеялся. Дивясь этому событию, царь весело возвратился домой и о случившемся рассказал своей жене; потом немедленно призвал пленницу и спрашивал, кто чтимый ею Бог. Представ пред лицом царя, она сделала и его проповедником Христа, ибо, через посредство благочестивой женщины {44} уверовав во Христа, он созвал всех подвластных себе иберийцев и, возвестив им об обстоятельствах исцеления своей жены и сына, и даже о том, что случилось с ним во время охоты, убеждал их чествовать Бога пленницы. Таким образом оба они начали проповедывать Христа — царь мужьям, а женщина — женам. Узнав потом от пленницы о форме церквей у римлян, он приказал построить молитвенный дом и предписал немедленно приготовить все нужное для постройки. Здание воздвигалось. Когда художники старались уже поставить колонны, Промысл Божий опять устроил нечто для привлечения жителей к вере. Одна из колонн оставалась неподвижною, так что не находили никакого средства для приведения ее в движение: канаты рвались и самые машины разрушались. Строители отказались и ушли. Тут открылась вера пленницы. Ночью, неведомо для всех, она пришла на место и провела там всю ночь в молитве. Тогда, по воле Божия Промысла, колонна начала подниматься и остановилась в воздухе выше основания, никак не касаясь подставки. Наступил день, и царь, знавший искусство домостроительства, прибыл на место постройки; увидев же, что колонна висит над своим основанием, и сам поражен был этим событием, и находившиеся с ним, особенно, когда вскоре, пред их очами, она спустилась на свое основание и стала. Тут поднялись восклицания, все веру царя стали называть истинною и прославлять Бога пленницы, все, наконец, уверовали и с великим усердием поставили прочие колонны. Итак, это дело вскоре было окончено и отправлено посольство к царю Константину. Послы просили на будущее время союза с римлянами и говорили, что они принимают епископа и священный клир, ибо искренно уверовали во Христа. Руфин пишет, что он узнал это от Вакурия, который прежде был иберийским князем, потом прибыл к римлянам, сделан начальником палестинских границ, и наконец вождем войск, и помогал царю Феодосию в войне против тирана Максима. Таким-то образом во времена Константина приняли христианство и иберийцы.

ГЛАВА 21
О монахе Антонии

Излишнее дело — говорить, каков был в те же времена монах египетской пустыни Антоний 73, который, обнажая хитрости и коварства демонов, видимо сражался с ними и совершал много чудес, потому что его жизнь уже описана в особой книге александрийским епископом Афанасием 74. Та-{45}кие-то носители благ славились в одно и то же время Константинова царствования.

ГЛАВА 22
О Манесе, начальнике ереси манихейской, и о том, откуда он происходил

Но между доброю пшеницею обыкновенно растут и плевелы, потому что добрых любит подстерегать ненависть. Немного ранее времени Константина, к христианству истинному начало прививаться христианство язычествующее, как к пророкам прививались лжепророки, к апостолам — лжеапостолы; ибо тогда к христианству манихей 75 приноравливал учение языческого философа Эмпедокла, о чем Евсевий Памфил хотя и упомянул в седьмой книге своей «Истории», но не рассказал подробно. Посему я считаю необходимым восполнить пропущенное, ибо тогда будет известно, кто был манихей и откуда, что отважился на такую дерзость. Один скифский сарацин 76 имел у себя женою пленницу из верхних Фив. Ради нее поселившись в Египте и получив египетское образование, он начал вводить в христианство мнения Эмпедокла и Пифагора, именно утверждал, что есть два начала: доброе и злое, подобно тому, как Эмпедокл злое называл враждою, а доброе — дружбою. Учеником этого скифянина был Будда, прежде называвшийся Теревинфом. Будда переехал в Вавилонию, населенную персами, и стал рассказывать о себе много удивительного, говоря, что родился от девы и воспитан в горах. Он написал четыре книги и одну из них назвал книгою о таинствах, другую — евангелием, третью — сокровищем, четвертую — главами. Некогда показывая вид, что совершает тайные посвящения, Будда низвержен был духом и таким образом погиб. Одна женщина, у которой имел он пристанище, погребла его и, взяв его деньги, купила на них семилетнего ребенка, по имени Куврик. Впоследствии, отпустив это дитя на волю и научив грамоте, она умерла и оставила ему все деньги Теревинфа и книги, которые написал он, воспитываясь у скифянина. Вольноотпущенный Куврик взял все это и, переехав в Персию, переменил свое имя, стал называться Манесом, а книги Будды, или Теревинфа, людям, которые были обманываемы им, выдавал за свои. Содержание этих книг, судя по их словам, было христианское, а по догматам — языческое, ибо манихей, как безбожник, убеждал чтить многих богов, учил поклоняться солнцу, вводил судьбу, уничтожал в нас свободу и, следуя мнениям Эмпедокла, Пифагора и египтян, явно преподавал {46} превращение тел одних в другие. Не допускал он также, что Христос был во плоти, но называл его призраком, отвергал закон и пророков, а себя называл утешителем, что все чуждо православной церкви, даже в своих посланиях дерзал именовать себя Апостолом. Но за такие обманы манихей подвергся достойному наказанию по следующей причине. Сын персидского царя впал в болезнь, и отец, как говорится, готов был ворочать камни, лишь бы спасти сына. Услышав о манихее и думая, что его чудеса истинны, он пригласил его к себе, как Апостола, и надеялся, что этот апостол спасет его сына. Манихей пришел к царю с видом притворства и царское дитя взял на руки. Но царь, заметив, что оно на его руках умерло, заключил Апостола в узы и готов был казнить его. Однако же манихей убежал в Месопотамию и спасся. Несмотря на это, персидский царь, узнав о месте его пребывания, приказал схватить его и, содрав с него кожу, набить ее соломою и выставить у городских ворот. Это мы говорим не вымыслы, но приводим то, что прочитали в сочинении Архелая, епископа Касхары, одного из городов Месопотамии. Архелай говорит, что он сам лично состязался с манихеем и вышеизложенное внес в описание его жизни. Итак, когда добрые процветают, ненависть, повторяю, любит подстерегать их. Но какова причина, по которой благой Бог попускает это? Та ли, чтобы показать чистоту догматов Церкви и смирить присоединяющуюся к вере гордость, или иная, — решить трудно и отвечать долго, исследовать этот вопрос теперь не время. Нам не следует ни раскрывать догматов, ни входить в трудные рассуждения о промысле и суде Божием: мы должны, по силам, излагать историю событий в недрах Церкви. Теперь сказано, каким образом незадолго до времен Константина родилось манихейское богослужение; возвратимся же к временам нашего повествования.

ГЛАВА 23

О том, что Евсевий никомидийский и Феогнис никейский снова дерзнули, чрез устроение козней Афанасию, извращать никейскую веру

Евсевий и Феогнис, возвратившись из ссылки, взяли обратно свои Церкви и, как я сказал, выгнали оттуда рукоположенных вместо них епископов. Они имели немало дерзновения пред лицом царя, который очень уважал их, как людей, от неправославия обратившихся к православию. Но, употребив {47} во зло царскую милость, эти епископы наделали миру еще более беспокойства, чем прежде, потому что возбуждались двумя движителями: предзанятым ими учением Ария и злобой против Афанасия. Так как Афанасий на Соборе мужественно боролся с ними при исследовании догматов, то они сперва стали нападать на рукоположение его и утверждали, что он не заслуживал епископства и избран людьми не достоверными. Но с этой стороны Афанасий был явно выше клеветы, потому что с жаром подвизался за никейскую веру, быв к тому уполномочен александрийской Церковью. Посему Евсевий начал заботиться о том, как бы Афанасию устроить козни, а Арию дать место в Александрии, ибо только таким образом можно было изгнать веру в единосущие и ввести арианство. Итак, Евсевий писал Афанасию и просил его принять Ария с единомышленниками. Но в послании его излагались просьбы, а во услышание всех — угрозы. Видя однако же, что Афанасий никак не слушается, Евсевий решился уговорить царя, чтобы он позволил Арию явиться пред ним и потом дал ему права ехать в Александрию. Какой успех имело это дело, скажу в своем месте, ибо прежде, чем оно окончилось, произошло в Церквах другое возмущение, и мир их был нарушен опять своими же. Евсевий Памфил говорит, что тотчас после Собора египтяне затеяли междоусобную вражду, а причины не приводит. Потому-то и называют его двуязычным, что, уклоняясь от высказывания причин, он положил не соглашаться с постановлениями никейского Собора. Что же касается до нас, то мы узнали из различных посланий, писанных епископами друг к другу после Собора, что некоторых между ними слово «единосущный» приводило в смущение. Сделав его предметом своих бесед и исследований, они возбудили междоусобную войну, и эта война нисколько не отличалась от ночного сражения, потому что обе стороны не понимали, за что бранят одна другую. Одни, уклоняясь от слова «единосущный», полагали, что принимающие его вводят ересь Савеллия и Монтана 77, а потому называли их хулителями, как бы отвергающими личное бытие Сына Божия. Другие, защищавшие единосущие, думали, что противники их вводят многобожие, и отвращались от них как от водителей язычества. Между тем и антиохийский епископ Евстафий укорял Евсевия Памфила в том, что он искажает никейскую веру. А Евсевий говорил, что не преступает ее, и нападал на Евстафия, как на водителя Савеллиевой ереси. По этому случаю каждый епископ писал к другому, как к противнику. Оба они утверждали, что Сын Божий есть лице и имеет личное бытие, оба исповедывали единого Бога в трех {48} лицах, а между тем, не знаю, как-то не могли согласиться друг с другом, замолчать же отнюдь не решались 78.

ГЛАВА 24

О Соборе антиохийском, который низложил антиохийского епископа Евстафия, от чего произошло такое возмущение, что едва не был разрушен город

По сему случаю в Антиохии был созван Собор и низложил Евстафия, как такого епископа, который более умствовал по учению Савеллия, нежели учил по разуму никейского Собора. Впрочем иные говорят, что это сделано по другим, не добрым причинам, только они прямо не высказаны у них. Епископы имели обычай так поступать в отношении ко всем низлагаемым: они обвиняли их в нечестии, а причин нечестия не выставляли. О том, что Евстафий был низложен, как обвиняемый беррийским епископом Киром в савеллианстве, пишет в похвальном слове Евсевию эмесскому 79 один из ненавистников единосущия, епископ сирской Лаодикии Георгий. О Евсевии эмесском мы скажем в своем месте. Упомянув же, что Евстафий обвиняем был Киром в савеллианстве, Георгий тотчас прибавляет, что и Кир, уличенный в том же самом, низложен Собором. Но возможно ли, чтобы Кир, последуя учению Савеллия, стал обвинять в савеллианстве Евстафия? Итак, Евстафий обвинен был, вероятно, по другим причинам. В то время в Антиохии, по случаю его низложения, произошло сильное возмущение, да и после, когда избирали епископа, часто возгоралась такая вражда, что народ, разделившись на две стороны, едва не разрушил всего города. Одни домогались перевести в Антиохию Евсевия Памфила из Кесарии палестинской, а другие старались восстановить Евстафия. К той и другой стороне присоединилась и городская община, так что, наконец, в город, будто против неприятеля, вступил отряд войск, и, конечно, дошло бы до мечей, если б Бог и страх к царю не укротили народного волнения, ибо царь своими посланиями, а Евсевий своим отказом остановили мятеж. По этому случаю, царь удивляется Евсевию и в своем послании, воздавая похвалу его намерению, называет его блаженным, потому что он признан епископом достойным не одного города, но почти целой вселенной. После сего события в Антиохии престол Церкви был празден, говорят, в продолжение восьми лет. Позднее уже, старанием людей, хотевших извратить никейскую веру, рукоположен был в Антиохию Эвфроний. Но довольно о бывшем по поводу Евстафия антиохийском Соборе. Тотчас после него, Евсевий, некогда оставивший Бе-{49}рит и в настоящее время управлявший никомидийской Церковью, начал, вместе со своими единомышленниками, употреблять все усилия, чтобы Ария ввести в Александрию. Итак, теперь надобно сказать, каким образом они успели в этом, и как царь позволил Арию, а с ним и Евзою, предстать пред свое лицо.

ГЛАВА 25
О пресвитере, старавшемся возвратить Ария

У царя Константина была сестра, по имени Констанция, то есть вдова Лициния, который прежде царствовал вместе с Константином, но, сделавшись тираном, погиб. Констанции же знаком был один пресвитер, державшийся Ариева учения и живший в ее доме 80. Наущаемый Евсевием и его соумышленниками, этот пресвитер при случае закидывал женщине слово об Арии, говоря, что собор обидел его, что он мыслит не так, как сказывают. Слыша это, Констанция хотя и верила пресвитеру, однако же царю говорить не смела. Случилось ей впасть в тяжкую болезнь, и царь стал непрестанно навещать больную. Когда же болезнь ее все более усиливалась, и она ожидала уже смерти, то начала рекомендовать царю своего пресвитера, свидетельствуя о его ревности, набожности и преданности престолу. Женщина вскоре потом умерла 81, а пресвитер был принят в число самых близких к царю лиц. Через короткое время, получив больший доступ к Константину, он стал и ему высказывать те же слова об Арии, которые прежде говаривал его сестре, и прибавлял, что мысли Ария нисколько не отличаются от положений Собора, и что, если бы он предстал сам, то согласился бы с ними и не был бы поносим без вины. Слова пресвитера показались царю странными. Если Арий, сказал царь, соглашается с Собором и мыслит, как он, то я допущу его к себе и с честью отправлю в Александрию. Сказав это, царь тотчас же написал Арию следующее:

Победитель Константин, Великий, Август — Арию

«Давно уже объявлено было твоей крепости, чтобы ты прибыл в мой стан и мог насладиться лицезрением нас; но мы очень удивляемся, почему ты не сделал этого немедленно. Итак, теперь возьми общественную повозку и постарайся приехать в наш стан, чтобы, получив от нас милость и удостоившись снисхождения, тебе потом можно было возвратиться в отечество. Бог да сохранит тебя, возлюбленный. Дано за пять дней до декабрьских календ 82». {50}

Таково послание царя к Арию. Не могу не удивляться заботливости и ревности его в отношении к благочестию. Из этого послания видно, что царь уже неоднократно убеждал Ария раскаяться в том, за что его порицают, и много раз писал ему, но Арий нескоро возвращался к истине. Получив (это последнее) послание царя, он скоро прибыл в Константинополь, а вместе с ним явился и Евзой, низложенный в диаконстве Александром, когда низлагаемы были единомышленники Ария 83. Царь допустил их к своему лицу и спрашивал, согласны ли они с верою; выслушавши же свободное их согласие, приказал им представить исповедание веры письменно.

ГЛАВА 26

О том, как Арий, быв возвращен из ссылки, представил царю свиток покаяния и притворился, что принимает никейскую веру

Они написали и принесли царю свиток следующего содержания:

Набожнейшему и боголюбивейшему владыке нашему царю Константину — Арий и Евзой.

«Согласно с повелением боголюбивого твоего благочестия, владыка царь, мы изложили свою веру и письменно исповедуемся пред Богом, что и сами, и наше общество веруем по нижеописанному: Веруем во единого Бога Отца Вседержителя, и Господа Иисуса Христа Сына Его, прежде всех веков от Него рожденного Бога — Слово, через которого все сотворено на небесах и на земле, Который сошел и воплотился, страдал, воскрес и возшел на небеса и опять приидет судить живых и мертвых, и Духа Святого, и в воскресение плоти, и в жизнь будущего века, и в царство небесное, и в одну вселенскую Церковь Божию, сущую от конца до конца мира. Эту веру приняли мы из святых Евангелий, где Господь говорит своим ученикам: шедше, научите все языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Если не так в сие веруем и не так истинно принимаем Отца, Сына и Святого Духа, как учит вся вселенская Церковь и Писание, коему во всем веруем, то судит нас Бог и ныне, и на суде будущем. Итак, умоляем твое благочестие, боголюбивейший царь, устранить исследование и многоглаголание, и силою миролюбивого и боголюбивого твоего благочестия нас, как церковников, держащихся и веры и смысла Церкви, и учения священных Писаний, соединить с нашей матерью, то есть с церковью, чтобы и мы, и Церковь — все вообще, наслаждаясь миром, совокупно {51} возносили обычные молитвы за мирное твое царствование и за весь твой род» 84.

ГЛАВА 27

О том, что, когда Арий, по воле царя, прибыл в Александрию, а Афанасий не принял его, единомышленники Евсевия начали возносить царю различные клеветы на Афанасия

Убедив таким образом царя, Арий отправился в Александрию. Но маска не могла скрыть затаенной истины. Афанасий не принимал приехавшего в Александрию и отвращался от него, как от скверны. Арий опять начал восстанавливать и распространять в Александрии свою ересь. В то же время и соучастники Евсевия как сами писали, так и царя возбуждали писать, чтобы Арий со своими приверженцами был принят в александрийскую Церковь, но Афанасий совершенно отказался принять их и, пиша к царю, говорил, что однажды отвергших веру и анафематствованных невозможно принимать снова. Царь сильно досадовал на это и писал Афанасию с угрозой. Вот отрывок его послания: «Имея доказательство моей воли, ты должен позволять беспрепятственно вступать в Церковь всем, кто желает вступить в нее. Если я узнаю, что ты воспрепятствовал кому-нибудь присоединиться к Церкви, или возбранил вход в нее, тотчас пошлю низложить тебя, по моему приказанию, и вывести из тех мест». Царь писал это, желая пользы, а не расторжения Церкви; он старался привести всех к единомыслию. Напротив, Евсевий, ненавидя Афанасия, принял это обстоятельство, как благоприятный случай для того, чтобы направить неудовольствие царя к своей цели, и для того начал смущать его, стараясь отнять у Афанасия епископство, ибо учение Ария, как он надеялся, должно будет придти в силу только по низложении Афанасия. Итак, против александрийского епископа составили союз и вооружились: Евсевий никомидийский, Феогнис никейский, Марис халкидонский, Урзакий, епископ Сингидона, что в верхней Мизии, и Валент, епископ Мурсии, что в Паннонии 85. Они подкупили некоторых из ереси мелетианской и взносили на Афанасия различные обвинения. Во-первых, Исион, Эвдемон и Каллиник — мелетиане 86, составили клевету, будто бы Афанасий приказывал египтянам льняную одежду продавать александрийской церкви. Однако же эта клевета была уничтожена александрийскими пресвитерами Алимпием и Макарием, которые тогда, случайно находясь в Никомидии, доложили царю, что взносимое на Афанасия — ложь. Поэтому царь, посредством послания, укорял обвинителей, а Афанасия убеждал приехать к себе. Но прежде чем он прибыл, евсевиане спешили к первой клевете {52} присоединить другую, еще худшую, будто Афанасий, с целью коварствовать против распоряжений царя, послал некоему Филумену 87 кошелек, полный золота. Об этом царь узнал в Псамафии, никомидийском предместии и, разведав дело, нашел Афанасия невинным, а потому отпустил его с честью и написал александрийской Церкви, что епископ ее Афанасий оклеветан ложно. О том, что и после сего евсевиане взносили на Афанасия, лучше следовало бы молчать, чтобы неверующие во Христа не осуждали Церкви Христовой, но так как дело, обнародованное письменно, было всем известно, то я счел необходимым, сколь можно короче, упомянуть о событии, требующем особого сочинения. Скажу кратко, откуда взято содержание клеветы, и откуда получили начало ее изобретатели. К Александрии относится область Мареотская 88. В ней много селений, и они весьма многолюдны, а посему там немало Церквей, и притом знаменитых. Эти Церкви подчинены александрийскому епископу и приписаны к его городу. В сей-то Мареотиде некто, по имени Исхирас, затеял дело, достойное многих смертей. Никогда не получив священства, он стал называть себя пресвитером и дерзнул совершать дела пресвитера; быв же обличен в этом, убежал оттуда, прибыл в Никомидию и искал покровительства евсевиан. Питая ненависть к Афанасию, они приняли его, как пресвитера, и обещали удостоить даже епископства, если он представит обвинение на Афанасия. Сами же, между тем, в вымыслах Исхираса хотели найти случай для обвинения со своей стороны, ибо Исхирас жаловался только на Макария, что он потерпел от него величайшие бедствия, как бы от набега неприятеля, что Макарий, вскочив на жертвенник, опрокинул трапезу и сломал потир для совершения таинств 89, а священные книги сжег. Итак, в награду за обвинение, как я сказал, они обещали Исхирасу епископство — с той мыслью, что, обвинив Макария, вместе с обвиняемым низложат и Афанасия, который послал его. Но это обвинение евсевиане представили после; наперед надобно сказать о следующем, самом ненавистном обстоятельстве. Они взяли, не знаю откуда, человеческую руку, — сами ли умертвили человека и отсекли ее, или вырыли и отняли ее от мертвеца, — ведает Бог, да виновники поступка, — и начали утверждать, что это рука одного мелетианского епископа Арсения. Самого Арсения они скрывали, а выставляли напоказ только руку и говорили, что Афанасий имел ее у себя, как орудие магии. Главное и важнейшее в сей клевете было именно это. Но как в подобных обстоятельствах обыкновенно случается — Афанасия обвиняли кто в чем, особенно же трудились тут ненавистники его. Узнав об этом, царь писал к племяннику своему цензору Далмацию 90, который находился в сирийской Антиохии, чтобы он приказал {53} привести к себе обвиняемых и, рассмотрев дело, наказал обличенных; послал он также к нему Евсевия и Феогниса для произведения суда над Афанасием в их присутствии. А Афанасий, узнав, что его требует цензор, послал в Египет отыскать Арсения и, хотя осведомился, что такой человек действительно скрывается, но взять его не мог, потому что он переходил с места на место. Между тем, суд у цензора был закрыт царем по следующей причине.

ГЛАВА 28
О том, как по поводу обвинения Афанасия, царь повелел быть Собору епископов в Тире

Царь гласно предписал быть Собору епископов для освящения воздвигнутого в Иерусалиме молитвенного дома 91, и повелел епископам, мимоездом собравшись сперва в Тире, рассмотреть дело об Афанасии, чтобы совершить вступление в церковь мирно и посвятить храм Богу, отвергнув наперед всякую вражду. Это был тридцатый год Константинова царствования. Итак, в Тир из разных мест явилось до шестидесяти епископов, а принимал их консул Дионисий. Туда же приведен был из Александрии и пресвитер Макарий, закованный в цепи и сопровождаемый военной стражей. Но Афанасий ехать не хотел — не потому, что боялся обвинений, т. к. он и не знал, в чем его обвиняют, а потому, что опасался, как бы на теперешнем Соборе не стали вводить чего-либо нового вопреки никейскому. Однако же грозное послание царя испугало его, ибо царь писал, что если он не приедет по своей воле, то будет привезен насильно. Итак, уступая необходимости, Афанасий приехал.

ГЛАВА 29
Об Арсении и о мнимо-отсеченной руке его

Между тем, Промысл Божий пригнал в Тир и Арсения, ибо, презрев повеления, данные ему через послание клеветниками, он приехал туда скрытно, с намерением наблюдать за ходом событий. В это время слугам консула Архелая случилось как-то подслушать в гостинице людей, говоривших, что Арсений, которого считали убитым, живет скрытно в чьем-то доме. Услышав эту весть и заметив, кто сказал ее, они открыли слышанное своему господину, а он тут же, нимало не медля, стал разыскивать и нашел. Нашедши же Арсения, блюл его в безопасном месте, а Афанасию объявил, чтобы он не терял духа, ибо Арсений — здесь и жив. Быв схвачен, он отре-{54}кался от своего имени, но тирский епископ Павел, которому тот давно был известен, обличил его. Вскоре после того, как Промысл устроил это, Собор призвал Афанасия 92. Когда же он явился, — клеветники принесли в собрание руку и сделали донос. При этом Афанасий вел дело мудро: он спросил присутствовавших и обвинявших его, кто из них знает Арсения, и когда многие сказали что знают, — приказал привести его со скрытыми под плащом руками; потом опять спросил: это ли тот, который лишился руки. Тут одни совершенно смешались от такой нечаянности, а другие хотели видеть, где отсечена у Арсения рука, ибо в самом деле думали, что у него недостает руки, и ожидали, что Афанасий будет оправдываться как-нибудь иначе. Но он отвернул плащ Арсения с одной стороны и указал его руку. После сего некоторые опять стали заключать, что, видно, Арсений лишился другой руки, — а, между тем, Афанасий немного медлил и оставлял их в недоумении. Наконец однако, не медля уже, отвернул другую сторону плаща и указал другую руку, и наконец, сказал присутствующим: Арсений, как видите, имеет две руки, а место, откуда отсечена третья, пусть укажут обвинители.

ГЛАВА 30
О том, что когда Афанасий оказался невинен, в чем обвиняли его, обвинители убежали

Когда дело об Арсении пришло к такому заключению, устроители козней поставлены были в затруднение. Обвинитель Ахаав 93, иначе называемый Иоанном, воспользовался смятением и ушел из судилища. Таким образом Афанасий уничтожил это обвинение, никого не исключая из числа судей, ибо был уверен, что и одна жизнь Арсения должна поразить клеветников.

ГЛАВА 31

О том, что, когда епископы не приняли оправданий Афанасия на вторичное обвинение его, он ушел к царю

Но по поводу клеветы на Макария он позволил себе некоторые законные исключения и, во-первых, исключил евсевиан, как врагов своих, говоря, что противники не должны быть судьями; потом требовал доказательств того, действительно ли имеет обвинитель Исхирас сан пресвитера, ибо так подписался он в обвинительном доносе. Но так как на это судьи не обратили никакого внимания, то и начался суд над Макарием. Несмотря на то, обвинители ослабевали, а потому слушание дела было отсрочено, пока некоторые не отправятся в Мареотиду и со-{55}мнительных обстоятельств не объяснят на месте. Афанасий же, видя, что в Мареотиду посылаются лица, им исключенные, то есть Феогнис, Марис, Феодор, Македоний, Валент и Урзакий, воскликнул: «Это коварство и козни! Макарий пресвитер против закона содержится в узах, а обвинитель едет вместе с враждебными судьями. Так-то доказательства будут собраны в пользу только одной стороны». Сказав это торжественно и засвидетельствовавшись всем Собором и консулом Дионисием, что на него никто не обращал внимания, Афанасий тихо удалился. А посланные в Мареотиду, собрав односторонние доказательства того, что все сказанное обвинителем действительно было, возвратились в Тир.

ГЛАВА 32
О том, что, когда Афанасий удалился, члены Собора присудили низложить его

Удалившись из Собора, Афанасий прибег к царю, а Собор сперва обвинил отсутствующего, а потом, когда подоспели дела из Мареотиды, присудил его к низложению и в акте низложения много бранил его, о посрамлении же себя по тому поводу, что клеветники обвиняли его в убийстве, умолчал, и вместе принял самого мнимо-умерщвленного Арсения, который прежде был епископом мелетианского богослужения, а тогда на акте низложения Афанасиева подписался епископом ипсилитским. Странное дело: мнимо-умерщвленный Афанасием живой низлагает его!

ГЛАВА 33

Как Собор из Тира переехал в Иерусалим и при освящении иерусалимского храма имел общение с арианами

Вдруг пришло послание царя, повелевавшее Собору спешить в новый Иерусалим, и Собор тотчас же по получении его спешно отправился. Совершая праздник освящения тех мест соборно, он принимал в общение Ария и его единомышленников и говорил, что повинуется посланию царя, в котором царь высказывает, что вера Ария и Евзоя рассмотрена и одобрена им. Собор писал и Церкви александрийской, что, по удалении всякой ненависти, дела ее умиротворены, и что Арий, раскаявшись и пришедши к истине, наконец, как член Церкви, должен быть принят ею. Об отлучении же Афанасия Собор {56} только намекнул. Об этом самом известил он и царя. Но между тем, как епископы таким образом распоряжались, от царя получено было другое послание с известием, что Афанасий прибег к нему, и с повелением епископам ехать по этому случаю в Константинополь. Полученное послание царя было следующее.

ГЛАВА 34

О том, что царь, посредством послания, призывал Собор к себе, чтобы он со всей точностью рассмотрел дело Афанасия

Победитель Константин, Великий, Август — епископам, собравшимся в Тире.

«Не знаю, какие, среди шума и бури, Собор ваш сделал определения, но как-то думается, что шумный беспорядок извратил истину, то есть, что вы, по вражде к ближнему, которой захотели поработиться, не имели в виду того, что угодно Богу. Предоставим же Божию Промыслу рассеять явно обличенное зло этого враждебного прения, и тогда для нас будет ясно, заботились ли вы в своем собрании об истине, без поблажки ли и ненависти судили. Итак, все вы должны прибыть к моему благочестию и на деле показать точность своих разысканий. А почему признал я справедливым писать к вам это и, чрез послание, звать вас к себе, — узнаете из следующего. Когда я въезжал в соименный мне и благополучный отечественный мой город Константинополь, а въезжать тогда случилось мне на коне, вдруг из среды народной толпы вышел ко мне епископ Афанасий с некоторыми окружавшими его духовными лицами, и вышел так неожиданно, что был причиной моего изумления. Свидетельствуюсь надзирающим за всеми Богом, что с первого взгляда я даже не мог бы и узнать, кто это такой, если бы некоторые из наших, отвечая на мои вопросы, не рассказали мне, как следовало, и кто он, и какую потерпел обиду. В те минуты я и не разговаривал с ним, и не разделял беседы. А когда он просил выслушать себя, я отказался и едва не приказал выгнать его. Однако ж он настоятельно умолял и не хотел ничего более, кроме вашего сюда прибытия, чтобы в вашем присутствии мог оплакать все, что терпел по необходимости. Так как эта просьба кажется мне основательной и в настоящее время благоприличной, то я с удовольствием велел написать к вам это послание, чтобы все вы, составляющие Собор в Тире, без отлагательства приехав в стан нашего благочестия, показали самыми делами чистоту и справедливость своего суда при мне, который, — чего и сами вы не отвергне-{57}те, — есть искренний служитель Божий, да, чрез мое служение Богу, везде царствует мир, и имя Божие искренно благословляется самими Варварами, которые даже доныне не знали истины; а известно, что, кто не знает истины; тот не знает и Бога, так я выше сказал, что чрез меня, искреннего служителя Божия, Варвары познали Бога и научились благоветь перед Ним, испытав самым делом, что Он хранит меня и везде о мне промышляет, что особенно и привело их к познанию Его. Итак, они благоговеют перед Богом из страха к нам; а мы, внешне совершающие святые таинства Его Церкви, — не говорю уже, не храним их, мы даже ничего не делаем, кроме поступков, возбуждающих распрю и ненависть, или просто сказать, повергающих весь человеческий род в погибель. Приезжайте же говорю к нам как можно скорее и с уверенностью, что мы употребим все силы для сохранения неприкосновенности закона Божия — особенно в отношении к тому, к чему не должно прививаться ни поношение, ни бесславие, мы рассеем, то есть затопчем, совершенно уничтожим врагов закона, которые, прикрываясь святым именем, вносят различные и разнообразные злохуления» 94.

ГЛАВА 35

О том, что когда Собор не ехал к царю, и когда единомышленники Евсевия наклеветали на Афанасия, будто он грозился задержать хлеб, доставлявшийся в Константинополь из Александрии, царь разгневался, предписал Афанасию ссылку и повелел ему жить в Галлии

Это послание всех на Соборе привело в смущение. Посему весьма многие удалились в свои города: а Евсевий, Феогнис, Марис, Патрофил, Урзакий и Валент 95, приехав в Константинополь, уже не хотели исследовать дело о сломанном потире, об опрокинутой трапезе, или убитом Арсении, но перешли к другой клевете и доносили царю, будто бы Афанасий грозился воспрепятствовать доставлению хлеба, который всякий год привозится в Константинополь из Александрии 96. А что Афанасий говорил это, то слышали епископы Адаманций, Анувион, Арбатион и Петр. Сильна и клевета, когда клеветник достоин вероятия. Увлекшийся этим царь воспламенился гневом и подверг Афанасия ссылке, повелев ему жить в Галлии 97. Некоторые говорят, что так определил он с целью соединить Церковь, ибо Афанасий никак не хотел иметь общение с арианами. Местом жительства сего епископа была галльская Тривера. {58}

ГЛАВА 36
О Маркелле, епископе Анкирском и Астерии софисте

Собравшиеся в Константинополе епископы 98 низложили и Маркелла, епископа анкирского, что в малой Галатии. Некто Астерий в Каппадокии занимался софистикой и потом, оставив ее, объявил себя Христианином и начал писать сочинения, которые доныне существуют и в которых содержится учение Ария, то есть что Христос есть сила Божия подобно тому, как у Моисея силою Божией называется саранча, гусеница и другие, подобные сим творения. Астерий часто беседовал и с епископами, особенно же с теми из них, которые не отвергали мнений арианских, даже бывал на Соборах, стараясь получить епископство в каком-либо городе. Но священства он не достиг, потому что во время гонения принес жертву, а между тем, хотя по городам Сирии, читал везде написанные им сочинения. Узнав об этом, Маркелл хотел говорить вопреки ему и впал в совершенно противную крайность. Подобно Самосатскому, он дерзнул называть Христа простым человеком. Все это заметили собравшиеся тогда в Иерусалиме епископы, но на Астерия не обратили внимания — тем более, что его не находилось и в списке духовенства, а от Маркелла, как посвященного, потребовали объяснения на написанную им книгу и, нашедши, что он мыслит подобно Самосатскому, приказали ему переменить свое мнение. Пристыженный ими, он обещался сжечь свою книгу. В то время Собор епископов поспешно был закрыт, потому что царь звал их в Константинополь; но после епископы, находившиеся с Евсевием в Константинополе, дело о Маркелле снова подвергли исследованию, и так как он не решался, по обещанию, сжечь негодное свое сочинение, то низложили его и в Анкиру, на место Маркелла, послали Василия 99. Это самое сочинение опроверг Евсевий, написав против него три книги и обличив в них Маркеллово неправославие 100. Впоследствии на Соборе сардикийском Маркелл опять получил епископство, ибо утверждал, что его книги не поняли и потому навязали ему учение Самосатского. Впрочем об этом скажем в своем месте.

ГЛАВА 37

О том, как Арий, по отъезде Афанасия в ссылку, был вызван царем из Александрии и возбудил беспокойство в Константинопольском епископе Александре

Когда все это совершалось, шел тридцатый год Константинова царствования. Арий со своими единомышленниками {59} приехал опять в Александрию и возмутил всех, тем более, что народ александрийский тогда очень сильно бедствовал — и от прибытия Ария с его сообщниками, и от отъезда в ссылку епископа Афанасия. Вскоре царь, услышав, что Арий извратил свой образ мыслей, велел ему опять явиться в Константинополь и дать отчет в новом, происходившем от того волнении. В Константинополе предстоятелем Церкви случилось в то время быть Александру, давнему преемнику Митрофана. Богоугодность сего мужа открылась из теперешнего прения его с Арием, ибо, как скоро Арий прибыл, народ разделился опять на две стороны и в городе произошло смятение: одни говорили, что никейской веры колебать никак не должно, а другие спорили, что мнение Ария справедливо, и Александр находился в самых затруднительных, обстоятельствах — тем более, что Евсевий никомедийский много раз грозился тотчас низложить его, если он не примет Ария и его единомышленников в общение. Александра не столько беспокоила опасность быть низложенным, сколько ужасало стремление противников извратить догмат. Почитая себя стражем соборных определений, он употреблял все меры, чтобы никто не выступал из их смысла. Находясь в столь тесных обстоятельствах, Александр оставил в покое диалектику и прибег к Богу — начал провождать время в непрестанных постах и никаким образом не опускал молитвы. Намерение его состояло в том, чтобы задуманное совершить втайне. Запершись один в церкви, соименной миру, и вошедши в алтарь, он повергся лицем вниз под священную трапезу и слезно молился; проведши же в этом много дней и ночей сряду, чего просил от Бога, то и получил. А прошение его было следующее: если учение Ария истинно, то пусть сам епископ не увидит дня, назначенного для состязания, а когда истинная вера есть вера содержимая епископом, то пусть Арий, как виновник всех бед, получит наказание за свое нечестие.

ГЛАВА 38
О смерти Ария

Об этом-то молился Александр. А царь, желая испытать Ария, призвал его во дворец и спросил: согласен ли он с постановлениями никейского Собора. Арий, нисколько не думая тотчас, хотя, впрочем, софистически, подписал символ веры. Царь удивился и потребовал клятвы; Арий сделал и это, однако ж опять софистически. Хитрость его подписи, как я слышал, состояла в следующем. Написанное на бумаге свое мнение он, говорят, держал под мышкою и клялся, что истинно так мыслит, как было написано. О такой уловке я пишу по {60} слуху; а то, что к написанному символу (никейской веры) он приложил и клятву, я знаю из посланий царя. Поверив Арию, царь приказал константинопольскому епископу Александру принять его в общение. Это был день субботний, а в следующий Арий надеялся вступить в Церковь. Но наказание шло уже по пятам за дерзкими его поступками. Вышедши из царского дворца, Арий в сопровождении телохранителей своих, евсевиан, шествовал по самой середине тогдашнего города и обращал на себя взоры всех. Когда он находился уже близ так называемой площади Константина, на которой воздвигнута порфировая колонна, какой-то страх совести овладел им, а вместе с страхом явилось и крайнее расслабление желудка. Поэтому он спросил, есть ли где вблизи афедрон 101 и, узнав, что есть позади Константиновой площади, пошел туда и впал в такое изнеможение, что с извержениями тотчас отвалилась у него задняя часть тела, а затем излилось большое количество крови и вышли тончайшие внутренности, с кровью же выпали селезенка и печень, и он тут же умер 102. Этот афедрон в Константинополе показывают и доныне; он находится, как я сказал, позади Константиновой площади и рынка в портике. Все проходящие, указывая на него пальцем, тем самым напоминают, какого рода смерть постигла Ария. Это событие поразило страхом и исполнило томлением окружавших Евсевия никомедийского. Молва о нем разнеслась по всему городу, можно сказать, по всей вселенной. А царь еще более прилепился к Христианству и справедливо говорил, что никейскую веру этим событием засвидетельствовал сам Бог. Такие происшествия радовали царя; радовало его и то, что уже трех сыновей объявил он кесарями 103, каждого чрез десять лет своего царствования: первого, соименного себе, Константина, поставил он правителем западных областей по исходе первого десятилетия своей власти; потом, соименного деду Констанция объявил кесарем восточных областей чрез двадцать лет своего царствования, а младшего Константа облек в достоинство кесаря в тридцатое лето своего царствования.

ГЛАВА 39
О том, как царь впал в болезнь и окончил жизнь

Через год после сего, вступив уже в шестьдесят пятое лето своей жизни, царь Константин впал в болезнь и из Константинополя поплыл в Еленополис пользоваться недалеко оттуда текущими естественными теплыми водами. Но почувствовав, что болезнь его усиливается, отменил ванны и из Еленополиса отбыл в Никомедию. Живя здесь в предместии, он принял {61} Христианское крещение и обрадованный этим, сделал завещание, в котором наследниками царства назначил трех своих сыновей и разделил между ними империю так же, как она разделена была при его жизни. Сверх того и Риму, и соименному себе городу даровал он некоторые преимущества, и свое завещание вверил тому преcвитеру, чрез которого, как мы недавно упомянули, вызван был Арий. Причем пресвитер получил приказ отдать это завещание в руки управляющего востоком сына Константина, Констанция, а не кому другому. Сделав завещание, царь прожил еще несколько дней и скончался. При его кончине не было ни одного из сыновей. Поэтому к Констанцию, на восток, тотчас же отправлено было донесение о смерти его отца.

ГЛАВА 40
О погребении царя Константина

Приближенные положили тело царя в золотой гроб и перенесли его в Константинополь, тут оно положено было в царском дворце, на возвышении, и окружено всеми знаками почестей и множеством телохранителей, как и при жизни. Это делалось, в ожидании приезда которого-либо из сыновей. Когда же с востока прибыл Констанций, тело Константина почтено царским погребением и положено в церкви, соименной Апостолам, которую Константин построил для того, чтобы цари и иереи были недалеко от останков апостольских. Царь Константин жил шестьдесят пять лет, царствовал тридцать один год и умер во время второго консульства Филикиана и Тациана, в двадцать второй день месяца Мая. То был второй год двести семьдесять восьмой Олимпиады 104. Вся эта книга обнимает тридцать один год времени. {62}

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова